Человек находит друга - Лоренц Конрад З. - Страница 23

Когда я увидел, что моя Стаси весело играет с гигантским волком, во мне внезапно проснулось желание испробовать себя на поприще укротителя диких зверей и тоже войти в «логово» волка. Сквозь прутья он здоровался со мной весьма приветливо, и непосвящённому могло бы показаться, что я могу войти к нему, ничем не рискуя. Однако это было бы весьма опасным предприятием, не знай я о сходстве роли прутьев клетки и критической дистанции. Я заманил Стаси и волка в самую дальнюю из ряда клеток, из которых для этой цели эвакуировал пару собак, шакала и гиену. Затем я открыл все соединительные дверцы, медленно вошёл в первую клетку и остановился так, чтобы хорошо видеть весь сквозной проход.

Ни Стаси, ни волк сначала меня не заметили, так как они стояли в стороне от внутренней дверцы, но вскоре волк заглянул в неё и увидел меня. И тот же самый волк, который прекрасно знал меня, который сквозь прутья лизал мне руки, начинал радостно прыгать, теперь перепугался насмерть, увидев меня в нескольких метрах, не отделённого от него прутьями. Его уши опустились, шерсть на загривке угрожающе встала дыбом, и, опустив хвост между ногами, он с быстротой молнии отскочил от дверцы. Через секунду он вернулся на прежнее место. Вид у него все ещё был испуганный, но шерсть уже не щетинилась; он принялся меня разглядывать, чуть-чуть клонив голову набок. Затем его хвост начал коротко вилять, все ещё оставаясь между ногами. Я тактично смотрел в сторону, так как пристальный взгляд пугает животных, выведенных из душевного равновесия. В этот момент меня заметила Стаси. Искоса поглядывая на анфиладу клеток, я увидел, как она галопом помчалась ко мне, а следом за ней волк. Признаюсь, на секунду меня охватил жуткий страх, но он тут же рассеялся, когда я обнаружил, что волк приближается ко мне неуклюжей игривой рысцой и словно бы покачивает головой — это, как известно всем наблюдательным любителям собак, означает приглашение поиграть вместе.

Поэтому я напряг все мышцы, чтобы выдержать дружеский прыжок огромного зверя, и повернулся боком, рассчитывая избежать известного зловещего удара лапами в живот. Несмотря на эти предосторожности, я отлетел к стене и больно стукнулся.

Однако волк держался дружески и доверчиво. Чтобы понять, каково было играть с ним, представьте себе собаку с подвижностью фокстерьера и силой датского дога; во время той игры мне стало ясно, почему волк нередко бывает способен справится с целой сворой собак, — как ни приплясывал я по-боксерски, мне то и дело приходилось лететь на пол.

Вторая история о заборе связна с Булли и его заклятым врагом, белым шпицем, жившим в доме, длинный узкий сад которого тянулся вдоль улицы и был огорожен зелёным штакетником метров в тридцать длиной. Два наших героя опрометью носились взад и вперёд по обеим сторонам этого забора, заливаясь бешенным лаем и останавливаясь на мгновение у последнего столба, чтобы перед тем, как повернуть обратно, обрушить на врага ураганный взрыв обманутой ярости. Затем в один прекрасный день возникла весьма двусмысленная ситуация — забор начали чинить и половину штакетника, расположенную ближе к Дунаю, разобрали, так что теперь он метров через пятнадцать обрывался. Мы с Булли спустились с нашего холма, направляясь к реке. Шпиц, конечно, нас заметил и уже поджидал Булли, рыча и дрожа от волнения в ближайшем к нам углу сада. Сначала противники по обыкновению обменялись угрозами, стоя на месте, а затем обе собаки, каждая на своей стороне, помчались, как положено, вдоль забора. И тут произошла катастрофа — они не заметили, что дальше штакетник был снят, и обнаружили свою ошибку, только когда добрались до дальнего угла, где им полагалось снова облаять друг друга, застыв в неподвижной позе. Они и встали, вздыбив шерсть и оскалив клыки… а забора-то между ними не оказалось! Лай сразу оборвался. И что же они сделали? Точно по команде, оба повернулись, помчались бок о бок к ещё стоящему штакетнику и там вновь подняли лай, точно ничего не произошло.

МНОГО ШУМА ИЗ-ЗА МАЛЕНЬКОГО ДИНГО

Как-то в пасмурный день 1939 года мне позвонил мой близкий друг, профессор Антониус, директор Шенбруннского зоопарка.

