Игорь Саввович - Липатов Виль Владимирович - Страница 32

– Хвост пистолетом, отче! – шепнул Прончатов на ухо, сдавливая пальцы и локоть Игоря Саввовича. – Шагай за моей широкой спиной.

Спускаясь в трюм по крутому трапу вслед за Прончатовым, заместитель главного инженера треста Ромсксплав Гольцов лениво размышлял о том, что слишком много начальства самого крупного калибра брошено на большегрузный плог на хитрой реке Коло-Юл. Ах и ох! Если бы Валентинов не был отцом Игоря Саввовича, если бы Валентинов не считал Коло-Юльский плот своей лебединой песней, то один бывший начальник Весенинского сплавного участка Игорь Гольцов…

– Прошу садиться, товарищи! – деловито произнес Валентинов. – Кузьма Юрьевич, вам, как гостю, самое удобное кресло… Покорнейше прошу садиться!

Они находились в самой большой каюте катера, так сказать, плавучем рабочем кабинете главного инженера. Круглый большой стол, пригодный для многолюдных совещаний, шкафы со специальной литературой, телефон, который на крупных стоянках подсоединялся к местной телефонной сети; второй телефон соединял кабинет с рубкой катера; висели на стене карты, схемы, графики; в углу – мощная рация. Одним словом, кабинет был строгим, деловым, но в то же время богатым: дорогой и яркий линкруст на переборках, карельская береза, ковер на полу.

– С чего начнем, Кузьма Юрьевич? – сухо и слишком громко для первой фразы спросил Валентинов. – По трафарету должен делать сообщение Валентинов, по сути – товарищи Левашев и Прончатов, только что побывавшие на Коло-Юле и обладающие, возможно, свежей информацией

Игорь Саввович, по-прежнему мутный и больной, настороженно наблюдал за первым секретарем обкома. Он засек едва приметную улыбку Левашева в ответ на вызывающий тон Валентинова, не пропустил и веселой гримасы на «свежую информацию», и все это было привычным и понятным. Дело в том, что первый секретарь обкома сплавное дело знал хорошо, но, естественно, главный инженер в этом был на две головы выше Левашева и всегда ревниво оберегал от вмешательства в свое дело влиятельных лиц. Левашев, надо признать, был человеком удивительно последовательным: выбрав из всех отраслей хозяйства самую главную на сегодня, он мертвой хваткой вгрызался в дело и не успокаивался, пока не доводил до конца. В эти дни первый секретарь занимался сплавом, и это значило, что мог знать что-то такое, чего еще не знал Валентинов. Вот поэтому голос Валентинова усмешливо дрогнул на словах «свежая информация», а Левашев ответил легкой улыбкой.

– Поступайте, как вам угодно, Сергей Сергеевич! – довольно сухо проговорил он, и только после этого сел в удобное кресло. – Впрочем, было бы не худо послушать Олега Олеговича.

– Олега Олеговича мы послушаем! – еще энергичнее прежнего проговорил Валентинов. – Но сначала, товарищи, извольте получить приятный сюрприз!

Валентинов открыл шкаф, вынул из него бумажный рулон, одним движением развернул, и большой круглый стол накрыла карта, увидев которую Гольцов, Прончатов и Левашев восхищенно охнули. Это была лоция, выполненная в непривычно крупном масштабе, лоция Коло-Юла, о существовании которой никто даже не подозревал. Игорь Саввович уже намерился было спросить, на кой черт речникам понадобилась такая огромная лоция несудоходного Коло-Юла, как заметил, что лоция выполнена вручную, хотя казалась типографской.

– Лоция сделана руками покойного капитана Бориса Зиновьевича Валова! – сказал Валентинов, осторожно перелистывая приложение к лоции. – Мой друг, умирая, завещал лоцию мне… Он хотел взять большегрузный плот на Коло-Юле.

Присутствующие молчали. Одни знали капитана Валова, другие слышали о нем, овеянном легендами и по-настоящему легендарном. Капитан Валов провел первый в истории Оби и ее притоков большегрузный плот по Чулыму на пароходе «Латвия», и с этого началась эпоха борьбы за ликвидацию молевого сплава, то есть спасения Оби и ее притоков.

– Капитан Валов, мой друг Борис Зиновьевич считал, что плот по Коло-Юлу провести можно и должно! – медленно продолжал Валентинов. – В оставленных им записках много ценного…

Капитан Валов умер от второго инфаркта, главный инженер Валентинов после второго инфаркта остался жить, стоял возле круглого стола, полководческим жестом показывал на лоцию, но, говоря о Валове, побледнел, глаза провалились, борода смотрела в пол…

– Думаю, теперь есть резон послушать Олега Олеговича! – сказал Валентинов. – Что новенького? Чем порадуете? Чем огорчите?

