Десятый самозванец - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 47

Поначалу хотел было постоять и потолковать с народом, но передумал. Зачем? Ну, познакомишься, ну, водочки выпьешь, а дальше-то? Да еще, не приведи Господь, наткнешься на кого-нибудь из знакомцев…

Русичи торовато вели торговлю холстом и ворванью, воском и медом, костью морского зверя, рыбьим клеем, который высоко ценили здешние ювелиры.

Очень редким, а потому и дорогим товаром было дерево, а русские гости держали здесь и всю торговлю лесом. Акундинов был очень удивлен, узнав, что деревья, вырубленные где-нибудь под Воронежем или Тулой, сплавляют плотами по Дону до Азовского моря, а потом прямиком по Черному морю в Стамбул.

Ну, среди купцов и мелких торговцев больше всего было самих турок. И столичный ремесленник, и провинциал-аскер старались продать на рынке все, что можно. А янычары, не успевшие вовремя сбыть добычу и вынужденные теперь отдавать ее перекупщикам за бесценок?

Еще одним открытием для Акундинова стало то, что не следует называть турок — турками. По крайней мере в глаза. Это ему «разъяснил» одни бородатый торговец сладкой водой, которому Тимофей сказал: «Якши, турок!» Под улюлюканье мальчишек пришлось убегать по узким грязным улочкам. Назвать турка турком было все равно, что обозвать дворянина мужиком. Вроде бы правильно, но в морду получишь. Сами турки звали себя османами.

На торжищах, несмотря на многолюдье, шум и гам, порядка было больше, чем на русских или европейских рынках. Стражи, поймавшие вора, особо не церемонились, а тащили его к кади — судье. Тот, без долгих раздумий и колебаний, принимал решение — либо (если вор попадался впервые) рубить ему правую руку, либо (если рука уже отсутствовала) казнить его тут же — для развлечения торговцев и покупателей…

Для покупателей, большинство которых не имели на теле иной одежды, кроме шароваров и рубахи с поясом, была на рынке и другая забава. Не проходило дня, чтобы от какой-нибудь лавчонки не доносились жалобные вопли владельца: стражники, взметнув вверх пятки несчастного, привязанные к жердям, немилосердно лупили по ним палками. Тем, у кого находили подточенные гирьки или камушки, не совпадающие по весу с теми, что хранились у старшины рынка, давали двадцать палок. Тем же, кто пытался продать гнилое мясо, полагалось десять. Акундинов уже знал, что после десяти ударов человек не сможет ступать на землю не меньше недели, а после двадцати — целый месяц… Но все же, несмотря на наказания, мошенники не переводились. Иначе не понадобилось бы всыпать пятьдесят ударов по пяткам цыгану-мусульманину, который продавал собачье мясо, выдавая его за баранину. Что уж потом стало с незадачливым торговцем, чьи ноги пришлось спешно отрезать, никого не интересовало…

В Стамбуле, правда, имелась одна махалла, которую русские именовали Кожевенной слободой. Туда старались не заходить не то что стражники, а даже воры, так как и запах от выделанных кож был не слишком приятен, да и другое… Пойманных чужаков (вор это был или нет, поди, докажи!) не убивали и не калечили. Их просто заковывали в цепи и заставляли собирать по улицам собачье дерьмо, с помощью которого дубились кожи… Тимоха, которому доводилось бывать в русских кожевенных слободах, только башкой крутил. Он помнил, что в России шкуры выделывались дубовой да ивовой корой, а потом, чтобы нежнее были, мазались кашей (лучше овсяной). Хотя шайтан его знает, чем там в России кожи выделывают…

Едва ли не на каждом углу были кофейни, где подавали терпкий горячий кофий, кои следовало запивать холодной водой. Горечь можно было заедать сладостями — халвой, рисовым желе с медом, пахлавой. В кофейне, коли посетители не пожалеют медяка, можно и развлечься — посмотреть театр теней Карагез. Но похождения бравого османа, который чем-то напоминал русского Петрушку, скоро наскучили Акундинову.

Один из чарши, именуемый «Обгорелая колонна» и вынесенный на самую окраину столицы, понравился Тимофею больше всего. Впрочем, не весь, а лишь та часть, где продавались… женщины: юные и не очень, красивые и страшненькие, блондинки, брюнетки и даже рыжие, на которых было не очень много охотников. Были тут гордые панночки из Польши и Чехии, густобровые малоросски и пышные, как свежие калачи, русские девки, которых доставляли татары. Пираты, среди которых было много греков и левантийцев, везли армянок, грузинок и француженок. Были даже черные, как деготь, негритосихи, наловленные где-то в жарких лесах страшно далеких мест!

