Миры Роджера Желязны. Том 10 - Желязны Роджер Джозеф - Страница 24

— Я слышал, что ты снова важная персона в Большом Правительстве. Будут новые смерти?

— Надеюсь, нет.

Мы нашли ровное место и развалились на его плаще.

— Как же ты толкуешь эти свои сны? — спросил я его.

— Мы получаем от тебя подарки каждый сезон, но когда ты сам был здесь в последний раз?

— Почти девятнадцать лет назад, — сказал я.

— Тогда ты не знаешь о Мертвеце?

— Не знаю.

— Он почти что самый крупный из людей — толще и выше всех остальных, тело у него цвета рыбьего живота, а зубы как у зверя. О нем начали говорить лет пятнадцать назад. Он появляется только по ночам. Он пьет кровь. Он ходит по окрестностям в поисках крови — неважно какой, человеческой или животных, и смех у него, как у ребенка. По ночам он заглядывает, улыбаясь, в окна спален. Он сжигает церкви. Он свертывает молоко. Он наводит ужас на женщин, и у них случаются выкидыши. Говорят, что в дневное время он спит в гробу, охраняемый мужчинами из племени куретов.

— Похоже, он не лучше калликанзароса.

— Отец, он на самом деле существует. Какое-то время назад кто-то начал убивать моих овец. Этот «кто-то» частично съедал их и выпивал почти всю их кровь. Так что я выкопал себе укрытие и покрыл его ветками. В ту ночь я не смыкал глаз. И через несколько часов он явился. Я был так напуган, что не положил камень в пращу, потому что он был таким, каким я его описал: большой, даже больше тебя, и тучный, цвета только что выкопанного трупа. Руками он свернул овце шею и стал из горла ее пить кровь. Слезы лились у меня из глаз, когда я смотрел на это, но я боялся что-либо сделать. На следующий день я увел свою отару, и больше он не беспокоил. Этим рассказом я пугаю своих правнуков — твоих праправнуков — когда они плохо себя ведут… И он ждет там, наверху, в холмах.

— М-да… Если ты говоришь, что видел его, значит, это правда. Странные существа возникают возле Горючих Мест.

— …Где Прометей обронил слишком много огня созидания!

— Нет, где какой-то подонок бросил кобальтовую бомбу, и яркоглазые мальчики и девочки кричали Eloi радиоактивному пеплу… А что это за Черное Чудище?

— Оно тоже существует, я уверен. Однако я никогда его не видел. Размером со слона и очень быстрое, и, как говорят, хищник. Оно охотится на равнинах. Возможно, когда-нибудь оно повстречается с Мертвецом, и они убьют друг друга.

— Обычно так не случается, но мысль хорошая… И это все, что ты о нем знаешь?

— Да, те, кого я встречал, видели его только мельком.

— Для меня, пожалуй, и это было бы ни к чему.

— …И еще я должен рассказать тебе о Бортане.

— Бортан. Знакомое имя.

— Это твой пес. Ребенком я обычно катался верхом на нем и бил пятками в его стальные бока. Он ворчал и хватал меня за ногу, но осторожно.

— Мой Бортан умер так давно, что даже не стал бы грызть собственные кости, доведись ему в последней из инкарнаций выкопать их.

— Я тоже так думал. Но через два дня после того, как ты отбыл в последний раз, он вломился в твое жилище. Он явно пробежал по твоим пятам пол-Греции.

— Ты уверен, что это был Бортан?

— Разве когда-нибудь существовала другая такая собака размером с небольшую лошадь, с бронированными пластинами на боках, а челюсти, как капкан на медведей?

— Думаю, что нет. Вот, возможно, почему вымирают виды. Собакам нужна броня, если они собираются ошиваться среди людей, а она нарастала у них недостаточно быстро. Если он еще жив, он, вероятно, последний пес на Земле. Знаешь, мы с ним были вместе в щенячьем возрасте — так давно, что даже больно об этом думать. В тот день, когда он исчез во время охоты, я решил, что с ним произошел несчастный случай. Я искал его, а затем понял, что он мертв. В то время он уже был невероятно стар.

