Мой дедушка был вишней - Нанетти Анджела - Страница 16

— Представь себе, какая неприятность, — говорила она, — получить вместо своего ребенка какого-нибудь Лилло или Лалло!

Иногда мама смеялась и шутила, но часто она была молчалива и грустна. Однажды я увидел, что она со слезами на глазах смотрит на елку, которая стояла перед отелем:

— Ты плачешь?

— Нет, это от ветра.

Но никакого ветра не было, светило солнце, оно обжигало лицо и так озаряло снежинки на деревьях, что они напоминали множество зажженных лампочек. Неожиданно мама спросила:

— Помнишь, какое было замечательное Рождество, когда мы были все вместе?

Я ответил, что помню, но не очень хорошо. На самом деле я вспомнил прошлое Рождество у дедушки дома, когда Феличе была наряжена как новогодняя елка.

— Как елка? — спросила синьора Лалла, которая в этот момент подошла к нам. — А Феличе — это кто? Ваша подруга?

— Да, — ответила мама, — это подруга детства. Ей примерно столько же лет, сколько этой елке, правда, Тонино?

— Да, но Феличе гораздо красивее. Это вишня, — объяснил я синьоре Лалле, чтобы было понятнее.

— Вишня? — сказала она недоуменно и тут же побежала к синьоре Лилли, чтобы пересказать ей все.

— Неплохо, теперь они на некоторое время оставят меня в покое! — решила мама.

Действительно, на следующий день синьора Лалла пересела на другой шезлонг и начала разговаривать с другой синьорой, и с мамой осталась только синьора Лилли. Но всего на несколько дней, потому что нам уже было пора возвращаться домой.

Была б моя воля, я бы остался в горах еще на год, так мне там понравилось. Но мама нашла тысячу причин, чтобы мы уехали на пару дней раньше.

Я понял, как ей было скучно и как хотелось домой, когда, приехав к бабушке с дедушкой, она начала говорить всем приятные вещи и даже приласкала Флоппи — это было очень странно. Потом мама начала работать в огороде вместе с Эмилио и что-то сеять на весну. Кроме того, она совсем перестала говорить о решении суда. Так мы и забыли о нем, продолжая заниматься своими делами, как будто ничего и не произошло.

Пока 13 марта не пришла повестка.

В то утро в восемь часов полицейский, которого я каждое утро видел около школы, принес маме для подписи бумагу. Тут же начался спор. Мама говорила: «Мы уже посеяли на будущий год», а полицейский отвечал: «Это закон». Мама говорила: «Это произвол!», а полицейский отвечал: «Я тут ни при чем». И так далее, и так далее. Пока они спорили, приехала машина, из нее вышли двое мужчин и начали доставать колышки и что-то еще.

— Как так, вы что, прямо сейчас начнете? — спросила мама.

— Да, синьора, завтра приедут экскаваторы, — сказал один из них, у которого лицо было как у бобра. Он казался очень довольным.

— Какая гнусность! Я сейчас же иду к мэру!

— Как хотите, синьора, вы сами знаете, что это бесполезно, — сказал полицейский. — Так постановил суд.

Потом он погладил меня по голове и сказал, что может отвезти меня в школу. Мама кивнула головой и стала смотреть, как те двое направились к дедушкиному огороду.

— Какое счастье, что он умер! — услышал я.

Всю дорогу я думал о том, как убить полицейского, отнять у него пистолет и побежать домой, чтобы убить двух других. Сначала того, с лицом бобра.

Но мы приехали в школу, а я так ничего и не придумал. Все утро я спрашивал у моего соседа по парте, который час, пока не прозвенел звонок. Вернувшись домой, я увидел папу. Он следил, как люди втыкают в землю колышки.

— Ты только посмотри, какой кошмар! — воскликнула мама. — Они все затоптали, хуже слонов!

— Они возьмут только четверть земли, — сказал папа, чтобы ее утешить.

— Но когда приедут экскаваторы, они все разрушат!

Мама была права.

