Моря Африки - Ердег Элизабетта - Страница 31

Когда будем на месте? Не знаю. Жаль, что не получилось предупредить Лиззи. Я оставил лодку ещё до рассвета и неизвестно когда вернусь, потому что добравшись до Tulusdoo мне ещё предстоит на тендере преодолеть мили отделяющие остров от нашей якорной стоянки.

13. Деньгу

Я проснулась ночью с головокружением, руки и ноги тяжёлые, словно мраморные колонны. Мне было плохо. Я не понимала, что со мной происходит, но чувствовала себя ужасно. С большим трудом вылезла из каюты и притащилась в кокпит, где Карло стоял на руле.

— Мне плохо. — пробормотала я. Казалось голову сжимают гигантские щипцы.

— Я тоже. — ответил Карло. — Собирался позвать тебя, чтобы смениться, но очень трудно двигаться.

Я устроилась за рулевым колесом, а Карло растянулся рядом в кокпите. Дул лёгкий ветерок, лодка шла медленно и поверхность моря переливалась серебром в свете луны.

Приходилось только изредка корректировать курс, чтобы лодка шла прямо.

Руки казались неимоверно тяжёлыми…нужно было повернуть руль…но руки не слушались… казалось они раздуваются, тяжелеют…

Сначала перед глазами оказался низкий белый потолок над койкой, потом донёсся голос Карло.

— Ты пришла в себя? — слова доносились откуда-то из далека.

— …что случилось?

— Ничего, всё в порядке, просто ты потеряла сознание. Я тебя поймал на лету.

Я лежала на своей койке. Голова сильно кружилась, налитые свинцом руки и ноги прилипли к матрасу. Однако лёжа я чувствовала себя лучше.

— А лодка?

— Идёт сама. Немного зигзагом, но ведь всё равно идём очень медленно.

— Что со мной?

— Боюсь, что на этот раз у нас ciquatera.

— Сiquatera?

Днём раньше мы заходили на Makatea, островок на полпути от Туамоту к Таити, длинный и узкий как палка, с гористым гребнем странной неправильной формы, с пиками, зубчиками и провалами. Остановка не была предусмотрена на этом переходе через Французскую Полинезию, решили в последний момент, отчасти из за отсутствия ветра, отчасти из за сомнений одолевающих нас каждый раз, когда проходим мимо нового острова не останавливаясь:

— Кто знает, что мы теряем; кто знает, когда у нас ещё будет случай вернуться в это место; и кто знает, как оно изменится за это время?

Разноцветный коралловый риф перпендикулярно обрывающийся в бездну, остатки старого причала, хижина на поляне и тропинка бежит вдоль скалистого берега и поднимается по склону холма поросшего джунглями. Не видно жителей на Makatea, только ближе к полудню на тропинке показался пожилой мужчина в цветастом линялом парео обёрнутом вокруг бёдер. Это был сторож причала.

Говорил он на странном французском, возможно потому, что во рту осталось мало зубов. В этот период он почти всё время проводит в горах, ухаживая за огородом. Вчера же спустился к морю, потому что должно было прийти почтовое судно и он должен был принять его. Мы сидели на пальмовом стволе в тени хижины и мужчина рассказывал нам историю своего острова.

— Последние года судно проходит здесь лишь пару раз в месяц, и то не всегда. Раньше было по другому. Раньше суда приходили каждую неделю, даже два раза в неделю, чтобы загрузиться фосфатами. Makatea славился своими фосфатами. Нас было много и мы жили очень хорошо, благодаря их продаже.

Фосфаты добываются из залежей гуано оставленных птицами на скалах. Вся гора Makatea покрыта гуано оставленным за века миллионами морских птиц.

— Мы добывали гуано в горах и суда приходили за ним. Для причаливания судов одна компания из Папеэте финансировала строительство огромного мола, очень длинного, выходящего за риф и для этого большой участок кораллового барьера был взорван динамитом.

Потом вековые отложения, в результате этой «золотой лихорадки», иссякли.

Одновременно фосфаты потеряли спрос на международном рынке.

