Боги помнят - Камша Вера Викторовна - Страница 4

Вечный ветер Стурнона больше не холодил виски — вода высохла, теперь мысли паломника известны Всесоздателю. Отцу богов. Небу, которое лишь смотрит. Что ж, пусть знает… Прощаясь, Асон коснулся алтарной плиты и вдруг осознал всем своим существом: он в самом деле в Стурноне. Пустом. Ночью. Один. И это конец Эпокарийского царства и конец титанов, пусть разбежавшиеся и протянут по разным углам еще не одну сотню лет.

Путь назад был недолог, но цветов в бассейне уже не было — водоворот не мешкал. Завтра, послезавтра, через неделю воды великого озера возьмут больше, много больше… От ворот Свитков до Стурнона паломники доходили за час, но они шли по цветам, а люди пойдут по собственным трупам. Ну и по трупам «звездных», разумеется.

Последняя ступенька. Лунный прямоугольник двери и черный силуэт на пороге. Сонэрг, и как же хорошо, что он здесь!

— Не думал, что ты станешь ждать.

— Не на своих же двоих тебе тащиться — рассвет на носу… И потом… Вот.

Гроздь черного винограда, недозрелая, еще с листьями… Как же он пахнет, только что сорванный виноград!

— Отнеси туда… От меня и за всех наших.

— Но почему не ты сам?!

— Полускот, вошедший в освященный храм. — Сонэрг хохотнул и резко стукнул копытом о камень. Брызнули искры. — Да не в какой-нибудь, а в Стурнон! И «звездный» на карауле. Кому рассказать…

— Некому рассказывать. И мешать некому, нет там никого. Иди, я подожду.

— Не пойду! — Кентавр мотнул волосами, словно злющий жеребец — гривой. — Раньше, было дело, залезал. Служил тут один, за подсказку на ристалище не только полускота в храм пускал, сам бы кобылой стал… Я и стребовал бочонок ниннейского, чтобы выпить у бассейна. Ничего, приволок, выпили… А сейчас иди ты!

— Да почему, прибери тебя Время?!

— А потому! Одно дело — дурачить жрецов, другое — лезть в Стурнон, когда все кувырком… Нет уж! Пока мне запрещали дураки, я на них плевал. Теперь запретить мне могу только я. И я запрещаю. Отнесешь?

…Бассейн принял виноградную гроздь, как часом раньше мальвы. Асон не отрывал взгляда от закружившей добычу воды до самого конца. Мысли о прошлом постепенно уходили, словно их вымывало из гудящей головы. Мысли о будущем приходить не желали, и понятно — будущего просто не было. Оставалось лишь осознание настоящего и места его, Асона, в этом настоящем: он — «звездный», и он будет защищать Линдеи и тех, кто не ушел. Просто будет, и все.

Часть вторая

I

Взошедшее солнце ударило в эгиду венчавшего колонну колосса, и Тимезий признал правоту вождя. Это надо снести. Пока над тобой высится золотой истукан, ярма с души не сбросишь, будь ты хоть сто раз победителем.

Таран мерно бил в ворота. Фаланга ждала своего часа в боевом строю, только копья пока упирались в землю, а щиты висели на своих ремнях. Ворота падут, и воины двинутся вперед извивами лабиринта, с каждым шагом приближая победу, с каждым шагом теряя своих… Тимезий завертел головой, всматриваясь в лица товарищей и встречая взгляды, повторявшие его собственный. Арминакт, Гистий, Матрей… Они не знали, не могли знать, кто дойдет до победы, кто хотя бы до берега Стурна, кто — ляжет у самых ворот. Умереть в последнем бою казалось особенно обидным, а ведь, было дело, Тимезий боялся умереть, отступая. Те, кто учил его, храброго, но неумелого, выживать и побеждать, почти все погибли, а он учился, и ему, кроме того, везло. Вот и смог дойти до этого гиблого места.

Хрустнуло — дышавший в затылок Клионт раздавил какой-то черепок. Орудующих тараном коняг с места, где стояла полусотня, было не разглядеть, и парень таращился на сверкающего истукана. Главный бог титанов. Небо, прекрасное и недостижимое. Бесплодное. Гордое. Неизменное и меняющееся. Что в сравнении с ним смертные муравьи? Все! Потому что изгой и бог изгоев Время оскопил надменного отца. Потому что дети Времени свободны и знают радость любви и победы. Пусть они смертны, зато они живут!

