Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 54

— Предположим, сударыня, — сказал молодой человек тихо, — что нашёлся бы человек, который мог бы сказать вам правду. Что бы это изменило теперь, когда вы жена другого?

— О, то, что я жена Райнера, мне не помешало бы упасть к его ногам и просить у него прощения, поверьте мне! Как бы я этого желала! Если бы я только могла убедиться, что он был невиновен, что он меня не обманывал, что он меня любил. Лучше бы я взяла всю вину на себя! Но это только мечты! Нет такого человека, который мог бы дать мне доказательства, что я была не права, что я виновата в нашем разводе. Поверьте мне, я чувствую вину и хотела бы сознаться в ней. Представьте себе, сначала обманывали меня, и я перестала верить в деву Марию, так как я не могла вымолить у неё правды; а потом и я начала обманывать. Ах, всё — клубок лжи, который распутается только в загробной жизни, а там милости уже не будет. Согласно тому, что мне сегодня читала Анечка, прощение получает только тот, кто другим простил. Ах, я бы и хотела простить, если бы только была уверена,; что я права; ибо, если я не права, то на мне очень большой грех, и пока люди мне не прощают, и Бог мне не простит. Женщина утомилась и замолчала. Лицо»её от возбуждения горело. Разгорелись и щёки молодого человека, склонившего голову на руку. Он терпел такие муки, какие человеческое сердце недолго может вынести.

Вдруг тишину прервали странные слова, заставившее даму открыть глаза и приподняться в постели. «Да будет воля Твоя, Господи, но помилуй меня!»

Затем молодой человек повернул своё лицо к больной.

— Мой Бог требует от меня, чтобы я разодрал паутину лжи. Для меня это самый трудный шаг в моей жизни, поверьте мне. А если вы мне не поверите, подписывающему истину кровью своего сердца, вы совершите большой грех.

Урзин встал, запер дверь, опустился возле кровати на колени и голосом растоптанной души рассказал длинную историю. Когда он закончил, в комнате наступила гробовая тишина, подавившая крик от невыносимой боли.

Наконец женщина приподнялась в постели и положила свою горячую руку на голову молодого человека.

— Пан Урзин!

— Что прикажете?

— Я благодарю вас. Да вознаградит вас Господь, в любви Которого вы меня убедили, за эту ужасную жертву, которую вы принесли бедной женщине в этот час. Я вижу, что это превзошло ваши силы и мне больно, что я вас вынудила к этому.

— Иисус Христос помог мне, сударыня. Но вы мне верите?

— Вам? К чему этот вопрос?

— Вы убедились, что и вы должны простить, если хотите получить прощение?

— Конечно, пан Урзин! А вы всё простили?

— Раз и навсегда, так как Христос меня простил. Господь помиловал меня, и я после всего этого могу любить и благословлять. И вы тоже будете прощать и благословлять, как я, не правда ли?

— Ах, пан Урзин, есть только Один, Который имеет право прощать ему и мне. Которого я в мыслях так часто огорчала.

Снова в комнате наступила тишина, обрамлявшая боль сердца, которая прекратится лишь с последним eго ударом там, где не будет больше слёз.

Вдруг молодой человек поднял голову:

— Помолимся вместе, пани, и прекратим этот разговор, он нам обоим не по силам.

— Да, помолимся.

Она лежала, сложив руки на груди, на белых подушках, как тронутый заморозком цветок. Она вздрогнула, когда Урзин начал молиться за того, кто один был виноват во всём. Но потом и её губы зашевелились, и чем горячее он молился, тем больше и её уста раскрывались в молитве, а когда он закончил молитву, она вместе с ним произнесла слово «Аминь».

Долгим взглядом они смотрели друг на друга, и их души нашли взаимопонимание. Женщина протянула обе руки, и когда молодой человек склонился к ней, она одной рукой обвила его шею, а другой убрала прядь волос с его лба и поцеловала его так нежно, как это может делать только любящая мать. По её щекам покатились слёзы. Она хотела что-то сказать, но не смогла. Он потихоньку прижал к своим губам её руку и поднялся. В дверях он ещё раз оглянулся, низко поклонился и вышел.

Анечка застала баронессу в слезах, уставшую, и вскоре сон закрыл её глаза.

