За далью волн - Асприн Роберт Линн - Страница 39

Косматые брови Куты сошлись на переносице, он сжал губы так, словно старался не дать волю разбушевавшимся эмоциям. Марк тут же ощутил себя виноватым. Он всегда испытывал такое точно чувство личной вины в подобных ситуациях — к примеру, когда пакистанцы шли маршем по улицам Лондона и требовали повышения заработной платы и отмены дискриминации. Виновен, виновен! Хотя сам никогда расистом не был и никогда не думал дурно ни о саксах, ни о пакистанцах.

— Ну… — протянул Марк. — Вы.., другие. Люди всегда боятся чужих. Так повелось еще со времен, когда племена приматов…

Тут Марк поймал себя на том, что несет сущую ерунду. Вряд ли Кута хоть краем уха мог слышать об учении Чарльза Дарвина. По останавливаться было уже поздно.

— Обезьяна нападает на любую другую обезьяну, которая кажется ей непохожей на сородичей, — поступая так, она полагает, что чужая обезьяна может навести на ее стаю хищников. Правда, вряд ли тут можно рассуждать о чем-либо подобном, ведь поблизости нет ни волков, ни крокодилов.

Кута продолжал — словно и не слышал естественнонаучной тирады:

— Я боюсь. Я, сакс, боюсь! Король Меровий посылает на смерть.

— О! Правда? — притворно удивился Марк. Разговор крайне неприятно приблизился к запретной теме.

— А меня при себе оставить хочет, не пускает.

— Не пускает тебя? Оставляет? — «Да, но сам-то король с каким отрядом собрался остаться, вот вопрос?» — подумал Марк.

Кута кивнул и молча сел рядом с Марком. Взгляд его был устремлен на город. Они ждали знака от великого человека, от Ланселота Озерного. «А вдруг будет он, этот сигнал, — думал Марк в тревоге, — а мы его не распознаем?» Он снова занялся топором Куты. Точильным бруском он работал плавно, осторожно, как его научил оружейник.

— Боюсь я с людьми своими разлучаться, — горько вздохнул Кута.

— А тебя с ними разлучают?

— С другим отрядом пойдут они. С большим. Король говорит, это будет главная атака — так он говорит.

«Ага, — догадался Марк, — стало быть, можно сделать следующие выводы:

1) Меровий ни за что на свете не скажет Куте правду, будучи уверенным, что предал его именно сакс.

2) Поэтому людей Куты Меровий определил в диверсионный отряд, а вовсе не в главную атакующую группу.

3) Следовательно, Кута и Меровий будут участвовать в захвате корабля.

«Логика проста, как апельсин», — решил Марк, ругая себя за то, что сам не догадался раньше, какой ход придумает Меровий.

— Ловушка, боюсь. Но люди мои! Увижу я их снова? Марк промолчал, покраснел. «Нет, — так и подмывало его ответить, — нет, ты больше никогда не увидишь их. Твои люди падут, когда юты пойдут в контрнападение, когда наступит всеобщее замешательство, когда они не среагируют на захват корабля».

Куга внимательно смотрел на Марка. Казалось, он уловил его душевное смятение. Сакс мягко коснулся руки Марка, сжал ее.

— Надо — стало быть, так как тому и быть. Будет нужно, я умру. Но мои люди, с ними что будет? Я за них отвечаю, я их матерям поклялся мечом своим, что постою за них.

Марк выронил точильный камень.

— Поклялся… Клятвы — это очень важно. Но порой.., даже при самых наилучших намерениях.., нельзя.., ты понимаешь меня?

— Понимаю — что?

— Порой нельзя сдержать клятву, какой бы искренней она ни была.

Вид у Куты стал обескураженный, но через пару мгновений смысл сказанного дошел до него.

— А! — тихо воскликнул он, помрачнел, спустил глаза. Марк украдкой глянул на сакса. Лицо его было бледнее луны.

— Гибель предстоит в великом бою, а гибель в бою почетна. Матерям моих воинов тяжко будет узнать об этом, но когда они поймут, что сыновья их пали геройской смертью, они утешатся. А.., корабли.., корабли нам так нужны, отчаянно нужны!

— У ютов — лошади, — напомнил саксу Марк. — Нам ни за что не обогнать их на суше. Кута покачал головой.

— У короля можно многому научиться. Очень многому. Он давно воюет по-римски. Как Цезарь! Я бы сто лет думал, а не додумался бы до такого!

