Поход клюнутого - Чичин Сергей - Страница 38

– Говорю же – я ничего, а оно забурляет, – виновато объяснился Бинго, потирая отбитую грудину.

– А ты не цапай лишнего, авось и перестанет.

– Если никто ничего цапать не будет, все и впрямь перестанет и даже вовсе кончится. Должен же кто-то придавать миру движущую силу!

– Ты о мире меньше думай, а больше о спокойствии вокруг себя. Найдется, кому мир и без тебя покрутить на каком-нибудь органе.

– Ну да, как же! – Бинго скептически фыркнул. – На этих, которые большие, могучие, всезнающие и на все гораздые, только положись. Пробовали уже – вот хотя бы в эпоху Хранителя. Либо на все положат с прибором и погрузятся в решения наиважнейших проблем, типа как вдеть кольцо в нос, либо так задостанут вниманием и повсеместным участием, что всяк взвоет. Нет уж, мир тут наш, жить здесь нам, так что на этих надейся, а сам не зевай. Ты б, чем ссылаться на внешние силы, сам приложил какое усилие или хоть машину состряпал, чтоб за тебя крутила!

Кузня, а вернее, небольшой открытый сарайчик с наковальней посередине, обнаружилась на самом отшибе, во дворе большой хаты. Из сарая мощно несло брагой, Бинго даже умничать прекратил и блаженно принюхался.

– Вот там ничего не крути, – потребовал Торгрим. – Кузнечные инструменты – дело тонкое, деликатное.

– Да и вовсе не пойду, – героически вызвался гоблин, воровато косясь в сторону грядки с редиской. – Ты уж сам, а я тут подержу оборону, если вдруг какое что – кукарекну собакой или как-нибудь иначе себя обозначу.

Дварф вручил ему палицу, а сам решительно вдвинулся в кузню. Источник бражного духа нашелся сразу – лежал вповалку на груде тряпья в углу и храпел, как камнедробилка. Судя по тому, что горн только что льдом не покрылся – к работе этот спун давно уже не притрагивался. Торгрим мрачно вздохнул, призвал проклятие на голову жадюги Аббатора, который в незапамятные времена в погоне за наживой продал наземным паскудникам сокровенное искусство обработки металла. Они вот теперь его низвели до ремесла и как могли обгадили, смотреть противно! Навести тут порядок, конечно, можно, но в одно рыло не управиться сразу и с мехами, и с тисками, и с наковальней, а те приданые руки, что остались во дворе, даже если еще не удирают, сверкая ладонями, то едва ли исполнят хоть что-то созидательное. Придется обойтись без продвинутых операций... а то и вовсе уподобиться гоблину и ограничиваться заимствованием полезного.

Инструменты деревенский коваль держал, как и положено хумансу злоупотребляющему, рассыпанными вокруг наковальни, чем позлил дварфа еще больше. Не хочешь – не работай, но хотя бы не оскорбляй профессию! Нашел пару клещей, зубил, небольшой молот, скрепя сердце добыл из кошелька серебряную монету и бросил на наковальню, укорив себя за недостойное желание взамен того саму наковальню переставить на мерно вздымающееся пузо засони. Полез по ящикам в поисках более мелкого, что могло бы пригодиться, нашел пару малых лезвий, маленький ручной бурав грубой работы, пробойник... вынес бы все, да никакой лошадиной грузоподъемности не хватит. Под конец отыскал поросшую мхом и, видимо, уже много лет не используемую маленькую наковаленку-шперак, оттер случившейся тут же ветошью. В большом коробе нашлась груда подков, но прицельный дварфийский взгляд тут же определил, что ни Рансерова, ни понийского размера тут не сыщется, все сплошь средние клячные калибры. Зато ухналей, плоских гвоздей для прибивания подков, нашелся целый мешочек, и его Торгрим реквизировал не моргнув глазом – пьянице полезно будет потрудиться, восполняя запас.

