Величайшие загадки человека - Зигуненко Станислав Николаевич - Страница 35

Полноте! А болезнь ли это? А если это не отклонение от нормы, а особая, древнейшая тактика организма, помогающая ему выстоять в борьбе с трудностями? Зачем же тогда стесняться ее? Стоит лишь порадоваться тому, что ваш организм решил на бессознательном уровне справиться с проблемами, разобраться в которых человеческий разум не в силах? Быть может, впадая в жестокую депрессию, человек на самом деле погружается в странный «дневной сон», чтобы несколько месяцев спустя пробудиться к жизни бодрым и здоровым? И не надо мучить его, укорять, тормошить, пытаться лечить. Все пройдет, если вы оставите его в покое!

Британский психолог Джон Прайс наблюдал за депрессиями среди человекообразных обезьян. Страдавшие этими неприятными приступами животные порывали всякие контакты с сородичами, замыкались в себе, подолгу сидели на месте, отказываясь принимать пищу. Знакомая картина! Мы, люди, стремясь чего‑то добиться, но потерпев неудачу, в отчаянии сворачиваемся на диване калачиком, по–обломовски, и бесцельно щелкаем телевизионным пультом, не желая никого видеть и не собираясь ни с кем разговаривать. В нашем жестоком и яростном мире таких неудачников спешат сбыть врачам. А вот сломленные жизнью обезьяны, поведя себя чуть ли не как юродивые, этим спасались!

Дело вот в чем. Обезьяны, как и люди, впадают в депрессию чаще всего, потерпев жестокое поражение в социальной жизни. Допустим, какому‑то молодому самцу не нравились прежние порядки в стае. Он вздумал перечить вожаку. Но бунт не удался. Теперь вожак и его подпевалы будут постоянно преследовать ослушника, мстить ему. А он, как мы уже сказали, начинает вести себя как безумец — этакий «гамлет–обезьян» в дочеловеческом мире. Вожак сразу теряет интерес к чудаку. Дерзость несчастного забывается. Теперь он смотрит на жизнь спокойнее и понемногу восстанавливает утраченные было социальные связи. Он переждал, поумнел, спасся.

Итак, депрессия в животном мире (и, очевидно, на ранних стадиях человеческого существования) была периодом искупления плохих проступков. Особь удалялась от всех, чтобы вернуться «с незапятнанной репутацией».

Итак, не все, что кажется нам болезнью, надо непременно лечить. А мы… мы в поисках здоровья готовы прямо‑таки истязать себя, даже не задумываясь над тем, нужна ли такая помощь организму. А врачи? Они готовы следовать нашим прихотям, хотя и знают, что выполняют «бесполезную работу».

В одних случаях, стремясь вылечить человека, врачи, как сказано выше, подчас борются с самим человеком. Депрессию можно травить таблетками, пока пациент не умрет или «не подсядет на колеса».

В других случаях врачи в угоду нам принимаются лечить симптомы, не добираясь до самой болезни. Особенно грешат этим фармацевты, усиленно рекламирующие таблетки и микстуры, которые «подавляют кашель», «сбивают жар», «избавляют от насморка». С таким же успехом можно уверять, что зонт, поднятый над головой, «избавляет от дождя». Ваша голова действительно останется сухой, но ноги‑то по–прежнему будут шагать по лужам.

Жар, кашель, насморк — все это симптомы сражения, происходящего в организме больного. И если звуки сечи вам тягостны, вы можете вооружить союзное вам войско картонными мечами — принять новомодную таблетку. Все признаки распри исчезнут, но армия‑то будет разбита, а болезнь победит!

Температура — это тот же меч, которым воспользовался ваш организм. Температура повышается потому, что многие бактерии и вирусы плохо переносят даже небольшой ее рост. Пока в вашем организме держится жар, враги, проникшие в него, гибнут толпами. Приняв какое‑то средство, понижающее жар, вы поможете им, дадите им передышку, а потом, лежа на больничной койке, будете удивляться, почему у вас такой плохой иммунитет.

Кстати, американский биолог Мэтью Дж. Клагер наблюдал, что даже холоднокровные ящерицы, подхватив какую‑то инфекцию, лечат себя жаром. Они выбирают местечко потеплее и подолгу сидят там, пока микробы, напавшие на них, поджариваются, как в аду.

