Женщина, которую я бросил - Эндо Сюсаку - Страница 5

– И что теперь делать? Ёт-тян ушла, – пробормотала девушка, ковыряя носком туфли землю.

– А что тут такого? Ты что, никогда не встречалась с мужчиной?

– Конечно, нет… И вообще… я же…

– А что, по выходным ты одна ходишь в кино?

– Нет, с Ёт-тян. – Мицу впервые улыбнулась, и в ее улыбке в нужной пропорции смешались глупость и добродушие. – По выходным мы с ней всегда вместе.

Поскольку было невозможно вечно торчать там, ощущая вонь туалета, я зашагал прочь. Мицу пошла за мной, как послушный щенок.

– А куда вы идете?

– Хочу сделать рывок, удивить тебя. – Я так сказал, потому что внезапно вспомнил слова, произнесенные в тот вечер Ким-саном. Ну ты и дурак. Дурак, да. Значит, любой разговор, хоть даже про дерьмо? Мне вдруг стало жаль себя, с такой надеждой ожидавшего эту девочку с глупым лицом. Но не мог же я ее сразу бросить?

Когда мы с ней вышли на станции Сибуя, уже вечерело. Закончив работу и спеша домой, люди с недовольными лицами толкались плечами, налетали друг на друга и потоком стекали с платформы по лестнице. В этой толчее Мицу изо всех сил пыталась не отстать от меня. Приземистая, плотненькая, она быстро семенила ножками, чтобы подстроиться под мои широкие шаги.

– У тебя нос вспотел.

Осенним вечером на площади Хатико было довольно прохладно, но на приплюснутом носике девушки выступили капли пота. По площади двигались толпой мужчины и женщины.

– Я никогда не была в таком людном месте. А вы?

– Конечно, был. Я здесь лотерейные билеты продавал. Мне приходится подрабатывать, чтобы иметь возможность учиться.

Эти слова вырвались у меня, потому что рядом со мной шла никакая не барышня, и мне не было нужды завоевывать ее расположение.

– Так ты что же, работаешь? – Мицу внезапно перешла на «ты».

– Ну да. И то еле справляюсь. Надо же и на жизнь, и на учебу зарабатывать.

Я и сейчас помню, как Мицу вдруг остановилась и с жалостью посмотрела на меня. А потом нерешительно сунула свою ручку в карман дешевого свитера.

– Ты чего?

– Ты же заплатил за мой билет. Вот, возьми.

– Не говори глупости.

– Деньги на ветер! Завтра будешь жалеть.

Светофор на переходе Догэндзака сменился с красного на зеленый, и люди, толкая нас, хлынули потоком на улицу, где стояли в ряд кинотеатры. Нас немного разнесло в стороны, но мы тут же снова пошли рядом. Она громко крикнула, не обращая внимания на людей вокруг.

– Нельзя так разбрасываться деньгами! Я сама за себя заплачу. Когда мы ходили с Ёт-тян, я тоже всегда так делала.

– И сколько у тебя есть сейчас?

– Четыреста иен.

Четыреста иен? Да у нее денег в два раза больше, чем у меня. Я сунул замерзшую руку в карман дождевика и со стыдом нащупал смятые десятииеновые бумажки. Это было мое богатство: сто иен, которые я одолжил у Нагасимы, и мои собственные сто иен. Мне действительно было жаль тратить их все сегодня.

– Ишь ты, девчонка, а такая богатая! – сказал вдруг я, словно пытаясь подольститься. – А сколько ты в месяц получаешь?

Мицу повернулась ко мне и начала хвастаться. Она работала в администрации на фармацевтическом производстве в Кёдо и получала в месяц три тысячи иен, но, поскольку это было небольшое предприятие, когда людей не хватало, можно было отдельно подработать на фасовке. Тогда я и узнал, что она живет в общежитии вместе с Ёт-тян.

– А ты сама откуда?

– Кавагоэ. Знаешь, где это?

– Не знаю. Иногда ездишь домой?

Мицу скривилась и покачала головой. Наверное, в семье какие-то сложности.

Сейчас такие места уже пришли в упадок, а тогда мы, студенты, часто ходили в «Песенные распивочные». Днем это были неприглядные амбары, но, стоило солнцу зайти, они становились похожи на горные хижины. Торчащие балки украшали искусственным плющом, к ничем не обшитому потолку подвешивали лампу, а свечи заставляли собравшуюся молодежь отбрасывать тени на стены. Мужчина в странной русской рубашке, в перерывах между раздачей выпивки и стаканов, ставил на колени аккордеон и играл русские песни. В Синдзюку было «На дне», в Сибуе «Подпольщики» – там все и собирались.