Все раздобытое Торгрим ссыпал в найденный тут же мешок, а прежде чем уйти, не удержался и обследовал бревна нижнего венца. За свое путешествие до араканской столицы он успел побывать во многих кузнях, где, помогая мастерам или давая советы, а где и принимая на себя их обязанности, так что хорошо знал странное обыкновение мастеровых устраивать там тайники, выпиливая часть бревна. Содержались в таких заначках предметы порой неожиданные, но обычно неплохого качества, которые почему-то не хотелось выставлять на всеувидение. Нашелся такой тайничок и здесь; отвалив выдолбленную половинку бревна, Торгрим нахмурился, обнаружив несколько клинков вида самого бандитского. Правда, все они были аккуратно промаслены и упакованы в кожу, да так и лежали тут, похоже, без дела уже не первый год, но едва ли являлись продукцией местного ломастера – исполнены простенько, но аккуратно. Вот вам и тихий омут, вот вам и смущенные хамы. Подумал даже, не прихватить ли штучку для Бингхама, коль скоро тот повадился корчить из себя рыцаря – без меча образ неполный будет, но подходящего не нашел – все короткие, зловеще покривленные, чтоб скорее распарывать, а не честно рубиться, да и начнет фигурять на публике, а вдруг тут вся деревня повязана, узнают, обидятся. Так что завалил бревно обратно и пошел на выход.

Оказывается, пока копался, успели спуститься сумерки. Гоблина, конечно, и след простыл, но, как Торгрим и полагал, даже простылый след легко читался на грядках, по которым тот прошелся. Дварф аккуратно проследовал по обгрызенным редисочным и морковным хвостикам и пришел к небольшому амбарчику, из которого доносились звуки весьма выразительные – ахающие и всхрюкивающие. Не решивши испытывать свои нервы опасным зрелищем, Торгрим осторожно постучался в стенку секирным обухом.

– Эгей, дон Банглай, ужин простынет!

– Ужин?! – Судя по интонациям, помянутый дон и рад был такому повороту событий. – Это важно, это пропускать никак нельзя. Звиняй, дорогуша, я, может, еще загляну, как мимо буду.

– Куды пошел?! – возмущенно воззвал низкий женский глас.

– Сказано тебе, дура, – королевская служба!

И полминуты спустя Бинго вывалился из сарая, дубину свою зажимая под мышкой, а руками судорожно увязывая завязки штанов.

– Это не свинарник ли? – подозрительно осведомился Торгрим, принимая у него палицу, пока на ногу не выронил.

– Что-то вроде, – признал Бингхам без особого смущения. – Эй, да ты это, рожи такие не корчи! Сам виноват – это ж тебе я обещал с кузнечихой договориться.

– Я, по чести, отнюдь не настаивал.

– Впредь уточняй такие нюансы. Эти ж деревенские бабищи – на них огров спускать надобно, да и те повымрут от усилиев! Чего рожу кривишь так, что аж по макушке видно?

– Промискуитет у нашего племени не в почете.

– У нашего тоже. Вообще никаких слов не любим сложнее, чем «кукиш»!

– Я говорю, у нас, дварфов, в почете глубокие и серьезные отношения, чтоб раз – и на всю жизнь. А эдак походя, не снимая сапог, каждую встречную кузнечиху потешать – оно моему пониманию недоступно по причине отвратительности!

Бинго совладал наконец с завязками и с оскорбленной рожей отобрал у дварфа дубину.

– Дикий ты, как косяк гусей, даром что весь на понтах. Оно, может, и знатно бы, чтоб на всю жизнь с первого попадания. Хотя, может, и нет, не берусь судить, не попробовав. А как насчет пожрать, тоже раз – и на всю жизнь?

– Я не про разы говорю, а про постоянство! Любишь пиво – его и пей, вовсе нечего в каждой таверне к новой наливке прикладываться.

– Да я б и рад, только ж не во всякой таверне мне любимый эль выставляют. Хочешь – заливай трубы тем, что под рукой, а нет, так грызи сухари на сухую руку... всухомятку то бишь. Вона, видал тех рыцарей? Забился в скорлупу, обвешался кодексами и боится сам себе признаться, что все его напряги оттого только, что без нужды сам себе наступил на главное.

– Это у кого где главное. По мне, так соблюсти моральный облик в незапятнанной чистоте куда важнее.

– Дык угощайся, я не против. Ты ж здоровый плуг, тебя и моральный облик не испортит. Это я хлюпик, ежли не поддерживаю себя постоянно в боеготовом виде, то быстро скисаю и становлюсь ни на что не годен. И дерусь, собственно, только для тонуса, и с бабами то же самое – ежли лишнюю пропустишь, вскорости язык вянет, ноги начинают заплетаться, а глаза – цепляться за всякое, включая овец и коз. Ущербный генотип, весь в Гого.