— Коммерция стала постепенно угасать, суда приходили всё реже и работы становилось всё меньше. Теперь мы снова бедны, наша гора вся в кратерах и трещинах, а рифовый барьер разрушен.

От мола, разрушенного волнами, остался только длинный металлический каркас выдающийся в море с нависающей как призрак стрелой талей.

— Теперь судно, когда приходит, становится вдали от берега и посылает на остров шлюпку, сгрузить то, что мы заказали в Папеэте и погрузить то немногое, что мы ещё можем отправить в столицу.

Старик предложил нам кокосовые орехи и попросил растительное масло и мыло для стирки. Когда мы вернулись с лодки, привезя ему их, он подарил нам двух огромных пальмовых крабов. Их научное название — Birgo latro, это существа доисторического вида, голубоватой окраски с огромными клешнями, которыми он вскрывает скорлупу кокосовых орехов. Их мясо жирное и ароматное, благодаря кокосам и кокосовому маслу, которыми они питаются и поэтому, увы, является деликатесом. По этой причине бедные создания совсем исчезли на обитаемых островах. Малочисленные обитатели Makatea истребляют последние экземпляры имеющиеся в их распоряжении. Каждый раз перед приходом судна они бросаются на поиск крабов с тем же весёлым легкомыслием, с которым в прошлом добывали фосфаты. Крабы попадают в Папеэте в самые изысканные рестораны.

Перед отходом я показала старику групера пойманного Карло на рифе, прямо под лодкой, всего в нескольких метрах от развалин старого мола и спросила, можно ли его есть и есть ли опасность ciquatera. Так советуют все справочники: «Чтобы быть уверенными, что рыба не заражена ciquatera, покажите её местным жителям и укажите место, где её поймали.»

— Да, конечно, можете есть его. — ответил он. Однако, рыба всё таки была токсична. Не было другого объяснения. Мы ели лишь крабов и cernia. Первые были великолепны, вкусные, ароматные, отваренные и приправленные соусом из майонеза, сливок, кетчупа, табаско и коньяка. После крабов cernia, по правде говоря, была уже лишней, но поскольку уже была приготовлена… Мы съели её и сразу же после ужина, с восходом луны, выбрали якорь и оставили Makatea за кормой. Папеэте был всего в семидесяти милях и плавание обещало быть лёгким, по спокойному морю, под луной освещающей воду.

— Сiquatera? Это невозможно!

Но симптомы были очень характерные и проявлялись у нас обоих. Болезнь ciquatera вызывает токсин содержащийся в водоросли растущей на мёртвом коралле. Травоядные рыбы едят эту водоросль и накапливают токсин в своих тканях без какого либо вреда для себя. Потом хищные рыбы поедают травоядных, а более крупные поедают мелких по пищевой цепочке и всё больше токсина откладывается в тканях рыб. И когда человек съедает одну из них, в которой количество яда было значительным, поражается нервная система. И симптомы как раз: тяжесть в конечностях, затруднённое дыхание, головокружение.

Примерно так говорится в одной из книг о тропических болезнях. Всё совпадало, и мы, как идиоты пошли ловить рыбу как раз там, где риф был взорван динамитом для постройки мола.

— Значит это действительно ciquatera… Ну не могли мы подумать раньше?

Что это ciquatera нам подтвердили и в госпитале Папеэте. Мы прибыли на Таити обессиленные после ночи плавания в состоянии зомби, нам даже не верилось, что мы наконец бросили якорь в порту. Но тут нас ожидал ещё один неприятный сюрприз. Как при многих болезнях поражающих нервные окончания, так и при ciquatera, контакты с водой вызывают болезненные, хоть и безопасные, электрические удары. А мы контакты с водой имели чаще, чем можно себе представить.

Именно в это время года неожиданные дожди два три раза в день вымачивали нас с головы до ног, было очень жарко и мы постоянно потели и чтобы отправиться на берег приходилось регулярно заходить в воду по колено, чтобы вытащить тендер на пляж. Ко всему этому можно добавить, что нам приходилось пить и писать. О умывании, естественно, не могло быть и речи!

Замученные этими электрическими разрядами мы обратились в госпиталь за помощью.

Медсестра, смеясь, подтвердила что это ciquatera: