Женщина, которую я бросил - Эндо Сюсаку - Страница 7

– Ну ладно. Я один уйду.

Широкими шагами я двинулся по темной улице. Я чувствовал, что понес убытки, я казался жалким самому себе, потому что не сумел заполучить даже эту девчонку, и эти чувства, смешавшись, превратились в самую настоящую злость на Мицу Мориту. Я сердился не только на Мицу, но и на себя и даже на бесполезных Маркса и Гегеля.

В этот момент правое плечо и спину пронзила боль, будто шилом ткнули. Из-за моего полиомиелита я страдал от межреберной невралгии. Иногда, когда я уставал, как сегодня, или слишком сильно работал рукой, я ощущал боль от плеча до спины.

Я застонал и, пересиливая боль, снова зашагал по склону. Спиной я чувствовал, что меня догоняет Мицу, но продолжал идти, не оглядываясь.

Она, запыхавшись, поравнялась со мной и, топоча как гусенок, спросила:

– Ты рассердился, да?

– Само собой.

– Больше не будешь со мной встречаться? – печально спросила она. – Совсем?

– А смысл? Ты же только что продемонстрировала, что я тебе не нравлюсь.

– Продемонстрировала?

– Продемонстрировала. Ты и таких слов не знаешь? Раз я тебе не нравлюсь, нет ни малейшей необходимости снова общаться.

– Нравишься. Очень. Но в такое место я идти не хочу.

– Пф. Тогда гуд-бай.

Мы вышли на дорогу, откуда уже были видны фонари распивочных, стоявших между Догэндзакой и станцией. В передвижной лавочке, продававшей китайскую лапшу, двое мужчин, раскрасневшихся от выпитого, споро работали палочками, держа в руках плошки.

– И больше не будешь со мной встречаться?

– Не буду.

Но, когда я это сказал, спину и плечо снова пронзила та же острая боль. Она оказалась сильнее, чем в прошлый раз. Я невольно вскрикнул и схватился за плечо.

– Что с тобой?

Мицу удивленно заглянула мне в глаза.

– Больно. Я когда-то болел полиомиелитом, это из-за него. Правое плечо у меня кривое, и нога плохо двигается. Поэтому и девушки на меня не обращают внимания. В меня еще никогда ни одна не влюблялась. Пф. Вот и ты меня отвергла.

– Ты что, правда?

В этот момент ее лицо осветила лампа с тележки. Девушка смотрела на меня печальными глазами. Она искренне верила в мои напыщенные слова.

– Ну да. Ногу подволакиваю. Девушки меня не любят.

– Бедняжка…

Мицу вдруг, словно старшая сестра, взяла меня за руку и сжала мою ладонь своими.

– Как тебя жалко.

– Не нужно мне твое сочувствие.

– А ты там много раз бывал?

– С чего бы? Просто сегодня я решил, что понравился тебе, вот и… в первый раз… Просто подумал, что мы…

Я спокойно произносил слова, которые говорят дешевые якудза в дешевых фильмах. Просто лицемерно болтал все подряд, ни о чем таком не думая. Но именно эта ложь впервые тронула сердце Мицу.

– Так вот оно что… Ну, раз так… Отведи меня туда. Где мы были.

Мои заметки (3)

– Так вот оно что… Ну, раз так… Отведи меня туда.

Издалека, с вершины холма, послышался приглушенный скрип состава метро, переходящего на запасный путь. Мужчины с мисками китайской лапши из передвижной лавки, стоявшей у дороги, с подозрением оглядывались на нас.

Я могу вспомнить выражение лица Мицу в этот момент. Дыхание у нее все еще не выровнялось, и она произносила слова по одному, а сама грустно вглядывалась в мое лицо. Испуганная мордашка ребенка перед уколом. Да, именно это выражение было тогда у девушки.

Как ни странно, желание у меня исчезло. Вместо этого ее стремление угодить почему-то возбудило во мне что-то похожее на жалость и раскаяние. Какой же я мерзавец. Если я сейчас воспользуюсь ее расположением для удовлетворения своей похоти, я мерзавец.

– Чего уж теперь, поздно. – Но я все-таки продолжал на нее давить. – Кто ж теперь туда пойдет?

– Ты все еще злишься. Прости.

– Не злюсь. Хватит ныть. Просто уже не хочу.