— Вы говорили, что хотели бы дать вашей собаке на воспитание маленького динго. Шесть дней назад одна из наших динго ощенилась; приезжайте немедленно и выберите какого хотите…

Услышав эту ошеломляющую новость, я тотчас же бросился в зоопарк, хотя у меня было какое-то важное дело. Я легко заманим совсем ручную и очень добродушную мать-динго в смежное помещение, а сам выбрал из копошившихся в ящике рыжевато-коричневых меховых клубочков единственного кобелька, на котором не было никаких меток, свидетельствовавших о том, что его предки были когда-то спутниками человека.

Динго — это очень интересное животное, это единственное крупное млекопитающее, не принадлежащее к подклассу сумчатых, которое было обнаружено на Австралийском континенте, когда он был открыт. Помимо динго, высшие млекопитающие были представлены там только несколькими видами летучих мышей, каким-то образом перебравшихся в Австралию. Прочие же млекопитающие — обитатели этого континента, с очень давних пор пребывали в географической изоляции, принадлежали исключительно к сумчатым, во многом ещё очень примитивным. Кроме того, там жили ещё и люди — темнокожие аборигены, находившиеся на первобытном уровне: они не обрабатывали землю, не имели домашних животных и, видимо, по культурному и духовному развитию стояли заметно ниже своих предков, когда-то поселившихся там. Эти предки были такими же хорошими мореходами, как нынешние обитатели Новой Гвинеи. Такой регресс аборигенов, возможно, связан с тем, что добывание пищи было для аборигенов сравнительно простой задачей — многие сумчатые глупы, и охота на них не требует большой изобретательности.

Вопрос, является ли динго настоящей дикой собакой или он происходит от домашней собаки, попавшей в Австралию вместе с первыми поселенцами, вызвал много споров. Сам я твёрдо убеждён в правильности второй версии. Всякий, кто хорошо знаком с физическими признаками одомашнивания, ни на мгновение не усомнится в том, что динго — домашнее животное, одичавшее вторично. Утверждение Брема, будто пробежка динго — это пробежка «настоящей дикой собаки, не наблюдающаяся ни у одной домашней собаки», в корне неверно; эскимосские собаки гораздо больше, чем динго, напоминают своими движениями волков и шакалов. К тому же для динго характерны белые «чулки» или звёздочки, а кончик хвоста у них почти всегда белый, причём у разных особей эти метки распределяются по-разному — особенность, никогда не наблюдающаяся у диких животных, но постоянно встречающаяся у всех домашних пород. Я не сомневаюсь, что в Австралию динго привёз человек и что динго обособлялся от него по мере того, как культура австралийцев регрессировала.

Тот же самый фактор, который, возможно, вызвал этот регресс, — медлительность большинства сумчатых и лёгкость охоты на них — вероятно, способствовал и полному одичанию австралийской собаки.

Мне хотелось составить собственное мнение о сущности натуры динго и о его поведении с домашними собаками, а потому я решил вырастить щенка-динго у себя дома. Удобный случай представился, когда Сента, мать Стаси, и самка-динго в Шенбруннском зоопарке забеременели одновременно.

Я как раз засунул моего динго в портфель, когда Антониус внезапно взглянул на часы и воскликнул:

— Боже мой! Мне пора. Я должен быть на похоронах старика Вернера! А вы разве не идёте?

— Конечно, иду! — Тут я вдруг сообразил, что именно это важное дело маячило все время где-то у меня в памяти.

Профессор Фриц Вернер был моим учителем, и я питал к нему глубочайшее уважение — в наши дни трудно найти человека, который знал бы животных так, как он. Его узкой специальностью была герпетология, то есть он занимался амфибиями и рептилиями, но в то же время он был выдающимся зоологом широкого профиля и принадлежал к тому ныне почти исчезнувшему типу учёных, которые способны с одного взгляда узнать любое ползающее или летающее существо. Его эрудиция была огромна и охватывала буквально все классы животного мира. Ходить с ним на экскурсии было столь же интересно, сколь и поучительно, потому что он почти без колебаний сразу же называл практически любое живое существо. Те, кто бывал с ним в его многочисленных экспедициях в Северной Африке и на Ближнем Востоке, рассказывали мне, что фауну этих областей он знал не худе, чем фауну своей родной страны. Вдобавок профессор Вернер с большим успехом разводил животных в неволе, и я получил от него массу сведений о том, как нужно содержать террариумы.