Легенда - Лу Мари - Страница 41

Я следую указаниям Метиаса и удаляю блог.

Потом до рассвета лежу, свернувшись калачиком на диване, пока мне не звонит Томас. Я нажимаю на кнопку, и комнату наполняет голос убийцы моего брата. Томаса. Солдата, который счастлив исполнить любой приказ командира Джеймсон, даже если он подразумевает убийство друга детства. Солдата, сделавшего из Дэя козла отпущения.

— Джун? — говорит он. — С тобой все в порядке? Уже почти десять утра, а тебя не видно. Командир Джеймсон хочет знать, где ты.

— Мне нехорошо, — бормочу я. — Хочу поспать еще немного.

— О… — Пауза. — Какие у тебя симптомы?

— Ничего особенного, — отвечаю я. — Просто расстройство желудка. Передай командиру Джеймсон, что к вечеру мне станет лучше.

— Хорошо. Жаль, что ты заболела. Выздоравливай. — Еще пауза. — Если к вечеру тебе не станет лучше, я подам рапорт и пришлю к тебе патруль. Они проверят, не заразилась ли ты чумой. Это нужно для протокола. А если захочешь, чтобы я пришел, просто позвони.

«Тебя я хочу видеть меньше всего».

— Я дам тебе знать. Спасибо. — Я вешаю трубку.

Болит голова. Слишком много воспоминаний, слишком много открытий. Неудивительно, что командир Джеймсон не позволила мне как следует осмотреть место убийства Метиаса. Она в спешке забрала его тело, а я по глупости приняла это за сочувствие. Неудивительно, что командир организовывала похороны Метиаса. Даже моя тестовая миссия по поимке Дэя, скорее всего, являлась способом отвлечь меня, пока они с Томасом избавлялись от улик.

Я вспоминаю вечер, когда Метиас решил перестать быть тенью Кайана и отказаться от судейства на Испытании. Забирая меня из школы, он выглядел тихим и замкнутым.

— С тобой все в порядке? — помню, тогда спросила я.

Метиас не ответил. Он просто взял меня за руку и направился к железнодорожному вокзалу.

— Идем, Джун, — пробормотал он. — Давай просто поедем домой.

Я посмотрела на перчатки Метиаса и увидела на них маленькие пятнышки крови.

За обедом Метиас не притронулся к еде. Он даже не спросил, как прошел мой день. Из-за этого я злилась, пока не поняла, насколько брат расстроен. А потом, прежде чем лечь спать, я подошла к сидящему на диване Метиасу и просунула голову под его руку. Он поцеловал меня в лоб.

— Я люблю тебя, — прошептала я, надеясь разговорить брата.

Он печально посмотрел на меня.

— Джун, — сказал Метиас. — Наверное, я попрошу назначить мне другого наставника.

— Тебе не нравится Кайан?

Некоторое время Метиас молчал. Потом опустил глаза, словно от стыда.

— Сегодня во время Испытания я убил человека.

Вот что его тревожило. Я молчала, позволяя ему продолжить.

Метиас зарылся рукой в волосы.

— Я застрелил девочку. Она не прошла Испытание и пыталась сбежать со стадиона. Кайан кричал, чтобы я ее застрелил… и я послушался.

— Ох.

Тогда я еще не понимала, что Метиас чувствовал себя так, словно застрелил меня.

— Мне очень жаль, — прошептала я.

Метиас смотрел в пространство.

— Не многие люди правы, убивая, Джун, — сказал Метиас после долгого молчания. — Большинство делает это по ложным причинам. Надеюсь, ты не присоединишься ни к тем ни к другим.

Воспоминание гаснет. Но я все еще слышу призрачные слова Метиаса.

Я сижу без движения в течение нескольких часов. Когда с улицы доносится клятва Республике и люди на улицах начинают петь, я и не думаю вставать с дивана. Не отдаю честь, когда звучит имя Президента. Олли бездвижно сидит рядом и поскуливает, глядя на меня. Я перевожу взгляд на него. Думаю, просчитываю. Нужно что-то делать. Иначе я не смогу жить дальше. Я вспоминаю Метиаса, своих родителей, мать Дэя, его братьев. Так или иначе, мы все оказались в лапах чумы. Чума убила моих родителей. Чумой заразился брат Дэя. Она убила Метиаса за то, что он раскрыл правду. Забрала у меня людей, которых я любила. А за чумой стоит сама Республика. Страна, которой я гордилась. Страна, которая губит своих же людей и ставит опыты над детьми, не прошедшими Испытание.

