Пока мы не встретимся вновь - Крэнц Джудит - Страница 41

Поль ощутил горькую обиду, хотя невольно отметил, каким большим и красивым стал мальчик, какая у него гордая осанка.

Ева сжалась, словно получила пощечину: так вот какой Бруно, разбивший Полю сердце своим непростительным упрямством! Упорно не желая понять отца, он каждый год обещал приехать к ним в гости и всегда находил какую-то отговорку. Наконец стало ясно, что он попросту не желает увидеться с отцом и познакомиться с сестрами.

Аннет де Лансель по-детски ликовала, сознавая, что именно она сумела воссоединить семью. Виконтесса не советовалась об этом ни с кем, кроме мужа, которого убедила, что поступает правильно.

Что касается Бруно, то если он и испытывал какие-либо чувства, то они были скрыты под маской привычной для него учтивой любезности, которую истинные аристократы умудрялись проявлять, даже поднимаясь на эшафот. Он обнял Поля так, словно они расстались на прошлой неделе, поцеловал руку Еве, вежливо пробормотав: «Добрый день, мадам», и церемонно, как сверстницам, пожал руки Фредди и Дельфине.

— Ты могла бы предупредить меня, — сказал он с мягким укором, коснувшись губами щеки бабушки.

— Бруно, дорогой, я думала, так будет лучше и легче для всех, — произнесла виконтесса столь уверенным тоном, что даже Бруно не смог возразить ей.

Аннет де Лансель прекрасно знала, что Бруно не желал знакомиться ни с мачехой, ни с сестрами. Вскоре после второй женитьбы Поля выяснилось, что отношение к Еве Ланселей и Сен-Фрейкуров полностью совпадает: они видели в ней общего врага. То, что она стала членом семьи, одинаково задевало их всех. Мезальянс покрыл их семьи позором. С тех пор Сен-Фрейкуры часто и охотно отправляли Бруно к Ланселям, а те никогда не убеждали их отослать Бруно к Полю.

Поскольку Гийом оставался убежденным холостяком, Бруно был единственным наследником Ланселей по мужской линии.

Дед и бабка часто говорили о будущем внука, сидя после ужина в парчовых креслах перед горящим камином в маленькой гостиной. После их смерти Гийом и Поль унаследуют замок и виноградники. Если бездетный Гийом умрет раньше Поля, его доля наследства перейдет к Полю. Но после смерти Поля все это наследство будет поровну распределено между Евой и тремя его детьми.

Это значит, что их обожаемый Бруно никогда не станет единственным хозяином родовых земель. Ему придется владеть всем этим вместе с иностранками-сестрами, которых судьба лишила преимущества вырасти и получить образование во Франции. Девушки, скорее всего, выйдут замуж за иностранцев сомнительного происхождения, а их дети получат равные доли владений Ланселей. В конце концов они раздробятся так, что в этом краю едва ли сохранится и память о Ланселях, всегда чувствовавших себя неотъемлемой частью Шампани.

Когда Бруно отправился к себе переодеться после прогулки верхом, а Ева пошла с Фредди и Дельфиной мыть руки перед завтраком, Аннет де Лансель испытала облегчение. У Дельфины и Фредди, которые всегда разговаривали с родителями по-французски, произношение было совершенным. Обрадованные встречей с бабкой и дедом, девочки проявляли к ним истинно родственные чувства. Они были так очарованы Вальмоном, что виконтесса внезапно подумала: нет, эти девочки вовсе не бродяжки без роду и племени, а подлинные Лансели, вернувшиеся домой после многолетних скитаний. Да, она поступила весьма мудро, пригласив всех в замок одновременно, а самое главное, что ни словом не обмолвилась об этом Бруно.

«Непроницаемый, — думала Ева, наблюдая за Бруно во время завтрака, — совершенно непроницаемый». Учтивость Бруно была столь же холодной и блестящей, как предметы семейного сервиза из старинного серебра. Еве проще было представить, что она сумеет скрутить двумя пальцами один из тяжелых ножей, чем поверить в то, что Бруно когда-нибудь искренне улыбнется ей, а не просто приподнимет уголки губ. Ни словом, ни жестом не показывая этого другим членам семьи, он абсолютно ясно дал понять Еве, что она для него не существует, никогда не существовала и не будет существовать. Глядя на Еву в упор, он словно не видел ее, даже когда непринужденно отвечал на ее вопросы. Еве казалось, будто на нее смотрят холодные и непримиримые карие глаза. Была ли виной тому его фальшивая улыбка, или Ева не ошиблась, заметив несоответствие по-женски пухлого рта Бруно и мужской твердости черт его лица?