Я крупными шагами двинулся по узкой дорожке, где сгрудились распивочные, по направлению к станции Сибуя. Мицу следовала за мной, словно щенок, на нее наткнулся пьяный и рявкнул: «Смотри по сторонам, дура!»

– Ох, тяжело.

– Что с тобой?

– Ты же маршируешь, как солдат!

Когда мы вышли на проспект перед станцией, мои душевные метания утихли. Я оглянулся. На носу Мицу выступили капли пота, она задыхалась, лицо ее побледнело.

– У тебя что, с сердцем плохо?

– Я просто легко потею. Не обращай внимания.

– Пф.

– Прости. Не смогла тебя утешить. Извини меня.

Ночной ветер задувал между лавками Догэндзаки, уже закрывшими свои двери. С вершины холма группками спешили к станции работавшие в ночных распивочных женщины, придерживая полы кимоно. За ними летел бумажный мусор. Если бы я тогда решил задуматься, почему они мелкими шажками бегут к станции, направляясь домой, я бы понял Мицу, уныло стоящую передо мной. Тогда я еще не понимал, что у этих женщин с Сибуи наверняка были мужчины, были младенцы, была любовь – поэтому они и спешили сквозь ветер с холма, придерживая подолы кимоно. А Мицу…

– Что же мне сделать?..

Было почти одиннадцать вечера, рядом с несколькими ларьками, еще не погасившими свои тусклые лампы, одиноко стоял унылый старик из Армии спасения в грязной форме темно-синего цвета, сжимая в руках ящик для денежных пожертвований.

– Не надо. Он же ничего не продает. Выпрашивает пожертвования. А сам потом все прикарманит.

Но Мицу уже вытащила свой красный кошелек и сунула в коробку десятииеновую бумажку. Старик, не меняясь в лице, вытащил из кармана брюк что-то черное, величиной с большой палец, и отдал Мицу.

– Ой, смотри, что мне дали!

Мицу, наверное, пытаясь меня развеселить, повернулась ко мне, демонстрируя свою покупку: у нее на ладони лежал выплавленный из олова маленький плоский крестик. Так, глупая дешевая поделка, даже тех десяти иен не стоит.

– Можно еще три?

Она сунула в ящик еще три бумажки, и старик, все с тем же отсутствующим выражением лица, словно кукла, вытащил из кармана одинаковые маленькие предметы.

– Зачем ты покупаешь эту ерунду? Это же христиане носят.

– Понимаешь, я… у меня был оберег от Великого Учителя[2], но я его потеряла… Вот, один тебе.

– Не надо мне такого!

– Нет, возьми! Он наверняка принесет тебе что-то хорошее!

Насильно сунув мне в руку металлическую штучку, словно конфетку, которую дают в подарок в магазине, Мицу вдруг раззявила рот и глупо расхохоталась.

– Все, поезжай.

– Ты правда не сердишься? Встретимся еще? Можно я в выходной день приду к тебе в общежитие?

Я злобно посмотрел на нее: этого уж точно никак нельзя было допустить. Если эта девчонка припрется к нам, меня все засмеют – и Нагасима, и остальные студенты. Я сказал ей, что сам с ней свяжусь, и подтолкнул Мицу, которую теперь представлял себе опостылевшим грузом, к станции.

Постоянно оглядываясь, словно ребенок, она поднялась по лестнице к линии Тэйто, а я вдруг ощутил усталость. Потирая парализованное плечо, я сунул руку в карман, чтобы достать сигарету, и наткнулся пальцем на что-то твердое. Пустячок, который мне только что вручила девушка. Прищелкнув языком, я выкинул его в придорожную канаву. Оловянный крестик упал в грязную воду, где плавала солома и пустые сигаретные пачки.

Усталый, я вернулся в общежитие на Отяномидзу.

– Ну как?

– Что «как»?

Стянув куртку и брюки, я забрался в постель, сохранявшую запах тела. Нагасима, кажется, спрашивал что-то еще, но я, зарывшись лицом в холодное одеяло, которое никогда не проветривал и не вывешивал на солнце, закрыл глаза.

Это было мое первое свидание. Свидание, на котором ничего не произошло, абсолютно дурацкое. А по-настоящему я осквернил ее тело в следующее воскресенье.

Через два дня, после обеда, я опять отправился в компанию «Сван», чтобы попросить работы у Ким-сана – мне показалось, что в прошлый раз он стал мне доверять и отнесся ко мне хорошо.