Украинские сказки и легенды - Автор неизвестен - Страница 41

Вот идет он к пруду, пригорюнился. А стоял там недалече каменный столб, а в том столбе Змеева дочь была замурована. Подходит он туда и плачет.

А Змеева дочь его спрашивает:

— Чего ты плачешь?

— Да как же мне, — говорит, — не плакать, ежели мне Змея задала такое, что мне никогда не выполнить, да еще говорит, чтобы за одну ночь.

— А что же такое?

Он ей рассказал.

Она ему говорит:

— Это еще цветочки, а ягодки будут впереди! — А потом говорит: — Коль возьмешь меня замуж, я для тебя все сделаю, что она велела.

— Хорошо, — говорит.

— А теперь, — говорит она, — можешь спать. Завтра подымайся пораньше, понесешь ей паляницу.

Вот вошла она в лес да как свистнет — так весь лес и заскрипел, затрещал, и на месте том уже и пашется и сеется. Испекла она до зари паляницу, дала ему. Принес он ее Змее в дом и на стол положил.

Просыпается она, вышла во двор, смотрит на лес, а вместо него лишь жнивье да скирды стоят.

— Ну, оправился! Смотри ж, чтоб и второе дело выполнил! — И сразу же ему приказывает: — Раскопай мне вон ту гору, да так, чтобы Днепр в ту сторону тек, и построй у Днепра амбары, будут байдаки к ним подходить, и будешь ты торговать той пшеницей. Как встану я утром, чтобы все это было готово!

Идет он опять к столбу, плачет.

А та дивчина его спрашивает:

— Чего плачешь?

Рассказал он ей обо всем, что Змея ему загадала.

— Это еще цветочки, а ягодки впереди! Ложись спать, я все сделаю.

А сама как свистнет — так гора и раскапывается, течет туда Днепр, а рядом амбары строятся. Пришла она, разбудила его, велит пшеницу отпускать из амбаров купцам на байдаки.

Просыпается Змея, видит — все сделано, что было ему велено. Загадывает ему в третий раз:

— Поймай мне этой ночью золотого зайца и принеси его мне утром пораньше домой.

Идет он опять к каменному столбу, плачет. А дивчина его спрашивает:

— Ну, что она загадала?

— Велела поймать золотого зайца.

— Вот это уже ягодки: кто его знает, как его и поймать! Пойдем, однако, к скале, может, поймаем.

Подошли к скале. И говорит она ему:

— Становись над норой — ты будешь ловить. А я пойду его из норы гнать. Но смотри: кто бы из норы ни выходил, хватай его — это и будет золотой заяц!

Вот пошла она, гонит. Выползает из норы гадюка и шипит. Он ее и пропустил. Выходит из норы дивчина, спрашивает его:

— Ну, что, ничего не вылазило?

— Да нет, — говорит, гадюка вылазила. Я ее испугался, подумал, может, укусит, да и пропустил ее.

Она ему говорит:

— А чтоб тебе! Ведь это ж и был золотой заяц! Ну смотри, я опять пойду; и если кто будет выходить и скажет тебе, что тут нет золотого зайца, ты не верь, а хватай его!

Забралась она в нору, опять гонит. Вдруг выходит старая-пре-старая бабка и спрашивает парубка:

— Что ты, сыночек, тут ищешь?

— Золотого зайца.

А она ему говорит:

— Да откуда ж ему взяться? Здесь его нету!

Сказала и ушла. А тут выходит дивчина, спрашивает его:

— Ну что, нет зайца? Никто не выходил?

— Да нет, — говорит, — выходила старая баба, спрашивала у меня, что я ищу. Я сказал ей, что золотого зайца, а она говорит, тут его нету, вот я ее и пропустил.

Тогда она говорит:

— Почему ж ты ее не схватил? Ведь это же и был золотой заяц! Ну, теперь уж тебе его больше никогда не поймать, разве что я сама обернусь зайцем, а ты принесешь меня и положишь ей на стул, но только не давай ей в руки, а если отдашь, она узнает и разорвет и тебя и меня.

Так она и сделала: обернулась золотым зайцем, а он взял принес того зайца, положил Змее на стул и говорит ей:

— Нате вам зайца, а я от вас уйду.

— Хорошо, — говорит, — уходи.

