Саблями крещенные - Сушинский Богдан Иванович - Страница 18

Познав наслаждения в яростных турнирах с неутомимыми норманнами, Клавдия входила в свою божественную купель удовлетворенной и расслабленной, вполне готовой к невинным играм со всесильным Коронным Карликом. В которых ее уже ничто не возбуждало, но и не раздражало.

…Однако все это было в прошлом. А сейчас служанка объявила ей, что у ворот вновь появился господин тайный советник. Долго и бездушно терзаемую двумя лейбгвардейцами-телохранителями Клавдию это сообщение не повергло ни в ужас, ни в растерянность. Прервав греховное прелюбодеяние с двумя столь же невозмутимыми партнерами, она устало бросила служанке:

– Он знает, как вести себя… мерзавка.

И отправилась в ванную. Готовиться к «божественной купели» с тем единственным, кто по-настоящему считал себя достойным ее. Хотя воспринимать всерьез его амбиции графиня д’Оранж считала недостойным себя.

22

– Перед нами – замок Аржиньи, госпожа графиня.

Диана слегка приоткрыла дверцу и всмотрелась в замшелые зеленоватые стены этого каменного творения, окаймленного четырьмя мрачными четырехгранниками башен.

– Вы уверены, что это действительно он?

– Бог отнял у меня все, кроме памяти, – мрачно заверил ее шевалье де Лумель.

С этим бродячим рыцарем Диана встретилась в заезжем дворе «Уставший путник». Де Лумель мгновенно влюбился в прелестную парижанку и сразу же попытался высказать свои чувства самыми возвышенными и благородными словами, но…

– Бросьте, рыцарь, поэт из вас получится еще менее удачливый, чем воин, – охладила его своей убийственной улыбкой графиня. Как умела делать это только она.

– У вас есть основания для подобного утверждения?…

– Еще какие! – беспардонно прервала Диана словесное излияние рыцаря, с ног до головы окатывая его уничтожающим взглядом.

Изношенная одежда, небритое бледное лицо, которое могло принадлежать лишь человеку, давно отсчитавшему как минимум сорок пять далеко не благосклонных к нему календарей; истоптанные запыленные сапоги, измятый, с налетом ржавчины, панцирь… И вообще, если бы не рослая костлявая фигура Лумеля, он выглядел бы совершенно жалким.

– Но я… много воевал, – попытался оправдаться бродячий рыцарь. – Причем происходило все это в далеких краях. А вернувшись во Францию, обнаружил, что мой родовой особняк разрушен во время войны, имение продано, родители умерли.

– Зато теперь у вас есть повод осчастливливать встречных дам этим своим «плачем по несчастной доле», – откровенно «посочувствовала» ему графиня. О, сочувствовать и утешать она умела.

Шевалье де Лумель – как он представился графине, прежде чем разделить с ней трапезу, побледнел и даже инстинктивно потянулся к шпаге. Однако, встретившись с мрачными взглядами двух стоявших за спиной графини азиатов – Кара-Батыра и Кагира, остановился.

– Уж не знаю, были у вас когда-либо в действительности дом и поместье, пусть даже небольшое, – окончательно уничтожала его графиня. Она заметила, как шевалье потянулся к оружию, поняла его состояние и теперь расчетливо добивала своим ядовитым недоверием, пытаясь или окончательно сломить бродячего рыцаря, или же пробудить в нем мужество. Она охотно допускала любой из этих исходов. – Но если вы направляетесь в сторону замка Аржиньи, то можете присоединиться к моему королевскому кортежу.

– Всего лишь состоящему из двоих воинов? – не упустил своего случая де Лумель.

– С этой минуты – из пятерых, включая вас и двух ваших спутников.

Де Лумель путешествовал в небольшой полуразвалившейся карете, очевидно, подобранной где-нибудь на окраине города. Двух своих «воинов», один из которых служил кучером, другой оруженосцем – по твердому убеждению графини, – он нанял в тот же день и на той же свалке. Это были откровенные бродяги, имевшие весьма смутное представление не только о кодексе рыцарской чести, но и об элементарной порядочности, удерживающей христианина от примитивного мелкого воровства.