— Может, он получил рану и так годами и бродяжничал. Но это был именно он, и он явился по твоим пятам, в тот последний раз. Когда он увидел, что тебя нет, он взвыл и снова бросился за тобой. С тех пор мы его больше не видели. Хотя иногда по ночам я слышу его лай, когда он охотится в холмах…

— Этой чертовой глупой дворняге следовало бы знать, что никто не стоит такой привязанности.

А затем ночной ветер, веющий хладом сквозь арки годов, выследил меня. Он коснулся моих глаз. Усталые, они закрылись.

Греция кишмя кишит легендами, чревата опасностями. Большая часть территории материка возле Горючих Мест представляет собой традиционную угрозу. Все потому, что, хотя считается, что Контора правит Землей, на самом-то деле это относится только к островам. На большей части материка сотрудников Конторы примерно столько же, сколько было таможенных чиновников в горных районах в двадцатом веке. Для местных они желанная добыча во все времена года. Острова подверглись меньшему разрушению, чем остальной мир во время Трех Дней, и, соответственно, были логическими аванпостами для наших чиновников, когда тайлериты решили, что мы можем использовать кое-какую администрацию. Жители материка традиционно противостояли этому.

Однако в регионах около Горючих Мест аборигены — далеко не всегда полноценные человеческие особи. Вот в чем смысл этого традиционного противостояния, этих примеров аномального поведения. Вот почему Греция чревата.

Мы могли бы пойти морем по направлению к Волосу. Мы могли бы, в связи с этим, перелететь на Волос или почти в любое другое место. Однако Миштиго хотел идти пешком из Ламии, идти и наслаждаться возвращением легенд и враждебного мира. Вот почему мы оставили скиммер в Ламии. Вот почему к Волосу мы двинулись пешком.

Вот почему мы неожиданно встретились с легендой.

С Язоном я попрощался в Афинах. Он отправился вдоль побережья под парусом. Вполне мудро.

Фил уверял, что выдержит пеший маршрут гораздо лучше, чем предстоящие перелеты, и что будет ждать нас дальше по нашему движению.

Может, это тоже правильно, в каком-то смысле…

Дорога на Волос пролегает сквозь глухомань и мелколесье. Она вьется между огромных валунов, случайно сбившихся вместе лачуг, полей опийного мака; она пересекает маленькие речушки, огибает холмы, а иногда идет прямо по ним, то расширяется, то сужается безо всякой видимой причины.

Стояло раннее утро. Небо было чем-то вроде голубого зеркала, поскольку солнечный свет, казалось, шел отовсюду. Там же, где лежала тень, на траве и на нижних листьях деревьев еще держалась влага.

Именно на одной из памятных полянок вдоль дороги на Волос я и встретил полутезку.

Место это было некогда какой-то святыней, еще из тех Старых Добрых Времен. В юности я часто приходил туда, поскольку любил его атмосферу — полагаю, что вы бы назвали ее «умиротворенной». Иногда я встречал там полулюдей, или нелюдей, или видел сладкие сны, или находил старые гончарные изделия или головы статуй, или что-нибудь в этом роде, что можно было продать в Ламии или в Афинах.

Тропы туда нет. Надо просто знать это место. Я бы не повел их туда, если бы не то обстоятельство, что с нами был Фил, а ему нравится все, что отдает святостью, всякая там многозначительная уединенность, плавное скольжение по туманному прошлому и тому подобное.

В полумиле от дороги, пройдя сквозь маленький лес, самодостаточный в зеленом своем хаосе светотени и сваленных наудачу груд камней, вы неожиданно для себя спускаетесь с холма, находите тропу, перегороженную глухой чащобой, прорываетесь сквозь нее и затем обнаруживаете белую каменную стену. Если прокрасться, держась ближе к этой стене, и податься направо, то тогда и выйдешь на полянку, где порой так хорошо передохнуть, прежде чем двинуться дальше.

Там есть короткий резкий спуск, а внизу — площадка в форме яйца, около пятидесяти метров в длину и двадцати в ширину; тупой конец этого яйца упирается в выбитое в скале углубление, с острого же конца находится неглубокая пещера, обычно пустая. В ней несколько наполовину врытых в землю камней почти кубической формы — кажется, что они брошены там наобум. Лозы дикого винограда ограждают со всех сторон это место, а в центре его возносится огромное древнее дерево, чьи ветви, как зонтик, прикрывают почти весь этот участок, держа его днем в тени. Вот почему его трудно заметить, даже находясь на полянке.