Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 61

— Вообще-то можно, только не знаю, каким образом.

— Как так? — спросил старик испуганно.

— Не хотелось бы вам говорить, что госпожа очень слаба…

Посадить её в экипаж невозможно. Может быть, уложить её на подушках в большую крестьянскую телегу? Если бы до Т. было ближе, можно было запросить носилки, но они прибудут только завтра, когда транспортировка вряд ли будет возможна.

— На крестьянской телеге? — старик энергично потряс головой. — Как можно её в ней перевезти?

— Позвольте, пан доктор, — вмешался Урзин, — доктор Лермонтов заказал носилки для Никуши, но они не понадобились. Я велел их принести. Они очень удобные. Может быть, мы просто понесём госпожу?

Доктор удовлетворённо посмотрел на молодого провизора.

Избавившись от этой заботы, пан Николай снова наклонился к своей дочери и, гладя её прозрачные руки, со слезами на глазах тихо повторил:

— Ему они не понадобились; теперь тебя, моя роза, понесут на них.

— Вот и носилки, — сказал врач, — но кто понесёт баронессу?

Послать за слугами из Орлова уже поздно.

— И о носильщиках Господь позаботился, — ответил провизор.

— В помещении рядом собрались мои друзья. Я попрошу их, и они это сделают не только с радостью, но и будут молчать об этом.

Доктор пожал руку молодому человеку.

Послеобеденный час библейского разбора был в этот день очень коротким. Не спели ни одной песни, разобрали только один стих и помолились. Собравшиеся знали, что рядом лежит больная женщина, которую после собрания нужно унести. Куда

— это знали только мужчины, которым пан Урзин предложил послужить бедной женщине из любви к Господу, на что они с радостью согласились. Между тем пан Николай узнал, у кого, собственно, его дочь нашла пристанище у её бывшей няни. И он был доволен, что внучка этой женщины ухаживала за ней. Но он узнал также, как неутомимо провизор день и ночь заботился о больной.

Не только доктор, но и пан Николай желали бы, чтобы больная очнулась в Орлове. Только не здесь, не на носилках! Как бы она расстроилась при виде этой убогости вокруг! Довольно того, что ей так долго пришлось здесь быть!

Это желание исполнилось. Больная не очнулась, когда её клали на носилки. Она не знала, как её понесли и как в Орлове уложили в постель, где она когда-то в полузабытьи не раз мечтала о своём будущем рядом с любимым, и позже столько ночей проплакала от дикой боли над разбитым своим счастьем.

Ах, не было никого, кто той счастливой невесте рассказал бы о вечном счастье в объятиях Небесного Жениха! И не было никого, кто отчаявшейся молодой женщине указал бы путь к доброму Другу всех несчастных, у Которого можно найти вечную Истину. На заре жизни она, как бабочка, выпорхнула в мир, а потом её челнок без штурмана и штурвала оказался во власти бушующего житейского моря.

— Под отцовским кровом покоилась теперь несчастная жертва суеты этого мира. Она была женой двух мужей. Но кто из принадлежащих Христу мог бросить в неё камень так, чтобы этот камень не попал во всё христианское общество, которое подобные связи разрешает и благословляет? Кто может утверждать, что брак Манфреда Коримского и Наталии Орловской, соединённый нерасторжимыми узами через сына и дочь, разрушен тем, что Наталия ушла и заявила, что больше не вернётся, — если даже мирские и церковные власти за деньги расторгли этот брак? И кто может утверждать, что эта связь Наталии Коримской с бароном Райнером, если она даже была узаконена всеми церемониями лютеранской церкви, действительно оправдана перед Богом при жизни Манфреда Коримского? А если нет? Если бы Райнер перед глазами всего общества ввёл Наталию Коримскую в свой дом и жил бы с ней незаконным браком, это общество его рано или поздно осудило бы. Но раз церковь благословила их грех, то они перед миром считались праведными. Но не перед Господом…

Да, если бы кто-нибудь бросил камень в Наталию Орловскую, он поразил бы всё так называемое «христианское общество».

Проходил час за часом, а глаза женщины всё ещё были закрыты. Дыхание её было таким слабым, что она казалась уже неживой. Наконец, в тот момент, когда пан Николай нагнулся к ней, глаза её открылись.

