Марсианин - Богатырев Александр Николаевич - Страница 26

– Нет. Но вот здесь и сейчас капитализм, и я процветаю. Имею два дома. По заграницам езжу.

– Ну и у нас с этим не проблема, – пожал плечами Николай. – Вон мой друг пол-Китая и Индии объездил. Я сам в Чехословакию в прошлом году ездил.

– Ну, а как здесь большинство поживает? – неустанно гнул свое Чернов.

– Ну… есть и миллиардеры. Есть и… Вообще нищие. Это правда.

– Вы уходите от ответа или его не поняли. Хорошо, уточню: если вычесть из рассмотрения десять процентов самой богатой части всего общества, как живут остальные девяносто?

Борис Ефимович надолго задумался. Ему явно не хотелось отвечать на этот вопрос.

– То есть бедно и очень бедно? – не унимался Чернов. – А вот у нас положение прямо наоборот: десять процентов живут плохо, а девяносто хорошо. Да и то, по аналогии с нашими США, могу предположить, что наша «беднота» живет лучше ваших «середняков»!

– Не верю!

– Ну, тогда мы вас к себе в гости приглашаем! Вот Юра нам всем дорогу домой пробьет, – Николай положил руку другу на плечо, – и сходим. Увидите сами!

– Ну ладно, предположим, в уравниловке все материально счастливы, – снова пошел в атаку Борис Ефимович (при слове «уравниловка»[11] Юрий и Николай недоуменно переглянулись), – но вас разве не достала фальшь идеологии, навязчивая пропаганда?

– Возможно, тут я не спорю, – Николай поднял руки, – у вас было так. Но у нас и с идеологией, и с пропагандой все в порядке.

– Но этого просто не может быть! Любое коммунистическое государство по своей природе тоталитарно, и идеология его тоталитарна, и оно не может обходиться без идеологического насилия.

– Да какое же может быть идеологическое насилие над девяносто девятью процентами населения, если они полностью согласны со всеми идеологическими положениями?!

– А над одним процентом, значит, есть?

– Во-первых, не согласных с идеологией у нас не один процент, а вообще практически нет. Во-вторых, если какой-то одиночка или группа отщепенцев пытается поломать то, с чем согласно абсолютное большинство населения, то как, по-вашему, должно поступать государство? Поощрить их? Ведь любое нормальное государство должно поступать в интересах большинства населения.

– Подожди, Николай, – вмешался Юрий, – может, ты что-то неправильно понял? Тут был назван термин, который нам неизвестен, – «тоталитарный».

– Имеется в виду «тоталитаризм», – сказал Каменский.

– А что это такое?

И тут Борис Ефимович понял, что «попал». Термин «тоталитаризм» был ужасно затертый и жутко универсальный. Им объясняли практически все… и ничего. От бесконечного применения он так примелькался, что стал чем-то самим собой разумеющимся, но, как сейчас, к своему ужасу, Борис Ефимович понял, он лишь СОЗДАВАЛ ИЛЛЮЗИЮ ПОНИМАНИЯ. Пытаясь спасти положение, он вывалил на друзей пространную лекцию, но к успеху она не привела. Тем не менее все искренне пытались понять, что это такое. Даже обычно молчаливо-созерцательный Вадик вставил несколько вопросов.

– Ну, имеют люди страны единое мнение относительно чего-то… ТАК ЭТО ЖЕ ХОРОШО! Значит, умеют договариваться… Значит, не будет ссор и разногласий по поводу всякой ерунды, – Юрий пожал плечами. – Да и смысл какой? Зачем навязывать мнение, если можно просто договориться!

– Вообще «тоталитаризм» странное понятие, – хмыкнул Николай. – Навязать единое мнение всем? Гм… Ну да! Попробуй, навяжи, например, мнение вот этому, – он отхлебнул чай из кружки и указал ею на Юрия, – если он убежден в обратном. Да легче до Луны пешком дойти!!!

– Но, может, смысл этого термина в навязывании? – спросил Чернов.

– И что? Сам посуди: ну, предположим, какой-то совершенно больной на голову убежден, что капитализм лучше социализма. Ну, так пускай едет в США и работает там! Ведь никто не держит! Ему там будет о-о-очень весело!

