Подземный огонь - Локнит Олаф Бьорн - Страница 84

Но ни минувшие годы, ни королевская власть, завоеванная этими людьми, не сумела заставить их забыть о пережитых испытаниях и о данных когда-то обещаниях помощи. И поздней осенью 1288 года, когда доныне твердая и надежная земля содрогалась от разрывов подземного огня, пришла пора выполнять клятвы…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

– Конан, вспоминаешь эти места? – я подхватил с еловой лапы пригоршню снега, мигом слепил снежок и запустил им в киммерийца. Не попал. Однако тот обернулся и понимающе вздохнул.

– Вспоминаю. Кажется, в трех лигах к полуночи должна быть деревня Грейзи. Если она, конечно, осталась с тех времен.

– Расскажите, расскажите, – Хальк немедленно подъехал к нам поближе. – Это наверняка связано с историей про Бешеного Вожака?

– Юсдаль, я сколько раз тебе про это рассказывал, – проворчал Конан, поправляя рукой роскошную круглую шапку из черно-бурой лисицы. – Нас с Велланом и Эрхардом хотели там в жертву принести.

Да, было дело… Больше всех тогда досталось Конану, за которым носился неожиданно воскресший труп деревенского шамана. А все остальные – то есть Эрхард, Эртель и еще несколько ребят из нашего десятка – сидели на елке и вовсю давали киммерийцу полезные советы, как лучше отправить умертвие обратно, к его хозяину Нергалу. Веселая была история. Шумная.

– Когда мы подъедем к обещанному трактиру? – Хальк, изрядно замерший, смахнул рукавицей иней с бровей. – С самого утра едем! Веллан, ты дорогу не перепутал?

Я обиделся. Эти места знакомы мне с юности, то есть лет с восемнадцати. Именно тогда, семь лет назад, я приехал в Пограничье и случайно набрел на Эрхарда, почему-то взявшего неопытного молодого наемника в свой десяток Стражи. Наверное, нынешний король, а тогда лишь обычный десятник королевского войска учуял во мне родную кровь Карающей Длани. Думаю, не стоит напоминать, что нынешний король Пограничья и Закатных земель возле Немедийского хребта – оборотень, как и я сам.

– Трактир? – переспросил я у барона Юсдаля. – Сейчас надо проехать немного на полночь, потом чуточку к восходу, миновать Белые Холмы – там выселки – потом на полдень, совсем недолго, а затем ты увидишь дорогу на закат…

– Так это круг получается! – изумился Хальк.

– Именно, – послышался ровный голос графа Мораддина. – Веллан тебя разыгрывает. Насколько я помню карты, до села Брийт осталось меньше полулиги.

Ай да Мораддин! Я всегда знал, что у этого парня мозги в голове имеются. Он сам в Пограничье никогда не приезжал, но любую дорогу, каждую сколь-нибудь серьезную примету – скалу там или речку – опознавал мгновенно, в отличие от Халька или Паллантида с его мрачноватыми гвардейцами.

…Мы путешествуем уже одиннадцать полных дней. Покинув Тарантию, отряд двинулся на полночь, перевалил Немедийские горы, беспрепятственно миновал границу Немедии… Не так чтобы совсем беспрепятственно, конечно. Вначале нас ни за что не хотела пускать пограничная стража Драконьего трона, а предъявленные подорожные, подписанные для верности и Конаном, и канцлером Публио, не производили на немедийцев никакого впечатления. Где, мол, разрешение на въезд в королевство?

Положение спас Мораддин. Он отозвал капитана заставы в сторону, немного с ним потолковал, показал какие-то свитки и… Случилось чудо. Отряд проводили едва ли не с музыкой, выдали каждому подорожную, а немедийский капитан смотрел на графа Эрде будто на самого короля Нимеда – почтительно и с нескрываемым страхом. Не пойму, почему вечно спокойного и вежливого Мораддина так боятся?

Нас было пятнадцать. Король Конан, я сам – Веллан из Бритунии, Мораддин и Хальк. Затем центурион аквилонской гвардии Паллантид – серьезный и неразговорчивый вояка лет тридцати пяти, преданный Конану как собака, и десять гвардейцев, среди которых были три лейтенанта и семь младших офицеров. Конан, между прочим, путешествовал под своим собственным именем, стоявшим во всех подорожных, но строго-настрого запретил нам говорить встречным, что он является аквилонским королем. Сами догадаются – и ладно. Не догадаются – еще лучше.

