Грифон - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 14

— Перестань! — поморщился Семеныч. — Мне пришлось. Он чуть голову Ваське не смахнул, жаль, конечно, допросить не удалось. И отписываться теперь неделю. Ну да ладно. Мы этих кадров покружим хорошенько, расскажут, что и как. Вася, тебе благодарность. Два дня, два раскрытия! Верти дырки под вторую звезду! Я не я буду, если не пойду к начальнику и не потребую досрочного представления к очередному званию. Заслужил!

— А я заслужил доставку домой? — вяло осведомился будущий лейтенант полиции, пошатываясь и держась за голову.

— Само собой! — бодро ответил Федоренко.

— Семеныч, а чего криминалиста нет? Осмотр, что, не делали?

— Хмм… все сделали, — вмешался Коля. — Ты тут три часа валялся, я уж хотел тебя на «Скорой» отправить, да Семеныч не дал — говорит, отлежится. Мол, завтра ему на новую службу идти, а из больницы так просто не выпустят. Не — не подумай чего — мы ощупали тебя — пульс нормальный, все в порядке. Опять же Бернгольц тебя посмотрел — все в норме. Так что не считай, что тебя бросили на произвол судьбы.

— Не считаю, — вяло запротестовал я, хотя именно так и считал.

В дороге все молчали, и лишь Семеныч время от времени встревоженно поглядывал на меня и все спрашивал вновь и вновь, нет ли у меня странных ощущений, нет ли каких-то проблем, чем меня совершенно достал. И без него было тошно.

Я поглядывал в зеркало заднего вида, видел там себя — с великолепным фиолетовым фингалом и думал: ну как, как я завтра прибуду к месту моей ссылки с такой рожей? Ответа на этот вопрос не было.

Машка, видимо, ждала дома, так как она выбежала, когда хвост автомобиля с моими коллегами потерялся за углом соседнего дома. Она бросилась мне на шею и, поцеловав в губы, с надеждой спросила:

— Ну что? Как? Нашел? Вытащил?

— Нашел, вытащил, — ответил я, тараща глаза от невыносимой боли в голове.

— И как она?

— В больнице. На переливании крови. Маш, мне идти надо. Я отвратительно себя чувствую.

— Мне зайти? Ну — я же обещала расплату натурой! — хитро прищурилась Машка.

— Нет. Вали-ка ты домой, — твердо решил я. — Мне сейчас только тебя не хватало для полного счастья. Голова у меня болит. Ни до чего мне.

— Это что, месть? — подозрительно осведомилась Машка. — У меня в четверг правда голова болела, чего теперь, ты вечно поминать будешь? И в пятницу болела, да. Давление менялось, дождь был — ты же помнишь. А как дождь, у меня всегда голова болит.

— Да какая месть?! — возмутился я. — Ты на мою рожу глянь! Видишь мои боевые раны? Так чего ерунду несешь! У меня голова так болит, что сейчас я выблюю. Хочешь — прямо на тебя? Хочешь?

— С чего это ты решил, что я этого хочу? — искренне удивилась Машка. — А твой фингал — ты с ним даже красивее. Такой весь… мужественный. Такой мачо! Ух, так бы и затрахала тебя до смерти!

Освободившись от прилипчивой подружки, я пошел домой, вяло размышляя о том, как проходит мирская слава. Вот не было фингала — Машка так никогда не возбуждалась. Чтобы ее завести, надо было постараться. Правда, потом уже остановить трудно, но вначале… это я уже знал точно — опробовано, и не один раз. И даже не десять.

Мы встречались с ней уже три года, с тех пор, как она пришла к нам попросить кружку сахара — чай попить было не с чем, а бежать в магазин влом. Я как раз сидел дома, а родители свалили к бабке с дедом, оставив дома меня одного.

Я всегда страшно сопротивлялся поездке к дедам — дурацкие разговоры о каких-то родственниках, сюсюканье бабки и слюнявые поцелуи, которые потом тайком оттирал.

Поцелуи признаю только от подружки, и то — чтобы прежде зубы почистила. Патологически брезглив, понимаешь ли. Отец всегда над этим хихикал и говорил, что я уродился в каких-то князей Пипиркиных — из общей бутылки пить брезгую, от одного куска кусать брезгую — как будто не парень с рабочих окраин, а вшивый интеллихент в десятом поколении.