На другое утро больная вдруг попросила у неё бумагу и карандаш. Дрожащей рукой она написала письмо на шести страницах.

Написать адрес на конверте у неё уже не хватило сил. Поэтому она продиктовала его молодой девушке. Письмо предназначалось пану Николаю Орловскому и было тотчас отправлено по назначению. Всё это так её утомило, что состояние больной сильно ухудшилось.

А пан провизор всё не шёл. Анечка знала, что он в это время проводит собрание. Вызвать его оттуда она не могла. А вдруг дама теперь умрёт? Барона не было, и никто не знал, где он. Ах, если бы она была готова умереть!

Со слезами на глазах Анечка осмелилась спросить тихо лежащую больную, верит ли она в Иисуса Христа.

— Да, верю, — ответила женщина тихо, — прочтите мне о Нём; мне кажется, что я слышу пение?

— Да, это поют в собрании. Теперь кончилась песня, но они ещё будут петь.

— Нельзя ли открыть дверь, чтобы мне лучше было слышно?

— Конечно, можно! Я обе двери открою, может быть, мы услышим и пана Урзина.

— Девушка с радостью выполнила просьбу больной, ив комнату проникли невыразимо трогательные печальные слова песни:

«Где сыщет здесь в мире душа кров родной?

Кто даст ей здесь мирный приют и покой?

Не может сулить этот мир у себя Приюта, где зло не коснётся тебя.

Нет, нет, нет, нет! Он нам чужой;

Лишь в мире небесном есть полный покой».

Баронесса уже не лежала, а сидела в подушках, и её горячая рука бессильно лежала в руке девушки. Ах, зачем Урэин выбрал именно эту печальную песню? Как она трогала сердце бедной оставленной женщины!

«Живущим с надеждой на Бога живой

Устроил он город на небе святой,

Сходящий в сиянье для нас, как венец, — То кров ли родной и обитель сердец?

Да, да, да, да! То кров родной,

И мне со святыми там вечный покой.

Возьми ж и меня, мой Спаситель, к Себе,

Где вечно звучит аллилуйя Тебе!

Так рвётся душа пред тобой предстоять

И песнью любви Твою кровь прославлять.

Жди, жди! Скоро время придёт,

И в горнее место тебя Он возьмёт.

Надейся, душа, близко родина к нам.

Быть может, недолго, и будешь ты там.

Борись до конца, будь верна и терпи!

Ты примешь венец после трудной борьбы.

Радость, радость там у Отца

Всех ждёт претерпевших нас здесь до конца».

По щекам баронессы текли слёзы. «Ах, — подумала Анечка, — ещё никогда пан провизор не говорил так хорошо, как в этот час». Она видела Иисуса Христа перед собой не в Иерусалиме, а идущим по улицам Подграда, ищущим потерянное, словно Он стоял перед собранием и призывал: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей?». Так ясно и просто, пан провизор ещё никогда не говорил, хотя он всегда проповедывал так, будто перед ним сидели совершенно несведущие люди, которым надо сразу сказать всё, что они должны знать, чтобы поверить в Господа Иисуса Христа и спастись.

И сегодня здесь были люди, которые завтра, возможно, уже не смогут прийти; поэтому он им сегодня так ясно указывал путь ко спасению, чтобы ищущие могли Его найти.

Но не было у него в собрании таких внимательных слушателей как в той маленькой комнатке напротив. Молодая девушка забыла баронессу, а баронесса не видела ничего вокруг и слышала, только зов Христа; «Кто жаждет, иди ко Мне и пей!». Она давно уже испытывала эту жажду, и теперь знала, что звал её Тот, Кто, может эту жажду утолить навечно. Ей казалось, что Он зовёт именно её. Душа её поднялась, как смертельно раненная птица поднимает крылья. Но сил сломанных крыльев хватило лишь для того, чтобы подняться и упасть к ногам Спасителя. Ничего она не принесла с собой. Всю свою жизнь она провела в мирской суете. Она давно уже испытывала эту жажду, и теперь она знала, что звал её Тот, Кто может эту жажду утолить навечно. Она пришла и положила своё сердце к ногам Того, Который и за неё умер на кресте. Она сделала это, как израильтянин, укушенный змеёй в пустыне: он услышал, поверил, посмотрел на вознесённого медного змея и исцелился.