Трудовые лагеря… нас всех обманывали. Может, Республика убила и родных моих одноклассников из Стэнфорда? Всех тех людей, которые официально погибли в битвах, в результате несчастных случаев или по болезни? Что еще от нас скрывают?

Я поднимаюсь с дивана, подхожу к компьютеру и беру стакан с водой. Смотрю в него. Почему-то вид разорванного отражения моих пальцев в стакане заставляет меня вздрогнуть. Оно напоминает мне окровавленные руки Дэя и мертвое тело Метиаса. Этот антикварный стакан был подарком, привезенным с Южно-Американских островов. Он стоит две тысячи сто пятьдесят республиканских долларов. За такие деньги кто-то мог купить лекарство против чумы, а я пью из этого стакана воду.

Во внезапном порыве гнева я поднимаю его и швыряю в стену. Стакан разбивается на тысячу сверкающих осколков. Я не двигаюсь с места и дрожу.

Если бы Метиас и Дэй встретились не в переулке за больницей, а где-то еще, стали бы они союзниками?

Солнце меняет положение на небе. Настает полдень. Я стою на том же месте.

Наконец, когда закат омывает мою квартиру оранжевым и золотым, я выхожу из транса. Сметаю сверкающие осколки разбитого стакана. Надеваю униформу агента. Затягиваю волосы в тугой аккуратный хвост и убеждаюсь, что мое лицо спокойно и начисто лишено эмоций. Отражение в зеркале осталось прежним. Но внутри я теперь совершенно другой человек. Я Гений, который знает правду и решил, что нужно делать.

Я помогу Дэю сбежать. И заслужу звание легенды.

Дэй

Сегодня ночью я пытаюсь выбраться из своей тюрьмы. И вот как это происходит.

Наступает ночь третьего дня моего заключения. Мониторы в коридоре транслируют еще больший хаос, наполненный криками. Патрули полностью опечатали секторы Лейк и Эльта. Судя по звукам непрекращающейся стрельбы, местные жители решили дать военным отпор. Но оружие есть лишь у одной стороны. Догадайтесь, кто побеждает.

Я снова думаю о Джун. Мотаю головой, с удивлением понимая, как сильно открылся перед ней. Интересно, чем она сейчас занимается, о чем думает? Возможно, думает обо мне. Хотел бы я, чтобы Джун сейчас была здесь. Почему-то от ее присутствия мне всегда становится лучше, словно она во всем может меня поддержать и отогнать дурные мысли. В ее красивом лице я нахожу утешение.

Лицо Джун придает мне храбрости. Мне было сложно быть смелым без Тесс, Джона и мамы.

Я размышлял над этим целый день. Если я найду способ выбраться из камеры, отобрать у какого-нибудь солдата оружие и одежду, у меня будет реальный шанс выбраться из Баталла-Холл. Я видел здание снаружи уже несколько раз. Его стены не такие гладкие, как у Центральной больницы. Если я выберусь в окно, то даже с больной ногой сумею спуститься по карнизам, опоясывающим здание. Солдаты не смогут за мной последовать. Им придется стрелять в меня снизу или из воздуха, но я лазаю слишком быстро и вытерплю боль в руках. Еще нужно найти способ вызволить Джона. Идена, скорее всего, уже увезли из Баталла-Холл, но я точно помню слова Джун, сказанные в первый день моего заключения. «Пленник в камере номер шесть тысяч восемьсот двадцать два». Должно быть, это Джон… и я собираюсь его найти.

Но сначала нужно придумать, как выбраться из камеры.

Я смотрю на солдат, что выстроились у стены и возле двери. Их четверо. На каждом стандартная униформа: черные ботинки, черная рубашка с одним рядом серебристых пуговиц, темно-серые брюки, пуленепробиваемый жилет и серебристая повязка на левом предплечье. У каждого винтовка с прицелом малой дальности и пистолет на поясе. Мое сознание быстро работает. В этой камере четыре стальных стены, и пули легко могут отрикошетить. Значит, винтовки заряжены не свинцом. Возможно, резиной, чтобы оглушить меня при необходимости. Или транквилизатором. Но явно чем-то, что не убьет ни меня, ни солдат. Если, конечно, не стрелять со слишком близкого расстояния.

Я прочищаю горло. Солдаты обращают ко мне свои взгляды. Спустя несколько секунд я издаю звук, будто меня рвет, и сгибаюсь над полом. Мотаю головой, словно хочу прояснить сознание, потом запрокидываю голову к стене и закрываю глаза.