– И то правда… – согласился Чернов, активно скребя в затылке. – Не! Боюсь, что наши миры слишком различаются, надо изучать. Юлька права с исследовательской программой…

Но эта примирительная фраза не возымела действия. Борис Ефимович, очевидно, снова сел на своего конька и закатил новую лекцию о прелестях капитализма и человеческого достоинства.

Тут было что сказать обеим сторонам, и дискуссия разгорелась с новой силой. Правда, она быстро пришла «к тем же деньгам».

– То есть получается, – опять начал обобщать Чернов, – что при капитализме, если у тебя есть деньги и власть, то тебя уважают, если нет – то нет. Но ведь большими деньгами обладают и бандиты. Они, получается, тоже уважаемые люди?!

– По штатовским фильмам так и есть! – вставил Николай.

– Вот возьмем опять наше общество, – продолжил Юрий. – У нас людей уважают только за то, что они сделали. А есть или нет у них деньги в настоящий момент – это на оценку никак не влияет. Ну и на хрен мне весь этот капитализм?! Я, к примеру, привык обо всем судить не абстрактно, а предметно. Возьмем конкретно меня и мои жизненные интересы. У меня интересная работа, люди меня уважают, у меня есть дом, где светло, тепло, уютно, есть все, что нужно для жизни. Интересной жизни. А если случится беда, так не только друзья, все государство придет на помощь! Буду я иметь это при капитализме, с его культом конкуренции и эгоизма? Вряд ли!

– А хрена мы друг другу здесь мозги парим, Юра? Я ж забыл – со мной «Большая библиотека»! – прервал друга Николай, снимая с шеи «брелок» своего стотерабайтного гигая. – Вот поставлю, и пусть человек своими глазами смотрит!

– У, блин! Точно. Забыли, – хлопнул себя по колену Юрий. – А там, кстати, и западные источники в полном комплекте.

– Там, в «Библиотеке», обычная база данных, – пояснил Николай, включая планшетку и вставляя накопитель. – У вас здесь наверняка такая же. Сейчас поставлю, и ройтесь.

Борис Ефимович с интересом влез в «Библиотеку» и с удивлением обнаружил, что, в отличие от хаотических американских аналогов, в ЭТОЙ «Библиотеке» действовал настоящий библиотечный принцип организации информации, но дополненный системой гиперссылок и весьма совершенной поисковой системой. Но это ему не помогло.

Конечно, было очень интересно рыться в информации об иной цивилизации и, как он почувствовал, более совершенно устроенной, чем его бывший СССР.

Но информации было так много, что он скоро просто в ней заблудился. Он там бродил довольно долго, боясь признаться в этом, как он считал, для себя позорном факте. Но уже через час события совершили неожиданный поворот, и стало не до «Библиотеки».

Михаил, Эля и Лена подошли к окраине села, и она показалась им очень странной. Тут они обнаружили остовы сельскохозяйственной техники, грузовых и легковых авто. Все они были ржавые и засыпанные снегом.

– И чего они их на металлолом не сдали? – недоуменно спросила Лена, проходя мимо этого «кладбища».

Дальше – больше. Дома в селе были ужасно обшарпанные. Более-менее прилично выглядели лишь бревенчатые. Стали попадаться люди. Они также не производили впечатления благополучных. Даже те, кто был трезв, носили либо очень потрепанную одежду, либо что-то весьма серое, убогое. Лица людей были угрюмы. В глазах у многих читалась безысходность.

По мере продвижения вперед странностей появлялось все больше. Вскоре им открылся целый квартал новостроек. Они производили впечатление – дома были не просто хорошие, а шикарные, многие имели три этажа.

Практически все, даже те, которые были недостроены, были обнесены высоченными, красного кирпича, заборами. На многих заборах торчали железные заостренные штыри или нечто подобное. Над одним даже тянулась колючая проволока.

– Странно. Похоже на военный объект… но не он! – с удивлением отметил Михаил.

– И улицы у них от снега не чищены! – почти с обидой сказала Леночка, вышагивая по-прежнему на лыжах посреди улицы.

– Дичь какая-то, – поморщилась Эля.

Тут они увидели семенившую по только что протоптанной в снегу траншее женщину, выглядевшую достаточно вменяемо и коммуникабельно. Через минуту они уже узнали, где что находится, а также кучу совершенно не нужных им местных новостей и сплетен.