На следующий день, когда мы завтракали, приехала машина с теми же двумя людьми, а сразу после них — два почти новых экскаватора, за рулем которых сидели рабочие в оранжевой одежде. Мама притворилась, будто ничего не видит, и продолжала есть, а я, наоборот, выбежал во двор.

— Куда ты?

— Экскаваторы! — закричал я.

Я всегда любил машинки, и уже тогда у меня была куча разных моделей. Но играть — это одно, а видеть своими глазами — совсем другое. В общем, я смотрел на экскаваторы и думал о том, как бы остаться дома, чтобы посмотреть на их работу. Да, я думал именно об этом, когда человек с лицом бобра позвал двоих в оранжевом и сказал:

— Теперь поезжайте туда, срубите дерево и продолжайте копать.

Они имели в виду Феличе.

— Но это вишня дедушки! — возразил я.

А может, я этого и не сказал, только подумал. Я так испугался, что не мог пошевелиться, просто смотрел на экскаваторы, и все тут. Тем временем люди снова завели моторы и начали манипулировать ковшом. Они были в ста метрах от вишни, и я не знал, что делать. Потом экскаватор тронулся, и я… не знаю, что со мной стряслось, как будто я почувствовал толчок сзади.

— Мама! — завопил я изо всех сил и побежал к Феличе.

Я услышал крик: «Эй, что ты делаешь?», а потом как меня зовет мама. Но к тому моменту я уже был на нижних ветвях.

Сейчас я не могу объяснить, как мне удалось так быстро забраться на дерево: может, Феличе сама нагнулась ко мне, или дедушка меня подтолкнул. Но я помню, что все руки у меня были исцарапаны в кровь, — правда, заметил я это уже позже. Тем временем человек с лицом бобра и другие подошли к дереву и хотели снять меня, поэтому я перебрался повыше.

— Пусть спускается, а не то я вызову пожарных.

— Они хотят срубить вишню, — сказал я маме.

— Что? Но мне обещали не трогать дерево!

— Мы не можем начать работу, пока оно тут торчит.

— Тогда уходите отсюда и оставьте нас в покое.

— Слушайте, у меня нет времени. Пусть ребенок спускается, или…

— Или? — прошипела мама. — Срубите дерево вместе с ребенком? Почему бы и нет?

Человек выругался, развернулся, сел в машину и уехал.

Остались я, мама, два человека из экскаваторов, Альфонсина и Оресте, которые пришли поглазеть на зрелище.

— Тебе не холодно? — спросила мама.

На мне были только майка и трусы, но, к счастью, светило солнце. Я ответил ей, что все в порядке. Так мы подождали некоторое время, пока не вернулся человек с лицом бобра, а вместе с ним полицейская машина и грузовик с пожарными.

Бобер, двое полицейских и двое пожарных подошли к дереву и уставились на меня. Потом один полицейский сказал маме:

— Синьора, вот приказание мэра. Нужно начать работы, и он должен слезть. Иначе его снимут пожарные.

Я увидел, что мама начинает волноваться.

— Тонино, пожалуйста…

— Я не спущусь, потому что они хотят срубить вишню, — повторил я. И чем больше я это повторял, тем больше убеждался в собственной правоте.

Тогда из грузовика вышли пожарные и выдвинули лестницу. Потом один начал подниматься. Я ждал, пока он приблизится, а потом перелез на другую ветку. Пожарные передвигали лестницу, и я перемещался вместе с ней. Я слышал голос дедушки: «Думай, что ты птица, думай, что ты кошка, думай, что дерево — твой друг».

Так я и двигался: то вверх, то вниз. А пожарные вертели своей лестницей во все стороны, но так и не смогли до меня добраться. Наконец я оказался на верхушке.

— Это слишком опасно, — сказали пожарные. — Ребенок может упасть, — и остановились.

Мама смотрела на меня расширенными от страха глазами, но ничего не говорила. Только когда человек с лицом бобра пнул Альфонсину, которая подошла поближе, она закричала:

— Только посмей еще раз ее тронуть!

— Плевать я на нее хотел, — сказал он. Потом сплюнул на землю и пошел говорить с людьми из экскаваторов.