Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мой дедушка был вишней - Нанетти Анджела - Страница 15


15
Изменить размер шрифта:

В это время дедушка шел на первую прогулку с Флоппи.

— Ну-с, юноша, какие планы на сегодня? — сказал дедушка. — Идем в школу или нет?

С тех пор как мне исполнилось четыре года, дедушка, встречая меня по утрам, всегда задавал один и тот же вопрос. Иногда мне это надоедало, иногда я не обращал внимания, тем более что никакого ответа дедушке не требовалось. Он задавал свой вопрос и шел дальше с Флоппи, которая с невероятной скоростью перебирала лапами, чтобы не отставать от него.

Едва завидев дедушку, мама перегородила ему дорогу, сказала, что очень спешит, и оставила меня на тротуаре рядом с ним.

— Превосходно, — сказал дедушка, — мы отлично пройдемся, не правда ли, Тонино?

И мама тут же уехала. За четверть часа мы дошли до парка и вернулись обратно. Дедушка не просто шел со сверхъестественной скоростью, но, как только Флоппи пыталась присесть, он тянул поводок и командовал: «Марш!» Флоппи так и застывала с лапой в воздухе, не успев закончить свои дела.

Остаток утра был таким скучным, что даже школа казалась мне раем. Час я провел на рынке с бабушкой Антониэттой, которая покупала овощи для супа, и с Флоппи, которая каждую секунду останавливалась и что-то нюхала, еще час — за приготовлением овощей, потому что бабушка Антониэтта со своей панической боязнью микробов очень долго их мыла.

В час, когда я уже не знал что и делать, позвонил папа и пригласил меня на обед. Он заказал мне пиццу и картошку и устроил допрос насчет мамы. Папа спрашивал, как она, как спит и грустит ли. С тех пор как они разошлись, он всегда так делал.

«Мама скорее не грустная, а злая», — рассказал я ему, — и все из-за этой повестки из суда.

А потом попытался объяснить ситуацию с судом и изложить план войны. Папа сразу все понял и, как только пришла мама, спросил, как все прошло и не нужна ли ей помощь.

— Нет, спасибо, — сказала мама. — Все нормально.

По дороге домой я спросил, победили ли мы и можно ли теперь спать спокойно.

— Ну что ты! — ответила она. — Они перенесли слушание на месяц. До ноября.

Когда я рассказал об этом папе, он, вместо того чтобы рассердиться на мамино вранье, рассмеялся и сказал, что этого следовало ожидать.

— Она никогда не изменится! Все хочет делать сама, как ее отец.

С некоторых пор папа очень странно вел себя с мамой. То, что раньше его бесило, теперь вызывало у него смех. Со мной он был совсем другой и часто раздражался, но с мамой никогда. Мне это казалось несправедливым, и однажды я сказал ему об этом.

— Дедушка Оттавиано говорил, что мы не должны позволять женщинам вытирать об себя ноги, иначе они нас затопчут.

— Это зависит от ситуации, — ответил папа. — У мамы сейчас сложный период, поэтому она нервничает. Нужно иметь терпение.

Я честно пытался, но было не так-то легко. Весь октябрь мама нервничала, писала мэру и в газеты — а ей никто не отвечал. Тогда она писала снова и снова.

В школе все знали о предстоящем суде и поддерживали нас. Каждый день учительница спрашивала:

— Ну что, Тонино, есть новости?

Я отвечал, что нет, и она говорила:

— Это хороший знак, вот увидишь.

Не знаю, где она его находила, но ее уверенность передавалась и мне, и даже немного маме.

Но в конце ноября тот судья, который должен был нас защитить, постановил, что прав мэр и что муниципалитет может забрать дедушкину землю.

Мама не спала всю неделю, папа все время звонил, учительница сожалела, что ошиблась, а я написал в тетрадке, что если бы люди вместо машин использовали, например, вертолеты или летающие велосипеды, отпала бы нужда продлевать дорогу и забирать чужую землю.

В то время мне часто снились кошмары, и я просыпался с криком. Иногда я их помнил и рассказывал маме, иногда нет. И это были самые страшные сны, потому что я не мог их прогнать. Но однажды мне приснился чудесный сон — это было незадолго до решения суда.

