Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон - Страница 146

— Медальон!

— А?

— Мой медальон! Пропал…

В вопле Рене сквозило отчаяние приговоренного к казни.

Конрад нащупал на груди подобранный вчера трофей. Так вот кто хозяин, оказывается. Надо порадовать горбуна: нашлась его пропажа. Соберемся за завтраком…

— Не боись, найдем. Железяку нашли, и медаль отыщем, — басил за стеной Кош, успокаивая. — Собаку по следу пустим…

Появившись в дверях трапезной залы, горбун выглядел так, будто на него обрушился Овал Небес, вылилась вся мировая скорбь из горшка Трехногой Плакальщицы, а Ползучая Благодать лично сообщила, что намерена во веки веков обходить Рене стороной.

Конрад поспешил навстречу:

— Я хотел спросить вас, сударь Кугут… Не ваша ли это вещица? Я вчера во дворе подобрал.

Барон извлек медальон, предусмотрительно спрятанный в карман камзола, и глазам не поверил: безделушка сменила цвет на лаково-черный! Обер-квизитор ясно помнил, что еще недавно медальон был девственно-белым. «Магическая штучка, — с опозданием дошло до него. — Для колдовских амулетов перемена цвета, небось, дело обычное. Или так: у кого зуб болит, тому медальон белый, у кого не болит — черный…»

Однако поведение Рене поразило барона куда больше цветовых колебаний медальона. До сих пор из всех, кого знал Конрад, столь быстрая смена настроений была свойственна лишь рыжему хомолюпусу.

— Вы даже не представляете, как я вам признателен! Вы меня просто спасли! Я думал: все пропало… Как? Почему? Вы его мне возвращаете?!

Вселенское горе, бурная радость, и сразу — недоуменная растерянность.

— Разумеется. Он же ваш?

— Мой. Но…

Пульпидор испытующе смотрел на обер-квизитора. Словно тщился уразуметь: по какой загадочной причине барон возвращает амулет законному владельцу? Неужели юноша привык иметь дело исключительно с бесчестными негодяями? Жаль, если так…

— Разумеется, возвращаю. Не в моих, знаете ли, правилах присваивать чужое имущество. Вас это удивляет, сударь?

— Я думал… Впрочем, вам, конечно, виднее. Еще раз большое спасибо.

Конраду осталось лишь пожать плечами. На редкость неуравновешенный молодой человек. Издержки профессии?

Когда завтрак подходил к концу, горбун, угрюмо молчавший во время трапезы, внезапно заявил:

— Дамы и господа, позвольте мне отправиться с вами.

— На кой ляд? — со свойственной ей тактичностью откликнулась Аглая Вертенна. В руках старуха вертела чашу и столовый нож, размышляя, в какой последовательности запустить их в голову новоявленного попутчика.

— Вы окажете мне этим колоссальную услугу, — Кугут проглотил обиду. Барон видел, чего это стоило гордому юноше. — За мной охотятся стражники Майората. На пути в Реттию они наверняка устроили засаду. Но им никогда не придет в голову, что я поеду обратно. Если вы любезно позволите мне спрятаться в вашем фургоне, нам удастся сбить их со следа. А позже я куплю лошадь — моя, к сожалению, пала — и более не стану обременять вас своим докучливым присутствием.

— Мы обязаны помочь, — решительно заявил граф. — Бросать человека в беде недостойно.

Склонившись к Конраду, Эрнест Ривердейл добавил шепотом:

— В отличие от всех нас, он побывал в Майорате. Вы понимаете меня, барон? Знание местности… О, мое колено! Здесь слишком низкие столы…

— Хорошо, сударь медикус, — подвел итог обер-квизитор. — Но только до границы Майората. Слышите? Там вы нас покинете.

— Разумеется! Я за их рубежи больше ни ногой. Благодарю покорно.

И горбун снова замолчал, исподтишка косясь на барона.

— Солоночку можно?

— Извольте.

Анри придвинула столовый прибор, взяла костяную солонку, искусно выполненную в виде черепа с тремя дырочками в теменной части, и через плечо протянула назад. Но рука окаменела на полпути: уж больно грозен стал вид милейшего гроссмейстера Эфраима. Нервно облизывая губы, измазанные киселем, сведя брови над переносицей, гросс уставился за спину вигиллы: туда, где ждал неизвестный любитель солененького.