Вот он и пошел. И только вышла Змея из дому, обернулся заяц опять дивчиной и следом за ним. Бросились они бежать вместе. Бегут, бегут. А Змея посмотрела, видит — что то не заяц, а ее дочка, и давай бежать за ней в погоню, хочет ее разорвать. Но сама-то Змея не побежала, а послала своего мужа. Бежит он за ними, слышат они — уж земля глухо гудит… Вот она и говорит:

— Это за нами гонятся! Обернусь я пшеницей, а ты дедом, и будешь меня сторожить; а как спросит тебя кто-нибудь: «Не видал ли ты парубка с дивчиной, не проходили ли, мол, мимо?» — ты скажи: «Проходили, когда еще эту пшеницу сеяли».

А тут и Змей летит, спрашивает у деда:

— А не проходил ли здесь парубок с дивчиной?

— Проходили.

А давно проходили? — спрашивает.

— Да еще как эту пшеницу сеяли.

А Змей и говорит:

— Эту пшеницу пора и косить, а они только вчера пропали. — И назад воротился.

Обернулась Змеева дочь опять дивчиной, а дед парубком, и давай бежать дальше.

Прилетает Змей домой. Змея его спрашивает:

— Ну что, не догнал? Никого не встречал по дороге?

— Да нет, — говорит, — встречал: сторожил дед пшеницу; я спросил у него: не проходили ли, мол, тут парубок с дивчиной? А он говорит: проходили, когда еще пшеницу сеяли, а ту пшеницу впору косить, вот я и вернулся.

Тогда Змея ему говорит:

— Почему ж ты этого деда и пшеницу не разорвал? Это ж они и были! Беги опять за ними, да чтобы непременно их разорвал!

Летит Змей. И слышат они, что летит он опять за ними, — аж земля стонет. И говорит она:

— Ой, снова летит! Обернусь я монастырем, таким старым, что вот-вот развалится, а ты — чернецом. И как спросит тебя кто: «Не видал ли, мол, таких-то?»— ты скажи: «Видел, когда еще монастырь этот строился».

А тут и Змей летит, спрашивает у чернеца:

— Не проходили ли здесь парубок с дивчиной?

— Проходили, — говорит, — когда еще монастырь строился.

А Змей говорит:

— Да они вчера пропали, а монастырь-то, пожалуй, лет сто, как строился.

Сказал и назад воротился.

Приходит домой, Змее рассказывает:

— Видел я одного чернеца, возле монастыря ходил он; спросил я у него, а он говорит, что проходили, мол, когда еще монастырь строился; но тому монастырю уже лет сто, а они-то ведь вчера только пропали.

Тогда Змея и говорит:

— Почему же ты не разорвал того чернеца, а монастырь не разрушил! Ведь это ж они и были! Ну, теперь я сама побегу, ты ни к чему не гож! — И побежала.

Вот бежит… Слышат те — так земля и стонет, загорается. Говорит ему дивчина:

— Ой, теперь мы пропали: уже сама за нами бежит! Ну сделаю я тебя речкой, а сама рыбой-окунем обернусь.

Прибегает Змея, говорит реке:

— Ну что, убежали?

И вмиг обернулась она щукой и давай за рыбою-окунем гнаться: хочет ее поймать, а та повернется к ней своим колючим рыбьим пером, и не может схватить ее щука. Гонялась, гонялась, а не поймала; задумала она тогда всю речку выпить. Стала пить, напилась, да и лопнула.

А дивчина, которая была рыбой, говорит тогда парубку, что был речкою:

— Теперь нам бояться уж нечего! Пойдем к тебе домой, но смотри, как войдешь в хату, всех можешь поцеловать, да только дядиного дитяти не целуй, а как поцелуешь, то и меня позабудешь. А я пойду в селе к кому-нибудь в наймички.

Вот вошел он в хату, со всеми поздоровался и подумал про себя: «Как же мне с дядиным ребенком да не поцеловаться? Они еще обо мне дурное что-нибудь подумают». Поцеловал он ребенка и вмиг позабыл про свою дивчину.

Пожил он с полгода и задумал жениться. Посоветовали ему за одну красивую дивчину свататься, и позабыл он про ту, что его от Змеи спасла, за другую посватался.

Вот вечером, перед самою свадьбой, зовут молодиц на «шишки». Позвали и ту дивчину, с которой он вместе бегством спасался, хоть никто и не знал, что она за девка такая. Стали «шишки» лепить, и вылепила та дивчина из теста голубка и голубку, поставила их на пол, — и вдруг стали они живые. И воркует голубка голубю:

— Неужто ты позабыл, как я для тебя лес корчевала, пшеницу там сеяла, из пшеницы паляницу пекла, чтобы Змее ты отнес?

А голубь воркует:

— Позабыл, позабыл!

— А неужто ты забыл, как я за тебя гору раскапывала и Днепр пустила туда, чтобы байдаки по нему к амбарам ходили и чтоб ты ту пшеницу на байдаки продавал?