В общем, когда Машка пришла, она встретила здоровенного половозрелого субъекта в свободной квартире и с желанием трахать все, что шевелится. Чем она и воспользовалась. Как раз это был период после ее второго развода, и Машка уже два месяца страдала без мужчины.

Видимо, эффект от нашей первой встречи был таким, что память о ней отложилась в подкорке Машули на генетическом уровне. Теперь я у нее ассоциировался с хорошим сексом и служил чем-то вроде запасного варианта — нет никого другого, почему бы не воспользоваться этим почти двухметровым фаллоимитатором? Я все понимал, конечно, — не дурак. Только и мне это было тоже удобно. Тем более что я на знакомство с гламурными телками никак не тянул — ни по финансовому уровню, ни по происхождению. С Машкой у нас были теплые дружеские отношения. Приятно, в самом деле, иногда трахнуть друга…

Вот-вот должны были прийти родители, и я срочно залез в ванную, пока ее не оккупировали часа на два. Отец вечно по полчаса отмывал потеки машинного масла на руках, а мама иногда запиралась и устраивала там стирку. Увы, санузел у нас был совмещенный, так что выливалась это частенько в подпрыгиваниях и криках возле запертых дверей: «Скорее вы там! Уже невмоготу!»

Помывшись, я подошел к зеркалу и оторопел: на груди и животе у меня виднелся странный узор, как будто сюда врезала молния, оставив рисунок, в точности напоминающий ее фигуру. Змеистый, разветвленный след, разделенный на три части. Рисунок напоминал татуировку, каким-то образом нанесенную на мою кожу в тот период, когда я валялся в беспамятстве. Я даже подумал — уж не шутки ли это Петьки или Коли. Потом отбросил эту мысль как глупую — у них не хватило бы способностей на такую штуку. Здесь нужно было быть лекарем-магом, а я до сей поры таких не встречал — очень редкая модификация человека. Проклинающих и разрушающих хватает, а вот лечащих…

По какой-то странной причине исследования магов-ученых больше двигались в сторону военных разработок, чем в отношении лечения людей. Так что заклинаний для лечения было придумано раз-два и обчелся. А может, и хотели придумать, да не могли — может, суть упавшего метеорита была демонической, и он больше был направлен на разрушение, чем на созидание. В любом случае факт есть факт — деструктивных заклинаний море, а лекарственных — почти нет.

Минут десять я созерцал благоприобретенную татушку, и к концу просмотра пришел к выводу, что она мне даже нравится. С ней вид у меня был странный, даже какой-то опасный. Или впечатление об опасности складывалось после созерцания моего фингала? Не знаю. Так-то я был крепким парнем, ничего не могу сказать — худоват, да. Но не болезненно, а так — жилистый, как дерево. (Только не надо называть меня дубом! Терпеть не могу! Как бабка зарядит: «Ох, какой славный унучок! Крепенький, как дубок!» И все радостно гыгычут. Тьфу!)

Не зря меня Семеныч поставил вышибать дверь — в сравнении со мной они совсем мелкие личности. Коли не было — обычно он выносит двери — телекинезом — так что пришлось по старинке. Кстати, опять я по вине Семеныча во что-то такое вляпался. В глубине души копошился червячок мысли: «Ведь падение на артефакт, заряженный темной силой, так просто не обойдется!» Но я гасил эту мысль, так как она мне не нравилась очень сильно. По моей всегдашней привычке ловить неприятности, в этом случае можно было ожидать супернеприятностей.

Я улегся спать и тут же провалился в сон, как в спасительную пуховую перину, подложенную мне при падении. Спалось тяжко — я видел какие-то темные фигуры, слышал какие-то голоса, блуждающие вокруг меня в темноте, и проснулся совершенно разбитым, часов в восемь вечера.

Выйдя на кухню, был встречен радостным криком отца, показывающего пальцем на мой глаз, почти закрывшийся от синячины, и укоризненным покачиванием головы матери, как бы говорившей «я так и знала!» Ну что ожидать от него, кроме фингала под глазом!

— Ну что, сынок, как твоя работа? Скоро придешь ко мне в помощники? — радостно хмыкнул отец, поглядывая одним глазом в ящик, где извивались очередные девицы из «Поющих трусов». Мать неодобрительно поджала губы, глядя на этот телевизионный разврат, и переключила на другой канал, где показывали передачу «Моя дача» — на мой взгляд, совершенно отвратительное зрелище людей, копошащихся в грядках, как черви.