— Клионт! — окрикнул Тимезий. — Нашел куда смотреть…

— Что? — Дуралей не знал, что боги порой замечают и муравьев, а дожить хотелось. Дожить и увидеть то, за что не жаль сдохнуть, но лучше все-таки уцелеть.

— Ничего. Двинемся — от меня ни шагу. Понял?

Клионт кивнул и опять запрокинул голову. Пришлось врезать по курчавому теплому затылку.

— Сказано, не смотри! Вот когда вернемся…

— Ладно тебе. — Мальчишка широко улыбнулся, он не умел злиться на своих. — Здорово же! Надо вместо этой дуры наверх что-то затащить… Или огонь зажечь, чтоб как в порту, только больше. Пусть горит и не гаснет…

— Ишь ты! — присвистнул Арминакт. — Чтоб не гас, значит? А хворост наверх кто таскать будет?

Клионт насупился и притих. Придумывает какую-нибудь корзину на веревках или еще чего-нибудь. А маяк, как его ни назови, и правда не помешает. Оливы и огонь, Жизнь и Смерть, что волею Времени Всемогущего владеют всем, кроме душ человеческих.

— Хватит зевать! — Арминакт привычно перехватил копье. — Коняги свое отколотили, дело за нами.

Асон не видел, как погибал Сонэрг. Может, он еще и не погиб, но сердце словно бы сжало за мгновенье до того, как сигнальные гонги принесли весть: враг на площади Свитков. С таранами управлялись кентавры, и они же первыми устремлялись в пробитую брешь. Разгоряченных, осыпанных каменной крошкой отступников встречали сохранившие верность. Битвы кентавров были страшны даже на ристалище, недаром туда пускали лишь совершеннолетних мужчин, что уж говорить про нынешние схватки, где конская ярость сплелась с человеческой ненавистью, а ненавидят люди лучше других. Ненависть начинается там, где кончается вечность, вот она и началась.

«Звездный» сидел на мраморной глыбе, которой так и не стать колонной. Щурился на солнце. Слушал растекающийся по улицам глухой рев. Ждал. В Лабиринте кентаврам-чужакам придется плохо. Таранщиков людскому вожаку не сдержать, но когда они лягут, вперед пойдут люди. Этих встретит ополчение. И не остановит. Ополченцы вправе отступать без приказа, они и отступят. Люди бросятся следом, растекаясь по Лабиринту, теряя строй, забираясь все глубже и глубже… Кто-то упадет у недостроенных храмов, кто-то найдет конец у ристалища, кто-то прорвется к озеру… Сонэргу следовало находиться там, но он пошел к воротам. «Я не желаю видеть иклутов в Линдеях и не увижу. Пока я жив, они не пройдут, когда они пройдут, не будет меня…» Гнедой знал, чем скоро станет Стурнон, и все равно сделал по-своему. «Стены Линдей святы…» Стены ли?

Родись Асон четвероногим, он бы дрался рядом с Сонэргом, но «звездные» будут исполнять приказы, хотя бы рушилось небо, а последний приказ был прост, понятен и не вызывал сомнений. Глупо умирать, забрав с собой десяток, если можешь забрать сотню, а повезет, так и больше.

— Все.

— Да, это уже не кентавры…

Люди тоже в бою кричат, но их крики после яростных хриплых визгов — почти тишина. Тишина, которая приближается, а перед ней прибоем катится стук копыт. Вот и они… Шестеро. В мыле и крови, но, кажется, не ранены. Сонэрга нет, а спрашивать — дурная примета. Отвечать, впрочем, тоже. Значит, просто встать и поднять руку.

— Уходящие в бой приветствуют вас.

— Мы к Стурнону, — кидает на бегу рыжий белоногий бородач. — Мы все помним.

— Мы скажем и за вас, — добавляет еще один, молодой и златокудрый. Асон видел его на ристалище. Или не его?

— Вы за нас, — подтверждает «звездный», но он, Асон, еще и за Сонэрга, Интис, троих вчерашних чудаков… За кружащие в бассейне цветы и огонь, который хотят погасить.

Снова гонги: ополченцы, удерживавшие Хранилища, просят помощи. Они продержались даже дольше, чем требовалось, но ремесленник или художник, пусть и в лучшем панцире, все равно не воин. Асон привычно коснулся меча, пробуждая заключенную в рукояти «звезду». В глубине полированного камня вспыхнул малиновый огонек, почти невидимый в солнечных лучах. Почему его «звезда» горит малиновым? Почему о таком задумываешься тогда, когда не остается времени ни на что?