Откровение - Литтл Бентли - Страница 21

Но он прожил здесь уже четыре дня, и, честно сказать, дом ему не понравился. Отец Селвэй исчез, всю его семью обнаружили убитыми - одного этого было достаточно, чтобы по ночам начали приходить неприятные мысли о смерти. Но и помимо этого, похоже, с домом творилось что-то неладное. Дом испускал - как это любили говорить в шестидесятые? - дурные флюиды.

Это был недружелюбный дом.

Эндрюс взял чашку, перешел с ней в гостиную и, прежде чем устроиться в кресле, немного увеличил громкость проигрывателя, надеясь тем самым заглушить едва слышимые ночные скрипы и потрескивания, испускаемые старым домом. Его преподобие был человеком не робкого десятка, но вступил он в лоно церкви именно потому, что знал, понимал, что такие материи, как добро и зло, - не расплывчатые понятия, выдуманные философами и религиозными мыслителями, а вполне конкретные реальности, можно сказать - факты жизни.

И этот дом был недобрым.

Эндрюс считал себя восприимчивым к "ауре", к ощущениям, к "флюидам". Может, он зря психует по мелочам. Возможно. Но он всегда мог сказать, что по отношению к одним местам и людям у него возникают плохие ощущения, а по отношению к другим - хорошие. Будучи еще студентом колледжа, он путешествовал по Германии и однажды не смог войти в один ресторан. В путеводителе этот ресторан был помечен как популярное среди туристов место, но волна тошноты, страха и отвращения, окатившая его на подходе, оказалась настолько сильной, что он не смог заставить себя войти в здание. Позже он прочитал, что в этом здании были убиты сотни цыган во время первой волны насилия перед началом Второй мировой войны.

Ощущение в доме отца Селвэя было не таким сильным, как перед рестораном, но довольно похожим.

Эндрюс неловко поерзал в кресле. В гостиной был единственный источник света - торшер между креслом и диваном. Вдруг ему показалось, что в комнате, где и без того царил полумрак, резко потемнело. Нет, надо перестать думать о таких вещах. Лучше сосредоточиться на чем-нибудь ином - например, на воскресной службе. Эндрюс взял с маленького столика орехового дерева Библию в черном переплете и открыл на заложенной ранее главе из книги Иова. Краем глаза он заметил какое-то движение и поднял голову. В кухне по-прежнему горел свет, там он ничего не увидел, но в коридоре царил полный мрак. По всему дому свет тоже был выключен.

Из глубины коридора послышались странные легкие шаркающие звуки.

Эндрюс импульсивно вскочил, расплескав чай на страницы лежащей на коленях Библии. И без того тонкая и просвечивающая бумага стала просто прозрачной, из-под текста проступили буквы нескольких страниц, превратив его в нечитаемую черную массу.

Черная масса.

Прекрати, прикрикнул он на себя. Ты взрослый человек, а не ребенок, боящийся темноты. Ты священник, представитель духовенства, человек, за которым - вся сила Церкви и Господа.

Но почему так напряглись мышцы? Почему он так пристально всматривается в темноту коридора, словно хочет увидеть признаки какого-то движения? Почему он так напрягает слух, пытаясь различить инородные звуки за ритмичным кадансом фортепьяно Эррола Гарнера?

Эндрюс закрыл Библию, сложил руки на гладкой черной поверхности, прикрыл глаза и начал молиться.

- Отче наш... - Губы беззвучно шевелились, выговаривая знакомые слова.

Пластинка закончилась. Откуда-то из глубины дома послышался звук разрываемой бумаги. Звук был очень отчетливым во внезапно наступившей тишине.

Взрослый или не взрослый, священник или не священник, но он испытал сильное желание убежать. Инстинкт требовал немедленно распахнуть входную дверь, выскочить на улицу, прыгнуть в свою машину, стоящую у тротуара, и провести остаток ночи в хорошем, чистом, современном отеле с ярко освещенными комнатами и холлами, полными народу. Инстинкт его обычно не подводил.

Многие годы он не испытывал такого страха.

Поэтому он решил остаться.

Эндрюс слегка потянул за цепочку на шее и нащупал золотой крестик. Прикрыв глаза, он вновь начал читать молитву. Последние слова - "и избавь нас от лукавого" - он произнес вслух.