Карету де Лумеля они оставили в заезжем дворе. Воинов-бродяг графиня кое-как приодела у местного лавочника, и теперь это войско, больше напоминающее жалкие остатки цыганского табора, чем эскорт состоятельной графини, медленно приближалось к замку Аржиньи.

Диана пересела на подведенного ей Кара-Батыром коня и уже с седла осмотрела старинный, расположенный посреди небольшой каменистой равнины замок, немного напоминающий своими внешними очертаниями ее Шварценгрюнден. Правда, Аржиньи показался ей менее воинственным и даже чуть-чуть декоративным. Невысокие стены, маленькие башенки, зелень равнины вокруг. Очевидно, для «создания воинственности» ему явно не хватало мрачного скалистого плато, подобного тому, на котором возвышались башни Шварценгрюндена.

Кортеж графини еще только спускался в долину, посреди которой общался с небесами и вечностью замок, а с привратной башни Аржиньи уже прозвучали зычные голоса труб. Еще через несколько минут подъемный мост опустился и ворота открылись. Из них выехал один-единственный всадник. Вороной конь, черный плащ, копна черных волос…

«Это еще что за ворон? – насмешливо прищурилась графиня, остановив коня и таким образом заставляя рыцаря как можно дольше приближаться к ней. – Ну, что ж, горделив. Еще не стар, лет, эдак, под тридцать пять. И присматривается так, словно выехал на смотрины невесты».

– Что скажете, рыцарь де Лумель? – вполголоса спросила Диана приблизившегося к ней шевалье.

– Я не знаком с этим рыцарем.

– Это уже ясно.

– Возможно, он и является владельцем замка, но…

– Когда я спросила: «что скажете?», мой недальновидный, то имела в виду отнюдь не ваше знакомство с этим господином, досточтимый шевалье.

– Честь имею приветствовать вас в своих владениях, – молвил тем временем черный рыцарь, останавливая своего вороного напротив графини. – Я, маркиз де Норвель, приглашаю вас в замок.

– Вас словно бы предупредили о моем прибытии, маркиз, – призывно улыбнулась графиня одной из тех своих ослепительно-подбадривающих улыбок, которая способна сбить с толку кого угодно.

– Если вы – графиня де Ляфер, – счел необходимым уточнить маркиз, – то можете считать, что предупредили.

Графиня даже приоткрыла рот от удивления, но, так ничего и не сказав, растерянно облизала ярко очерченные губы кончиком языка.

– Вот уж не знала, что весть о моем передвижении по департаменту Рона разносится со столь непостижимой быстротой, словно речь идет о поездке папы римского.

– Перед папой римским ворота местных замков открывались бы куда медленнее, а некоторые так и остались бы запертыми, – спокойно заверил ее де Норвель.

Грубоватое загорелое лицо его трудно было назвать красивым, однако оно хранило в себе печать чего-то бывалого и мужественного, что непременно привлекает женщин, особенно если они успели свыкнуться с мыслью, что красота мужчин заключена вовсе не в их… внешней красоте.

– Уж не знаю, что вам успели сообщить о моем путешествии к южным берегам Франции, но признаюсь, маркиз, у меня не было намерений останавливаться в вашем замке. Еще только утро, а значит, в течение дня мы успели бы проделать немалый путь. Так что, право…

– Мне прекрасно известна цель вашего путешествия, графиня де Ляфер, – довольно сухо заверил ее маркиз. – Куда бы ни направлялся путник в наших краях, дороги его так или иначе приведут к моему замку. Прошу, – указал он шпагой на ворота замка.

«Что ж, будем считать, что это к лучшему, – взглянула графиня на черный зев ворот. – Если маркизу известна моя цель, то очень скоро выяснятся и его собственные цели».

– Я права, Кара-Батыр? – спросила она так, словно все, о чем только что подумала, было произнесено вслух.

– Иногда гостеприимство страшнее откровенной вражды, – ответил тот по-татарски, зная, что графиня сумеет понять его.

– Зато я не помню случая, чтобы вражда показалась мне страшнее гостеприимства, – медленно подбирала татарские слова Диана де Ляфер.