Молчаливый гром - Таскер Питер - Страница 21

Монахи низко склонились в знак приветствия и провели Тэраду во внутренний сад, обнесенный высокой стеной. Там резко пахло цветами, над бассейном планировали стрекозы. В слабой тени лежала на животе длинноногая женщина в темных очках и плавках-бикини. Она читала. Тело ее было влажным, и сквозь неплотную ткань просвечивалась расщелинка ягодиц. Когда она обернулась, Такэда мгновенно узнал Саёри Со, исполнительницу главной роли в самурайском фильме, который сэнсэй недавно снял. Она выглядела старше своих восемнадцати лет.

По оклику одного из монахов она встала и, не пытаясь прикрыть торчащие груди, вышла через дверь, в которую вошел Тэрада.

Сэнсэй сидел в парящем горячем источнике по пояс в воде.

— Заходи, Тэрада, — крикнул он, — твоей коже не мешает чуть подрумяниться.

Тэрада разоблачился и погрузился в обжигающую воду. Температура в источники была несусветная. Его ошпарило, сердце заколотилось, а кожа на бедрах и икрах стала красной, как у вареного рака.

Сэнсэй же блаженствовал, будто находился в детской ванночке. Он был лет на двадцать старше Тэрады, но тело его было, как у студента атлетического колледжа: железные бицепсы, объемные мышцы груди и ни грамма жира. Его детородный орган плавал у самой поверхности, как дредноут — огромный и угрожающий.

— Что за накопления! В твоем-то возрасте… — сказал сэнсэй, похлопав Тэраду по животу. — Тебе стоит заняться тем, что я практикую каждой весной.

— Чем же? — вежливо поинтересовался Тэрада.

— Пять дней в храме Коан-дзи. Будешь совсем другим человеком.

Тэрада едва не поморщился. Он видел по телевизору, что это такое: пять дней ригоризма в Коан-дзи — аскетический ритуал монахов-инструкторов. Еда дважды в день — только каша из ямса и ягод, собранных собственноручно. Подъем ровно в пять часов и медитация под ледяным водопадом. Затем бег нагишом по горным тропам. И так все светлое время дня, выкрикивая на бегу «сутры». Некоторые продирались сквозь заросли, так что на бедрах и ягодицах были полосы кровоточащих царапин. Среди ночи их каждый час будил ударом в живот кто-нибудь из служителей храма, за что полагалось тотчас же благодарить. Тэрада отнюдь не мечтал о курорте такого рода.

— Естественно наслаждаться едой, — продолжал сэнсэй, — но мы не должны позволять себе стать рабами удовольствий. От этого предостерегает судьба людей Запада с их наркотиками и богатством. Научись подавлять аппетит, и ты будешь им дорожить.

Это были его обычные афоризмы. Проект входил в критическую фазу. Разворачивались события, которыми требовалось управлять предельно точно, однако сэнсэй казался расслабленным. Он погружался в свою примитивную философию и медлил принимать решения.

Они попарились минут пятнадцать, по истечении которых Тэрада уже не чувствовал рук и ног. Сэнсэй между тем разглагольствовал на темы всемирной истории, искусства и международной политики. Тэрада считал себя вполне эрудированным, но уже в который раз сэнсэй поразил его глубиной своих познаний. Он одинаково авторитетно рассуждал обо всем — от Лао-цзы[10] до современного джаза, от астрологии до теории катастроф. Его образованность можно было назвать энциклопедической.

В рабочей комнате в подвале виллы сэнсэй вдруг превратился в иного человека — резкого и деловитого. Он вник в детали проекта, и ничто от него не могло ускользнуть. Удостоверясь, что его предыдущие требования выполнены, он передал Тэраде перечень новых указаний.

— Подготовительная фаза завершена, — сказал он. — Все на месте. Настал черед расширения и дестабилизации.

Сэнсэй прогнозировал ход событий в канун великого потрясения, а Тэрада опять восхищался изяществу и силе его стратегического мышления. Сэнсэй был мастером «го» — он увлекался «го» с юности и еще тогда, как говорили, стал профессионалом. Теперь весь мир был для него игральной доской. Иногда казалось, что он делает ходы наугад, но он мыслил на несколько позиций вперед. И противники, как правило, недооценивали его.