Мицу и этих мест не знала, поэтому, словно замарашка, впервые попавшая во дворец, сжалась позади и дернула меня за дождевик.

– Тут же, наверное, дорого?

– А то! – пошутил я. – Но у тебя же есть четыреста иен!

– А хватит? Только на обратный поезд оставь!

Я не стал ей говорить, что не просто хватит – со ста иен еще и сдача останется.

– А это все студенты из школы? Все эти люди?

Она испуганно разглядывала сновавших туда-сюда юношей в черных свитерах и девушек в беретах и с сигаретами во рту. Это были молодые литераторы и увлеченные театром девицы, которых я терпеть не мог. Они болтали о всякой возвышенной ерунде – экзистенциализме и нигилизме, а сами ходили в грязном белье и вонючих носках.

– Это такие же студенты, как и ты, да?

– Глупости.

Усевшись на деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, какой-то жеманный тип стал растягивать и сжимать мехи аккордеона. Окутанные лиловым дымом, там и сям повставали с мест и запели под его аккомпанемент юноши и девушки. Лица у них были такие, словно петь хором – это прерогатива юности и они ведут самую что ни на есть возвышенную жизнь. Мне казалось, что через их пустые лица дует какой-то холодный ветер.

– Ты что, не знаешь? Эта песня называется «Тройка».

– Не знаю. – Мицу печально покачала головой. – Я же только среднюю школу окончила.

– Ну попроси у аккордеониста свою любимую… Эту, из «Голубых гор».

От моих издевательских слов Мицу потупилась. Потом смущенно заерзала.

– Ты чего?

– А где уборная?

– Уборная? Ватерклозет?

– Ага.

Глубоко вздохнув, Мицу уже вытаскивала из кармана свитера туалетную бумагу. И на месте встречи воняло сортиром, и сейчас, не успели прийти сюда, а она уже хочет в уборную…

«Ну мы и парочка!»

Мицу встала и ушла в уборную, а я закурил. Кто-то похлопал меня по плечу, и я обернулся. Там стоял парень в блестящей от вазелина и бриолина студенческой фуражке.

Это был Итокава, с которым мы учились в одном университете. Со светлой кожей, в очках без оправы, из тех, кто при ходьбе постоянно похрустывает пальцами.

– Тебе идет.

– Что?

Итокава поднял вверх мизинец, намекая на мою спутницу.

– Твоя эта самая, что ли?

– Шутишь? Кому такая малышка нужна? – Я передернул плечами.

– Ну, как скажешь. Все равно ж уболтаешь ее. – Он хмыкнул. – Если хочешь, угости местным коктейлем. Лучше нет для ускорения процесса.

В этой распивочной за восемьдесят иен продавали некие «коктейли» в бутылочках из-под сидра. Звучало это красиво, но на самом деле крепкое рисовое сётю смешивали с сидром. На вкус напиток был неожиданно приятным, и наивные девушки выпивали его залпом. А парни просто дожидались, когда тела их спутниц парализует опьянение и они потеряют контроль над собой.

– Давай-ка закажу.

Итокава зажмурил один глаз и щелкнул пальцами, подзывая боя.

Когда Мицу вернулась из уборной, бой принес нам два дешевых стакана, наполненных прозрачной жидкостью. Сейчас я понимаю, что должен был предупредить ее, чтобы не пила. Но я до боли ясно ощущал взгляд Итокавы, который наблюдал за нами из противоположного угла. Если я ничего не сделаю, он всем приятелям раззвонит, что я даже с такой провинциалкой не могу справиться. К тому же где-то внутри меня бормотал голос:

«Да ладно, ты же не влюбляться в нее собрался. Давай, не тушуйся».

– А что это? – Мицу расплылась в добродушной улыбке, от которой вокруг ее приплюснутого носика появились морщинки, и я молча смотрел, как она залпом выпивает стакан, будто чай.

– Я раньше никогда не пила заграничное. Дорогое?

– Угу, – устало ответил я. – Очень дорогое. Дорогущее. Но ты не волнуйся.

Наконец ее лицо неприятно покраснело, а толстые губы стали вялыми, и рот приоткрылся.

– Так весело! Жаль, что мы не взяли с собой Ёт-тян. Вот бы она удивилась!