Потом открыл глаза и принюхался. В комнате пахло чем-то горелым. Паленой плотью?

Нет, этого не может быть. Он преувеличивает, пугая сам себя. Это просто игра возбужденного воображения. Он не в состоянии мыслить логически, рационально.

Но горелым действительно пахнет.

Что это? Сера? Угли? Адская геенна огненная?

Нет. Ничего. Это просто игра воображения.

Сработала пожарная сигнализация.

Эндрюс выпрыгнул из кресла как подброшенный. Громкий, пронзительный визг, прорезавший тишину как бритва, который не мог бы заглушить и самый громкий звук.

Теперь он уже не думал о флюидах и странных ночных шорохах. Возникло нечто реальное - огонь. Забыв о страхе, Эндрюс выскочил в коридор и, нащупав выключатель, включил свет. Ужасный, тошнотворный запах становился все сильнее. В помещении поплыли сгущающиеся коричневатые клубы дыма, напоминающие смог.

Добежав до кабинета отца Селвэя, он включил там свет, распахнул дверь и застыл на пороге, пытаясь сквозь густой дым разглядеть, что там происходит. Заслезились глаза. Он попытался протереть их, но стало еще хуже. Дым явно шел откуда-то из глубины комнаты, но жара не чувствовалось и языков пламени не было видно. Видимо, пожар пока маленький, с ним можно справиться. Эндрюс побежал на кухню, нашел под раковиной самую большую кастрюлю, открыл на полную мощность краны горячей и холодной воды, а потом с полной емкостью побежал обратно, оставив воду невыключенной.

Наверное, пожар возник из-за неисправности в электропроводке. Загорелась бумага. Или ковер.

Он вбежал в комнату. Теперь в задымленной комнате стали видны небольшие языки пламени. Эндрюс опрокинул на огонь кастрюлю и побежал за новой порцией.

После трех рейсов пламя погасло. Эндрюс, надрывно кашляя, прошел в кабинет и распахнул оба окна. Надо будет сообщить об этом епископу. Пожар был не настолько серьезен, чтобы ставить в известность пожарную охрану, но епископу следует знать, что произошло. Пошатываясь, он вернулся в коридор, попробовал вздохнуть поглубже, но от этого кашель начался еще сильнее, вплоть до рвотных спазмов. Не в силах стоять, Эндрюс опустился на колени. Через некоторое время приступ прошел, и он поднялся. Тем временем дым из кабинета вытянуло на улицу, и священник смог заглянуть в комнату.

В кабинете царил хаос. Все книги отца Селвэя, аккуратно расставленные на стеллаже у дальней стены кабинета, оказались сброшены на пол. Просто чудо, как они все не загорелись. На специальной подставке посреди комнаты, рядом с письменным столом отца Селвэя, лежала распластанная черная обложка Библии, все страницы которой были жестоко выдраны, разорваны на мелкие клочки и свалены в кучу. Они-то и загорелись.

Эндрюс в шоке смотрел на оскверненное помещение. Кто мог это сделать? И зачем? И как? Он весь вечер находился дома и ничего не слышал до последних пяти или десяти минут - да и те звуки были едва различимы.

От остатков дыма на глаза навернулись слезы. Он стер их рукой, но глаза заслезились еще сильнее. Решив не обращать внимания на такие мелочи, Эндрюс внимательно огляделся. По всем правилам, комната должна была полыхнуть как факел. Почему пожар оказался столь незначительным? Подойдя к столу, он взял в руки одну из страниц оскверненной Библии. Страница была мокрой от воды, обуглившейся по краям и липкой на ощупь. Он поднес ее ближе к лицу, чтобы получше разглядеть, и тут же отшвырнул. Подавив рвотный позыв.

Бумага была измазана экскрементами.

Эндрюс посмотрел себе под ноги. Все страницы, все книги, оказывается, каким-то образом оказались изгажены человеческими экскрементами.

Посередине стола отца Селвэя располагался крест из засохших фекалий.

Эндрюс опустился на колени. Его начало тошнить. Конвульсивные, неконтролируемые приступы рвоты сотрясали все тело. Он попытался молиться, но сознание отказывалось переключаться от физиологических мук.