— Может, гусь лапчатый, тебе еще и «foie gras» на листьях руколлы? — поинтересовался он у безобидного просителя. Голос старца скрипел, будто ворот заряжаемой катапульты. С каждым словом в едальне делалось ощутимо прохладнее. — С цукатами и трюфельером? Или самого под «foie gras» откормить?!

Не выдержав, Анри обернулась. Процесс откармливания гусей под «жирную печень», был ей известен: в глотку птице трижды в день вставляли воронку с узким носиком, наполняли грудой мелких орешков и пропихивали еду вниз специальной толкушкой, массируя гусю шею. Такое врагу не пожелаешь, а тут всего-навсего соли спросили.

И чего Фрося взъелся?

Молодцеватый дрейгур — чуть более розовый, чем остальные восставшие труженики, но не слишком — пятился назад от их стола, дрожа всем телом. Губы дрейгура тряслись, ритм движений разладился. Видно было, что покойник чует за собой вину, но в чем эта вина состояла, оставалось загадкой.

— Простите, набольший товарищ Эфраим!..

— Соли ему… Вот возьму и на хвост насыплю!..

— Больше не повторится!..

— Вы уверены, малый товарищ?

— Да!.. клянусь… искуплю…

— У нас не много правил, друзья мои, — внезапно забыв о виноватом дрейгуре, гроссмейстер заулыбался и просиял летним солнышком. — Но кое-что следует запомнить, во избежание. Значит, так: соли малым товарищам не давать. Станут клянчить — гнать в три шеи! И, самое главное: ничего мясного, включая птицу и рыбу. У малых товарищей отдельная диета, ее нарушать нельзя. Все рабочие дрейгуры — вегетарианцы. А посему, если вы помните старореттийский корень слова vegetus — бодры, крепки и свежи!

И впрямь, только сейчас Анри обратила внимание: на столах, за которыми подкреплялась чурихская обслуга, стояли тазы с мелко рубленной зеленью, блюда с фруктами и овощами, миски с бобами и чечевицей, кувшины с молоком и киселями…

— Но вы же просили дрейгура принести нам еду! — вигилла указала на телячий шницель в своей тарели. — Что ему мешало по дороге украсть кусочек мяса? Или взять солонку с пустого стола, без спросу?

— Малый товарищ ничего не может украсть или взять без спросу. Мораль малых товарищей неизменно на высоте. Соль или мясо ему должны дать. Добровольно. Кто-то из живых. Таково условие, необходимое и достаточное. Если угодно, таково природное свойство организма, поднятого для вторичного использования.

— Зачем такие ограничения? — деловито осведомился малефик, дожевывая пирог с ливером. — Экономия средств? Я бы тогда установил дополнительный запрет на перец и пряности — они дороже мяса.

Эфраим стукнул себя кулачком в морщинистый лоб, словно это косвенным образом объясняло правила Чуриха.

— Экономия? Нет, коллеги! Трижды нет! Кто первый враг дрейгура, бидриогана, зомбея, кыд-кудара, фуксылнуна и им подобных?

— Кто? — поддержал Фернан Тэрц. Узкое подвижное лицо лжестряпчего выражало живейший интерес к теме разговора. — Осиновый кол? Волхв-губитель? Молния о пяти счастливых зубцах?!

— Память! Былое, так сказать, и думы! — Кулачок еще раз стукнулся в лоб, на сей раз крепче. — Эта хроническая и не истребимая до конца зараза! Этот бич поднятых! От соли и в особенности от мяса малый товарищ испытывает ужасные рецидивы памяти. Он вспоминает себя-прошлого, свою трагически оборвавшуюся жизнь, старушку-мать, рыдающую вдову, милых деток — и, соответственно, вспоминает, что в данный момент он категорически мертв. На этом полезные качества малого товарища заканчиваются: он ложится, увиливает от работы, говорит, что всех видал в гробу, дерзит и всячески разлагается. Поэтому мы вынуждены, сами понимаете, ограничивать…

— Почему бы тогда не нанять живую прислугу? Выйдет дешевле, чем этих поднимать: и по деньгам, и по расходу маны…

— Использовать живых людей для удовлетворения низменных потребностей? В качестве слуг? Помыкать себе подобными?! Это безнравственно, коллега! Живой человек — венец творения! Не побоюсь сказать, пуп земли! Омфалос!