Мне снилось, что дедушка качался на самой высокой ветви вишни. Он махал мне рукой и говорил: «Прыгай. Не бойся». Я стоял на земле и смотрел на него.

«Давай, прыгай!»

Тогда я подпрыгнул и почувствовал, что начинаю забираться наверх. Дедушка махал мне рукой, и я все лез и лез. Это было все равно что летать.

Потом я услышал голос бабушки Теодолинды:

«Не съедайте всю вишню, я хочу сделать варенье». А дедушка начал вытаскивать из карманов горсти вишни и кидать их вверх.

«Возьми, — говорил он. — Я дам тебе сколько захочешь».

Я бросался за вишней и кувыркался в воздухе, а дедушка смеялся и повторял: «Бери, бери!»

Дедушкин живот был большой, как воздушный шар, и поэтому он держался в воздухе. Вишни спускались сверху, как на парашютах, и оседали на ветках. «Бери, бери!»

Пока дедушка кидал вишню, его живот сдувался и сам он уменьшался.

«Хватит, дедушка, не надо больше!»

«Не волнуйся, Тонино, бери сколько хочешь!» Вишни продолжали падать, а дедушка становился все меньше и меньше, и в конце концов я уже не мог его разглядеть.

— Дедушка, ты где? — закричал я.

— Я здесь, Тонино, я здесь, с тобой, — ответил мне голос дедушки.

Я резко проснулся и почувствовал, как сильно бьется сердце, но мне не было страшно, и я по-прежнему слышал голос дедушки, который повторял: «Я здесь, Тонино, я здесь, с тобой».

Может быть, чтобы успокоиться, мама решила поехать со мной на Рождество в горы. Папа очень обиделся, и, думаю, бабушка с дедушкой тоже, ведь это было первое Рождество, которое мы проводили не с ними. Когда папа позвонил, мама сказала:

— Зачем я разводилась, если даже не могу уехать отдыхать, когда мне хочется?

— А мой сын? — спросил папа.

— Вообще-то мы не собираемся убегать. Если хочешь, можешь навестить его.

Но папа ненавидел горы и холод. Он сказал, что лучше поедет куда-нибудь на рыбалку. Мама обиделась:

— Но почему, если минуту назад ты сказал, что Рождество без Тонино…

Папа что-то ответил, и мама бросила трубку.

Когда папа приехал, чтобы забрать меня на выходные, у него было такое же лицо, как у дедушки Оттавиано, когда доктор запретил ему курить сигары из-за бронхита.

«Что у тебя с лицом? Ты похож на побитую собаку!» — говорила ему бабушка. Потом снова смотрела на него и вздыхала: «Ну, выкури одну!».

Она не знала, что дедушка и так курит тайком в курятнике (однажды я обнаружил его там, когда ходил смотреть на Альфонсининых гусят).

— Дедушка, мама говорит, что курить сигары очень вредно!

— Что значит «вредно» — это лучшее лекарство от бронхита! Но ты никому об этом не говори.

И действительно, дедушка быстро выздоровел, а доктор сказал, это потому, что он бросил курить. Поэтому дедушка продолжал делать лицо «побитой собаки» и украдкой курить в курятнике.

В общем, хотя папа и расстроился, я был ужасно доволен, что мы едем в горы. Раньше я никогда не бывал там зимой, и стал рассказывать папе о своих планах. Папа сказал, что все это прекрасно, и повторил эту фразу раз десять. Даже когда я рассказал ему, что мой одноклассник в прошлом году, катаясь на санках, разбил ногу о дерево…

— Но, папа!

— Ах, да! Что-что?

В общем, он был не в лучшей форме. Но в результате и мама, по-моему, не очень-то отдохнула. Она почти все время сидела на солнце, болтая с двумя синьорами. Одна из них, Лилли, все время была в бигудях, а другая, Лалла, — в темных очках, которые напоминали фары мотоцикла. После разговоров с ними мама часто фыркала и говорила, что невозможно все время выслушивать их жалобы. Я дружил с очень симпатичными сыновьями этих синьор, которые на своих мамаш были совершенно не похожи. Мама даже говорила, что, видимо, их случайно перепутали в роддоме.