«Почему он так относится ко мне? Разве я сделала ему что-нибудь плохое?» — возмущалась Ева. Зная гонор французских аристократов, она понимала, почему старшие Лансели так долго не признавали ее, однако Бруно принадлежал к поколению ее детей.

Родители давным-давно простили Еву. Ее блестящее замужество позволило им снова гордо поднять головы. Мать и отец гостили у нее по нескольку недель в Австралии и в Кейптауне. Они умерли в конце двадцатых в один и тот же год.

Слушая приятную беседу, одну из тех, какие ведут за столом виноделы в любом уголке земного шара, Ева мучительно размышляла, надо ли ей искать пути сближения с Бруно или разумнее примириться с его необъяснимой враждебностью?

«Он бесподобен», — думала Дельфина, слушая взрослые рассуждения Бруно. Она никогда не слышала такого от восемнадцатилетних юношей. Ни у старших братьев ее школьных подруг, ни у ее друзей не было такой гордой осанки и такой благородной внешности. Никто из них не говорил так уверенно, хотя у всех были собственные автомобили и они могли отвезти ее на пляж, в кино или в кафе-мороженое. Дельфину смешило разочарование, с каким они выслушивали ее отказ провести вместе вечер: мать строго-настрого запретила ей ходить на свидания до шестнадцати лет.

Он выглядит как двадцатилетний, думала Дельфина. Широкие темные брови Бруно двумя крутыми дугами изгибались на красивом высоком лбу. Крупный нос с легкой горбинкой делал его лицо совершенно не похожим на лица американцев. Оно гораздо… гораздо… Дельфина наконец нашла слово — «благороднее». Даже не видя семейных портретов, Дельфина поняла бы, что это лицо потомственного аристократа. «Интересно, о моем лице можно сказать то же самое?» — гадала Дельфина. Утвердительно ответив на этот вопрос, она почувствовала глубокое удовлетворение.

«Незнакомец, абсолютно чужой», — констатировал Поль. Он не узнавал в повзрослевшем Бруно того рослого, худого, амбициозного и целеустремленного мальчика, с которым познакомился восемь лет назад, ребенка, с энтузиазмом говорившего о своем высоком предназначении.

С тех пор Бруно, конечно, вырос, но благодаря сильной мускулатуре уже не казался худощавым, а скорее, крепким. Нос тоже увеличился, став самой заметной чертой его лица. У Бруно был уверенный в себе, даже властный вид и голос взрослого мужчины. Он звучал холодновато и безапелляционно, когда Бруно подтрунивал над бабкой, уважительно, когда обращался к деду и дяде Гийому, и мягко, когда старался очаровать Дельфину, Еву и даже Фредди.

Вне всяких сомнений, Бруно прекрасно сознавал, что стал центром внимания, несмотря на появление в замке гостей. Казалось, будто все они приехали посмотреть на него, и он милостиво позволял им любоваться собой. Похоже, его ничуть не смутила встреча с отцом после долгой разлуки. Ни единым словом не намекнул Бруно на ту печальную встречу, равно как не упомянул о своих обещаниях приехать к отцу. Поль поклялся себе, что никогда не спросит сына, почему он не сделал этого. Как бы там ни было, он не хотел этого знать, поскольку и ему, и Бруно это могло причинить только боль.

— Бруно, скажи, когда ты отправляешься на военную службу?

— В этом году, отец, сразу после летних каникул. Мы вместе с друзьями пойдем служить в кавалерию. Это будет очень весело.

— Будь поосторожнее с армейскими клячами, а то загонишь какую-нибудь ненароком, — хмыкнул Гийом. — Вряд ли они так выносливы, как мой Император, а он совсем выбился из сил, когда ты привел его сегодня в конюшню.

— Простите, дядя. Императора давно как следует не выезжали, и я подумал, что ему необходима хорошая встряска. Он так обрадовался. Я понял, что будет жестоко сдерживать его… Но вы совершенно правы. Уверяю вас, это больше не повторится. Просто ваши конюхи не дают ему достаточной нагрузки.