Некоторое время они смотрели прямо, а потом взор их стал блуждать по хорошо знакомой комнате, пока не остановился на лице старика.

— Значит, я всё же дома, — прошептала она слабым голосом. — Это не сон. Ты меня взял домой, дорогой отец, и дашь своей бедной Наталии умереть под родным кровом, не правда ли? Ах, она так долго блуждала по чужбине!.. Я благодарю тебя!

— Наталия, роза моя, что ты говоришь? Не умирать, а жить ты будешь у своего отца! — возразил ей отец со слезами на глазах.

Ему было больно слышать такие слова от неё, и всё же в них было что-то хорошее, необычное, говорившее о чём-то далёком и высоком.

— Жить? Для меня нет больше жизни на этой земле! Дай мне руку, отец… Вот так. — Она прильнула к ней губами. — А теперь прости всё своей заблудшей дочери.

— Дитя моё, не надо, я тебя прощу! Не ты у меня, а я у тебя должен просить прощения. Если бы не моя жестокость, всего этого не случилось бы с тобой.

— Не вини себя, отец, потому что я была не менее жестока. Мы оба были на неверном пути и погибли! Ах, отец! Всё пропало: жизнь, время, силы — всё на земле пропало! Невинность и чистота, семейное счастье — всё! Я стояла перед Господом с пустыми руками, и Он меня принял. Он указал мне на крест, на котором был Он, мой Спаситель, и Он смыл всю мою вину Своей кровью. Не смотри на меня так, отец, не думай, что я в бреду. У меня жар прошёл. Поверь, нет другого посредника — ни на небе, ни на земле — между нами и Богом, кроме Того, распятого на кресте Иисуса Христа. Теперь у меня есть Спаситель, Который меня никогда не предаст и Которому я буду верна. Отец Небесный дал мне Своего Сына, и я Его приняла в конце моей жизни. Это сокровище я могла бы иметь всю свою жизнь, с Ним я была бы счастлива. Отец, прими Иисуса Христа! Без Него нет спасения! Я не могу тебе лучше об этом сказать. Сорок лет я прожила, двум церквам принадлежала, но никто мне Истины не сказал. Я теперь не знаю ничего, кроме того, что «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». Я не могу тебе этого объяснить, отец, но я знаю, что мне оказано милосердие и что с меня снята тяжесть моей вины. Бог меня простил, Иисус Христос меня принял… Я знаю, что спасена. Я почти ничего не знаю о новой Родине, но я знаю, что войду в неё, так же точно, как я сейчас здесь, дома. Ах, отец, подумай о словах твоей заблудшей, но спасённой, умирающей дочери! «Сын Человеческий пришёл взыскать погибшее»…

Сердце пана Николая сжалось. Из уст дочери он словно слышал голос Божий.

— Скажи мне, что я должен сделать, чтобы и: мне найти Христа?

Но глаза женщины снова закрылись. Она как бы собиралась с силами. Только через некоторое время она их снова открыла.

— Я очень слаба и несведуща. Спроси тех, которые уже давно со Христом. А теперь, отец, у меня к тебе большая просьба: позови моих детей, и его тоже.

— Кого, дорогая моя?

— Коримского.

— Может быть, Райнера? — осмелился старик возразить дрожащим голосом.

— О, он и так придёт. Он придёт проститься со мной! Отец, он всегда был добр ко мне. Бережно на руках он носил меня по жизни; я этого не заслуживала. Однако это был грех.

Её губы болезненно дрогнули.

— В чём был грех, дитя моё?

— В том, что я вышла за него замуж. Для меня было бы лучше никогда не родиться. Но нет, я больше не буду отчаиваться. Иисус Христос омыл меня и от этого великого греха.

В комнате стало тихо.

— Отец, — шепнула она через некоторое время, — ты исполнишь мою просьбу?

— Сейчас, дитя моё, я их позову, — ответил старик. — о неужели ты хочешь, чтобы и он пришёл?

— Да, я этого хочу. Мы должны поговорить. Мы должны простить и примириться друг с другом.

Пан Николай написал депешу и отправил её, но в своей подавленной душе он не верил, что кто-нибудь, кроме Маргиты, придёт.