Прончатов, как всегда, был свеж и здоров, весел и чуточку нахален; пятнистое от комариных уколов лицо горело и смеялось, глаза – мальчишечьи. Сплавной дока поскреб ногтями небритый подбородок и с наслаждением проговорил:

– По всем факторам наблюдается благостное статус-кво, кроме одной забавной детали… – Прончатов помолчал. – Какие точки реки Коло-Юл мы считали до сих пор самыми опасными? Горелов, где начинается Гореловская же протока, Типсинская мель и крутая излучина возле деревни Матросовки. Так, дорогой шеф?

– Так! – сказал Валентинов. – А у вас есть иная точка зрения?

– Ого! – Прончатов скучно покосился на Лева-шева.

Валентинова, казалось, ударили по голове. Он как-то растерянно посмотрел на Прончатова, уткнулся в лоцию… Коло-Юл на карте лежал ясный, с разветвленными сосудами проток и притоков, со старицами. Типичная для Нарымских краев река, медленная, неширокая, но загадочная: омуты, прибойные и отбойные течения, напор воды из проток, мели там, где должны быть глубины, и, наоборот, глубины там, где должны быть мели.

– На традиционном представлении о Коло-Юле мы в рай не попадем, – нагловато заявил Прончатов. – Как, по-вашему, где самое загогулистое место? – Он повернулся к Игорю Саввовичу. – Игорь, ты-то должен знать – исходил реку вдоль и поперек…

– Ледневка – непроходимое место, – сказал Игорь Саввович. – Здесь плот не удержат никакие грузы. Первая причина – деревянное дно, вторая – подземное течение…

Шесть глаз устремились на Игоря Саввовича. Смотрел радостно Валентинов – родной отец все-таки, одобрительно улыбался Прончатов, по-прежнему, казалось, изучал его секретарь обкома. Прончатов сказал:

– Мы были в Ледневке. Действительно, загогулистое место!

Валентинов бросился к лоции, рванул тетрадь капитана Валова, нашел нужное, прокричал: «Надо разобраться с течениями возле пункта Ледневка». Затем главный воздел руки в потолок, брякнулся в кресло, захохотал и зааплодировал:

– Браво! Браво! Эта самая Ледневка, можете представить, не давала мне покоя! Я буквально извелся, но не мог понять, чем вызвано предостережение Валова, так как не знал об источнике правого прибойного течения! Боже мой! Подземное течение! Только и только – подземное течение… Слушайте, Игорь Саввович, как вы узнали о подземном течении? По разнице прибойного и отбойного…

Игорь Саввович болезненно поморщился.

– Старожилы давно знают о нем, но самый верный источник – мальчишки.

– Мальчишки-то при чем?

– Мальчишки – загадочные люди. Они не хотят купаться в холодной воде, если рядом – теплая. А холодная вода – это зона подземного течения. Вот вам смешное правило: там, где не купаются мальчишки, идет мощное холодное течение. Это относится ко всему теплому летом Коло-Юлу. – Игорь Саввович поднялся напрягаясь. – Прошу простить меня, товарищи. Я, кажется, болен, разрешите отсутствовать!

Черт его подери, этого первого секретаря! Даже спиной Игорь Саввович чувствовал взгляд прищуренных, изучающих глаз, и было такое мгновение, когда показалось, что Левашев действительно если все и не понимает, то догадывается; по крайней мере, секретарь обкома явно знал, что Игорь Саввович на совещании сказал не все, что мог сказать, и что с Гольцовым происходит неладное. А впрочем, какое дело Игорю Саввовичу Гольцову до изучающих взглядов первого секретаря обкома партии? Пусть себе смотрит в спину вместо того, чтобы глядеть в лоцию и думать над тем, какая учалка нужна для плота.

Игорь Саввович осторожно, словно держал в руках снаряд, способный взорваться от самого легкого движения, прошел в свою каюту, морщась и тихонько постанывая, разделся, залез под одеяло, повернулся лицом к переборке, укутался с головой одеялом, выпрямился и замер. Было необходимо долго, неопределенно долго не двигаться, так как каждое движение причиняло боль и вызывало новый приступ дикого, отупляющего, леденящего сердце страха, такого страха, что хотелось выть волком, кататься по полу, кричать, вопить, раздирая рот, чтобы заглушить страх.