— Я, увы, в стратегии ничего не смыслю, — вздохнул Марк. — И ничуть не погрешил против истины. N-мер-ное пространство он представлял себе без труда, но вот сталкивающиеся в битве два войска — никак не мог представить, как ни силился.

— Два острия, — сказал Кута. — Войска сойдутся, словно молот и наковальня. — И сакс стукнул друг о дружку кулаками. — Слава! Мы погибнем смертью героев!

— Но в атаку пойдет только один отряд, — возразил Марк. — Второй будет только отвлекать врагов, а потом им нужно будет убежать. Если получится. — Марк сам поразился тому, с какой горечью произнес последние слова. Столько людей будет фактически брошено на съедение волкам, и при мысли об этом у Марка сердце разрывалось. «Нет, молчи! — приказал он себе. — Ничего не говори! Пусть никто не узнает о том, каково тебе, иначе рано или поздно это будет использовано против тебя! Скорее, рано, чем поздно…»

— Что? — прошептал Кута, и тут же повторил вопрос громогласно. — Что?!

Бланделл отшатнулся, напуганный таким взрывом эмоций.

— Меня? Меня послать, только чтобы отвлечь врагов? О, Доннер Громовержец, о небо! Это меня хотят заставить бежать с поля боя?

Физиономия у Куты побагровела, и он стал чем-то похож на полковника Купера, только сейчас Марк боялся не за то, что Кугу хватит инсульт, а что удар, и отнюдь не апоплексический, обрушится на него самого.

— Нет! Ты не правильно понял! Не ты будешь послан! Не ты, а твои люди! Это они будут должны отвлечь ютов, а потом убежать!

— Мои люди? Саксы? Чтобы саксы бежали с поля боя?

— Да как ты не поймешь! — Марку было крайне важно, чтобы Куга поверил, что в планах Меровия нет ни капли расизма, что Куга не падет жертвой его замыслов, что его люди не будут унижены.

«А вот и нет! — вопило сознание Марка. — Как раз они будут принесены в жертву! А он будет унижен. Все наоборот, но какая разница? Есть разница, и еще какая! Именно на это рассчитывает Меровий!»

— Я понимаю, что саксы не бегут с поля боя, вот что я понимаю!

— Кута, мы нанесем врагам главный удар — ты, король и я! Твои воины отвлекут врагов.., они не будут бежать с поля боя, они заманят ютов, увлекут их за собой, чтобы мы могли тем временем сжечь два корабля, но этот маневр важнее, потому что нужны нам именно корабли!

Кута начал было говорить, но быстро умолк. Казалось, его немного успокоило понимание того, что речь идет не о хитрой уловке, рассчитанной на его убийство или унижение на глазах у его людей.

— Я — сакский полководец, — пробормотал он.

— Меровию это ведомо, — успокаивающе проговорил Марк.

— Я гордый. Я великий воин!

— Не будь ты великим воином, тебе бы не поручили такое дело, верно?

— Гм… — Кута взял у Марка топор, поиграл им. — Гм… — Он рассеянно размахнулся оружием, разрубил первый попавшийся на глаза сук. — Тут есть о чем подумать. Пожалуй, я не стану спорить.

И он неторопливо удалился под сень деревьев.

Марк сидел на пне и смотрел на город сквозь заросли. Хрипловато, словно сраженная стрелой, крикнула какая-то птица. «И почему люди так обидчивы, — гадал Марк. — Ведь ни о каком оскорблении и речи не было, и быть не могло!» Снова крикнула птица. Конечно, никакая стрела ее не задела.

И тут словно треснула скорлупа, из которой вылупился цыпленок догадки. «Между прочим, — ехидно напомнила Марку совесть, — ты ему выболтал гораздо больше, чем следовало бы».

«Но мне пришлось! Я же не хотел! Ты что, правда, так думаешь?» — Совесть убежденно кивнула.

«Гораздо больше, чем следовало. То есть, на самом деле, ты взял и выболтал ему весь план».

И тут Марк Бланделл вскочил, как ужаленный.

— Имбецил несчастный! — выругал он себя вслух и влепил себе увесистую пощечину.

— Он надул тебя! И ты позволил ему себя одурачить! Неожиданно Марк заметил, что все эти откровения он изложил, стоя посреди небольшой, но весьма любопытствующей компании. Он зарделся от смущения — собственно, краснеть пришлось только одной щеке, а вторая уже алела после пощечины.