Самые красивые женщины (а девственницы, которые встречались не часто, — поголовно!) немедленно распродавались в гаремы. Лучших приобретали евнухи падишаха и его сыновей, затем — сановников. Тех девиц, на которых покупателей сразу не нашлось, поставщики отдавали перекупщикам за бесценок. Те, выдержав «товар» неделю-другую и не дождавшись «купцов», отправляли рабынь в провинции.

Иногда, когда покупателей не было, владельцы «товара» разрешали за пару-тройку медных монет «попользоваться» какой-нибудь из девок постарше, тех, чье девство уже было утрачено. Тимоха, которому отпускалось из казны два диргема в день (окромя крова и стола), мог себе это позволить. Только приходилось делать свое дело в спешке, за небольшой ширмой и в том же загоне, где содержались остальные девки. Плохо еще и то, что рабыни занимались любовью равнодушно, ровно коровы… Были, конечно же, в Стамбуле и «жрицы любви», которые отдадутся тебе со всем пылом и прилежанием, только денежки доставай. Но брать дешевую портовую шлюху, которую за день «потребило» десяток-другой матросов, было боязно (болезни, говорят, у них какие-то появились), а идти в армянский или еврейский квартал, чтобы потешить себя «чистой» девкой, было слишком дорого — целый диргем! Вот и приходилось терпеть, а то и совсем пришлось бы кулачком обходиться!

Другой интерес Акундинова — лавки, над которыми были прибиты таблички с сурой, где было упомянуто имя пророка Мухаммеда, что считается покровителем купцов и поэтов. Любой торговец книгами если и не писал стихи, в душе все равно был поэтом.

Книжные лавки порой и лавками-то с трудом можно назвать. Так, лежат себе на коврике с десяток побуревших от времени свитков. И кажется иногда, что невзрачные папирусы да пергаменты ничего не стоят, а между тем за один такой свиток, в котором оказались тексты аль-Асмаи, считавшиеся давно утерянными,[53] книжник из Сейхана Джеваль аль-Расуд бен-Руми, далекий потомок самого Джелалладдина Руми, отдал целый тюк серебра и лучшую наложницу. Наложница, которая оказалась слишком резва для старого торговца, была выгодно продана шейху из Берберии.

Большинство книг, заполненных еврейскими, арабскими, европейскими и непонятно еще какими письменами, были малоинтересны Тимофею. Но бывало и так, что среди незнакомых книг встретится вдруг что-то родное. На книжных развалах попадались летописи, которые считались погибшими — сгоревшими в пожарах древнего Киева или Старой Рязани, взятой на щит Батыевой ордой. Либо те книги, что были свезены в Москву старанием митрополита Алексия, но были погребены в руинах после захвата столицы Тохтамыш-ханом. Книги и свитки, однако, стоили бешеных денег. Чаще всего Акундинов с жадностью просматривал книгу, вздыхал и клал ее туда, откуда взял. Правда, однажды Тимофей сумел сбить цену настолько, что за один диргем ему удалось купить у Ангела — старика-болгарина — «Полный родословец русских князей, великих и удельных, рекомых Рюриковичами, от Рюрика Великаго и до Ивана, перваго московского царя, нареченного Грозным». Книга была рукописной, сшитой из нескольких тетрадок. Жаль только, что в ней отсутствовали листы, повествующие о князьях до Ярослава Володимировича, и не хватало переплета. Но будь она в целости и сохранности, то стоила бы все десять, а не то и сто диргемов. Да и у Ангела бы она не улежала, потому что несколько раз ее смотрели русские книжники, кривились и клали на место. Русские были лучшими покупателями для книготорговцев, потому что, скупая книги, они не торговались.

Вернувшись в отведенные покои, Акундинов целую неделю с удовольствием вникал в хитросплетения родословий, заучивая, что дед Василия Ивановича Шуйского (соответственно его «прадед») Андрей Михайлович, глава Боярского правления при малолетнем Иване Грозном, был казнен по приказу царя. До этого, правда, он собственной властью успел смести аж двух митрополитов всея Руси! А вот прапрапрапрадед Василия (ему, стало быть, приходившийся тоже каким-то там «пра-пра») Василий Кирдяпа спорил за великокняжеский стол с самим Дмитрием Ивановичем Донским! Да и Москву Кирдяпа вместе с татарами знатно пограбил! Родоначальник же князей Суздальско-Нижегородской земли Шуйских, внук Всеволода Большое Гнездо, князь Андрей, хоть и был моложе своего брата Александра, прозванного Невским, но раньше его стал великим князем владимирским! Опять-таки, было чем погордиться. Андрей Ярославович был первым, кто осмелился сразиться с татарами!