Вообще-то все были при деле. Гвардейцы, как и положено, бдели, я трепался то с Конаном, то с Мораддином, а Хальк развлекался с новой игрушкой. Игрушка представляла собой маленькую пушистую тварь со снежно-белой шкуркой и пронзительно-голубыми глазами. Ее мы нашли в Ямурлаке, почти целую луну назад.

Настоящее безумие овладело Хальком. Мы с Конаном даже хотели отвести его к лекарю, буде такой встретится в Немедии или в Пограничье. Во-первых, барон Юсдаль взял с собой никчемную зверюшку и вез в притороченной к седлу деревянной корзинке. Во-вторых, на одном из первых же привалов (еще в Аквилонии) он заявил нам всем, будто тварь разумна, только говорить по-человечьи пока не сподобилась научиться. Вот он и будет ее учить… В-третьих, Хальк целыми днями таскал зверя у себя на плече и разговаривал с ним. Вот сами подумайте – едет отряд дворян, все люди как люди, а один тыкает рукой во все, что видит, и говорит: «Вот это елка, а вот это камень. Того человека с черными волосами зовут Конан. Повтори: Ко-нан.»

Сидящий на плече зверек – эдакая помесь медвежонка с кошкой и росомахой – старательно пищит в ответ: «Кьё-нян»…

Когда Хальк заснул – это мы ночевали в лесу, день назад – мы с Конаном ради смеху вытащили белую тварь из корзинки и долго учили словечкам, называемым в аквилонских или немедийских дворцах «простонародными», а чаще и вовсе «плебейскими». Зверь послушно повторял.

Эх, надо было видеть рожу Халька наутро! Зверек, едва проснувшись, выдал ему фразочку, означавшую в примерном переводе на относительно куртуазный язык: «Ну ты, сын потаскухи, уходи отсюда в задницу своей оскопленной лошади…» Замените здесь все слова на жаргон наемников и сами увидите, что получится.

Хальк жутко возмущался, а потом в отместку связал мне ночью ремешки, которыми завязываются штанины у голени. И заорал над ухом: «Гиборийцы напали! Бежим!»

Далеко я, конечно, не убежал. А когда понял, в чем дело, окунул Халька в сугроб. Даже Паллантид с Мораддином смеялись.

В общем, весело ехали. Только Конан сказал однажды мне и Мораддину: «Смейтесь, смейтесь, потом не до веселья будет». Прав король. Мы все словно забыли, для чего направляемся в Пограничье.

Я так думаю: пятнадцать человек ничего не сумеют сделать против поселившегося в горах ужаса, будь они семь пядей во лбу и сажень в плечах каждый. Выяснить, что происходит, наверное, получится. Может быть, даже разведаем, что сейчас измененные зеленым огнем люди делают в горах, у пика Бушующих Ветров. А дальше что? Катакомб здесь поблизости нет, кроме, единственно, полуразрушенных гномьих подземелий. Воду туда пустить не получится – нет больших рек и озер в Пограничье. Впрочем, изначально надо в Вольфгард приехать да посмотреть на месте, что происходит… А до Вольфгарда осталось полтора дня конного пути. Прямо на полуночный восход. По тракту, который Эрхардом от Брийта до столицы год назад проложен был.

Брийт – большое село. Почти город. Я понимаю, что городом в Пограничье может именоваться только столица, Вольфгард, да и то с натяжкой – там лишь одно каменное здание, королевская крепость. Правда, больше похожая на флигель Тарантийского замка. Маленькая она. Однако наша крепость может держать долгую осаду и штурмовать ее затруднительно – на холме стоит, который двумя сторонами обрывом низвергается. Приедем в Вольфгард – я Хальку крепость сверху донизу покажу, книжнику все интересно.

Так вот, о Брийте. Во-он, видите, с возвышенности, где мы сейчас находимся, темная полоска видна? Это частокол. За ним дома поселян. Сбоку, на Белых холмах – выселки. В Брийте, как и положено искони, люди и оборотни вместе живут, друг другу плохого не чиня. Оборотней гораздо меньше, чем людей, и селятся они в отдельных домах. Эрхард года два назад затеял пересчитать всех подданных Пограничья и получилось, если судить по переписи, что в Брийте живет больше полутора тысяч людей и семьдесят с лишним оборотней. Большое село, верно говорю.