Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Том 1. Стихотворения

Гумилев Николай Степанович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Том 1. Стихотворения - Гумилев Николай Степанович - Страница 80

Изменить размер шрифта:

1911

В саду

Целый вечер в саду рокотал соловей,

И скамейка в далекой аллее ждала,

И томила весна… Но она не пришла,

Не хотела, иль просто пугалась ветвей.

Оттого ли, что было томиться невмочь,

Оттого ли, что издали плакал рояль,

Было жаль соловья, и аллею, и ночь,

И кого-то еще было тягостно жаль.

— Не себя! Я умею быть светлым, грустя;

Не ее! Если хочет, пусть будет такой;

…Но зачем этот день, как больное дитя,

Умирал, не отмеченный Божьей Рукой?

1911

Лиловый цветок

Вечерние тихи, заклятья,

Печаль голубой, темноты,

Я вижу не лица, а платья,

А может быть, только цветы.

Так радует серо-зеленый,

Живой и стремительный весь,

И, может быть, к счастью, влюбленный

В кого-то чужого… не здесь.

Но душно мне… Я зачарован;

Ковер надо мной, словно сеть;

Хочу быть спокойным — взволнован,

Смотрю — а хочу не смотреть.

Смолкает веселое слово,

И ярче пылание щек:

То мучит, то нежит лиловый,

Томящий и странный цветок.

1911

Освобожденье

Кончено! Дверь распахнулась пред ним, заключенным;

Руки не чувствуют холода цепи тяжелой,

Грустно расстаться ему с пауком прирученным,

С хилым тюремным цветком пичиолой.

Жалко тюремщика… (он иногда улыбался

Странно-печально)… и друга за тяжким затвором…

Или столба, на котором однажды качался

Тот, кого люди назвали убийцей и вором…

Жалко? Но только как призрак растаяли стены —

В темных глазах нетерпенье, восторг и коварство:

Солнце пьянит его, солнце вливается в вены,

В сердце… Изгнанник идет завоевывать царство.

1911

Акростих («Ангел лег у края небосклона…»)

Ангел лег у края небосклона,

Наклоняясь, удивлялся безднам.

Новый мир был темным и беззвездным.

Ад молчал. Не слышалось ни стона.

Алой крови робкое биенье,

Хрупких рук испуг и содроганье,

Миру снов досталось в обладанье

Ангела святое отраженье.

Тесно в мире! Пусть живет, мечтая

О любви, о грусти и о тени,

В сумраке предвечном открывая

Азбуку своих же откровений.

<1911>

«Да! Мир хорош, как старец у порога…»

Да! Мир хорош, как старец у порога,

Что путника ведет во имя Бога

В заране предназначенный покой,

А вечером, простой и благодушный,

Приказывает дочери послушной

Войти к нему и стать его женой.

Но кто же я, отступник богомольный,

Обретший все и вечно недовольный,

Сдружившийся с луной и тишиной?

Мне это счастье — только указанье,

Что мне не лжет мое воспоминанье

И пил я воду родины иной.

<1911>

Вилла Боргезе

Из камня серого иссеченные вазы,

И купы царственные ясени, и бук,

И от фонтанов ввысь летящие алмазы,

И тихим вечером баюкаемый луг.

В аллеях сумрачных затерянные пары

Так по-осеннему тревожны и бледны,

Как будто полночью их мучают кошмары

Иль пеньем ангелов сжигают души сны.

Здесь принцы грезили о крови и железе,

А девы нежные о счастии вдвоем,

Здесь бледный кардинал пронзил себя ножом…

Но дальше, призраки! Над виллою Боргезе

Сквозь тучи золотом блеснула вышина, —

То учит забывать встающая луна.

<1913>

Флоренция

О сердце, ты неблагодарно!

Тебе — и розовый миндаль,

И горы, вставшие над Арно,

И запах трав, и в блеске даль.

Но, тайновидец дней минувших,

Твой взор мучительно следит

Ряды в бездонном потонувших

Тебе завещанных обид.

Тебе нужны слова иные,

Иная, страшная пора…

Вот грозно встала Синьория

И перед нею два костра.

Один — как шкура леопарда,

Разнообразен, вечно нов.

Там гибнет «Леда» Леонардо

Средь благовоний и шелков.

Другой, зловещий и тяжелый,

Как подобравшийся дракон,

Шипит: «Вотще Савонаролой

Мой дом державный потрясен».

Они ликуют, эти звери,

А между них, потупя взгляд,

Изгнанник бледный, Алигьери,

Стопой неспешной сходит в ад.

<1913>

Тразименское озеро

Зеленое, все в пенистых буграх,

Как горсть воды, из океана взятой,

Но пригоршней гиганта чуть разжатой,

Оно томится в плоских берегах.

Не блещет плуг на мокрых бороздах,

И медлен буйвол, грузный и рогатый,

Здесь темной думой удручен вожатый,

Здесь зреет хлеб, но лавр уже зачах.

Лишь иногда, наскучивши покоем,

С кипеньем, гулом, гиканьем и воем

Оно своих не хочет берегов,

Как будто вновь под ратью Ганнибала

Вздохнули скалы, слышен визг шакала

И трубный голос бешеных слонов.