Возвращаясь в наш, человеческий, мир, добавим, что известны случаи спонтанной ремиссии больных раком, происходившей после того, как они перенесли серьезное инфекционное заболевание и долгое время лежали в горячке.

Кашель и насморк — это тоже наше оружие. Мы выбрасываем микробы наружу, чтобы они не плодились внутри нас, отравляя организм.

Конечно, порой наша телесная реакция бывает чрезмерной. Пример тому— аллергия. Однако поспешность, с которой организм обороняется от мнимых врагов, вполне объяснима с эволюционной точки зрения. Если бы он медлил да разбирался, род людской, быть может, давно исчез бы с лица земли. Бурная реакция увеличивает шансы на выживание!

Сто тысяч лет забытой истории лежат бременем на человеческом организме. Охотник–дикарь, бродивший по Африке, и горожанин–европеец живут в совершенно несходных условиях. Организм задумывался для одной цели, а используется не по назначению. Отказываться надо от многого, а Природа делает это очень осторожно. Она любит эволюцию — не революцию. Она наслушается жалоб от многих поколений, прежде чем решится на перемену. Природа нам не Лысенко, «выводивший» в пятилетку по пять новых видов. «Семь раз отмерь, один — отрежь» — это про нее. А если вспомнить, что человек в подавляющей массе своей стал «городским животным» совсем недавно — в лучшем случае несколько поколений назад, то легко понять, что многое в наших организмах просто противоречит нашему нынешнему опыту. Мы, конечно, меняемся, но меняемся постепенно, а значит, ощущения дискомфорта и неблагополучия будут нашими постоянными спутниками.

Вы видели когда‑нибудь, как работает художник, «записывая» старый холст новой картиной? Долгое время его работа напоминает странную смесь, например, пейзажа, медленно исчезающего под наплывом красок, и каких‑то новых объектов, постепенно заполняющих холст. Такой же смесью нового и устаревшего видится человек. Он развивается. Эволюция постепенно переписывает все его существо заново. Поколения людей могут испытывать дискомфорт лишь потому, что Природа — этот величайший художник — прорисовывает прямо в нашем теле черты другого, более совершенного существа. Любой из нас — это гибрид человека прошлого и будущего. Осколки двух этих существ, еще несозданного и уже разбитого, глубоко вонзившиеся в тело, мучат нас всю нашу жизнь. Это — обстоятельства, в которых нам приходится жить. И нужно ли реагировать на них чересчур болезненно?

Перед людьми возникает странная дилемма: либо жить надо так, как жили наши далекие предки — самые «нормальные» люди на Земле. Либо надо спокойно отнестись к тому, что ваше тело — опытный образец, на примере которого Природа ищет, как исправить отклонение от нормы. И если именно на вашем примере она применит неверное средство, не пеняйте Природе. Она не волшебница, она только учится.

А ошибок у Природы много. Когда‑то известный немецкий физик Герман Гельмгольц сказал: «Если бы кто‑то из студентов принес мне такую конструкцию, как человеческий глаз, я бы, не говоря ни слова, выставил его за дверь». Действительно, световые лучи попадают на сетчатку нашего глаза самым причудливым путем, преодолев ряд ненужных препятствий. Вдобавок все, что мы видим, отражается на сетчатке в перевернутом виде, и головной мозг старательно исправляет искаженную картину.

Еще один промах Природы: пищевод и трахея расположены очень неудачно. Они находятся рядом, и потому кусочки пищи вполне могут соскользнуть в дыхательное горло. Пространен список людей, умерших по этой причине. Конечно, Природе пришлось принимать особые меры, чтобы это происходило как можно реже, но и сейчас любому из нас достаточно одной неловкости, чтобы прямо из‑за стола перебраться туда, где трапезничать будут нами.

Однако этот анатомический недочет вполне понятен, если вспомнить об эволюции. Пищевод появился раньше, чем трахея. Первые обитатели Океана усердно поглощали пищу, но атмосферный воздух их не интересовал. Лишь со временем древние рыбы, выставляя голову над водой, стали поглощать воздух. Отверстие, через которое он поступал, — этакий «свищ» — появилось, конечно же, в верхней части головы: там, где давно находился пищевод. Что ж, более подходящего места было не найти. Вот и получилось у Природы, как у лекаря, вздумавшего хранить яд и лекарство в одинаковых склянках. Время от времени кто‑нибудь да перепутает и… поперхнется от куска, попавшего не в то горло.