Год за годом сэнсэй расставлял своих учеников на ключевые места в политике и бизнесе, в средствах массовой информации и в государственном аппарате. Людей, которым он доверял, было не так уж много, но их влияние возрастало. Некоторых он вводил в самое сердце организации. Другие были мало информированы, но твердо верили, что то, что им велено делать, делается во благо Японии. Получилась разветвленная структура вроде паутины власти, отвечающая на малейшие прикосновения рук сэнсэя.

По мнению сэнсэя, было бы бесполезно пытаться трансформировать страну, только лишь апеллируя к традициям и гордости людей. В этом заключалась ошибка Юкио Мисимы,[11] старого приятеля сэнсэя, с которым они порой вместе выпивали.

Революции в сознании нации совершались в периоды кризисов, и катализатором всегда было давление извне. На этот раз предстояло организовать обстоятельства, подтолкнуть естественный ход событий в мире.

— Это будет вторая революция Мэйдзи,[12] — говорил сэнсэй, постукивая кулаком по столу.

— Мы с тобой, Тэрада, Сайго Такамори и Сакамото Рема[13] нашего поколения. Как и они, мы вынашиваем планы возвеличивания Японии. Это наша историческая миссия.

Тэрада слегка поклонился. Он был одухотворен доверием сэнсэя. Он чувствовал себя почти равным ему, его партнером.

В университетские годы Тэрада упивался атмосферой студенческой жизни, дискуссиями о Достоевском, Сартре, сексуальном освобождении, ему нравилось быть свободным от старых традиций. Возврат к семейной профессии пришел как удар, особенно когда пришлось начинать с нуля, продавая спидометры водителям грузовиков, сводничая и постоянно ища не занятые мелким бизнесом ниши. Да и сейчас, достигнув многого, он ощущал недостаток общения с интеллектуалами прежнего круга. Хотя дважды в год летал в Европу, чтобы посетить в Милане «Ла Скала» и хотя собрал выдающуюся коллекцию живописи. Общение с сэнсэем восполняло пробел в его жизни. Идеи сэнсэя были глобальны, гуманны и благородны.

— Конечно, — говорил сэнсэй, — героям Мэйдзи сопутствовал успех, потому что они понимали, как обуздать техническое развитие применительно к их целям. «Западные знания с японским духом» — так впоследствии это было названо. Они с толком использовали боевые корабли, пушки, современную военную технику. Мы по-своему делаем то же, используя самое мощное оружие современности — деньги.

Иванага наблюдал из окна отъезд красной «феррари». Он покачал головой и усмехнулся. Эти якудза… Они-то, по крайней мере, достаточно честны, а честность Иванага ценил. По сути, он доверял Тэраде больше, чем кому бы то ни было. Недостаток Тэрады, его слабость в том, что он простодушен: говорит напрямую, как думает, неизящно и односмысленно.

Другое дело — политики, которым вообще нельзя доверять при всей их изысканности. Перед встречей с ними следовало расслабиться.

Саёри ждала в саду. Она надела белое платье без лямок, в котором снималась в последней сцене его фильма. Она повернулась спиной, чтобы он помог расстегнуть молнию.

Один из монахов принес коврик и раскатал его под решеткой, увитой глицинией. Иванага притянул Саёри к себе, лег на спину и, не двигаясь, смотрел в небо, пока она работала, двигаясь на нем, медленно, тщательно, именно так, как он научил.

Молодой монах стоял у ворот и наблюдал. Лицо его было бесстрастным. Красные стрекозы кружились над бассейном. Иванага видел вершину Фудзиямы, поднимающуюся над облаками.

Господин Землевладелец случайно увидел господина Избирателя на чемпионате по борьбе сумо в Нагое. Тот сидел впереди в специальной ложе вместе с чиновником из русского торгпредства и переводчицей. Когда борцы вышли в последний раз, господин Землевладелец услышал голос господина Избирателя, выкрикнувшего имя своего любимца — новоиспеченного чемпиона с туловищем, как у молодого слона, и лицом ребенка.