Королева Камилла - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 24

Королеву до самых дверей дома проводил Спигги.

– Не хочется, чтобы вы напоролись на каких‑нибудь гопников, Лиз, – объяснил он.

Дома королева устроилась у газового камина в любимом кресле в стиле Людовика XVI, вывезенном из Букингемского дворца тринадцать лет назад. Кресло потерлось и обветшало, как и все остальное в ее маленькой гостиной. Обюссонский ковер, активно эксплуатируемый Гаррисом и Сьюзен, утратил прежний блеск, а тяжелые парчовые гардины в нескольких местах оторвались от крючков и провисли под филигранным карнизом; их неряшливый вид оскорблял чувства Елизаветы, с ее страстью к порядку.

Вести дневник королева начала еще в детстве. Ее няня, Мэрион Крофорд, или попросту Крофи, говаривала:

– Элизабет, ты будешь встречать множество интересных людей и посещать волшебные экзотические страны. Тебе следует записывать свои мысли и переживания в блокнот.

Совсем еще юная Елизавета, только – только научившаяся писать собственное имя, спросила, что такое «переживания». Няня ответила:

– Хорошее переживание – это когда мама приходит в детскую поцеловать тебя перед сном.

– А плохое переживание – когда мама не приходит? – спросила Елизавета.

– Если мама не приходит, не надо переживать. Она ведь очень занятая женщина, ее муж – брат короля Англии.

– Папа – брат короля?

– Истинно так, – сказала Крофи.

– Почему?

– Потому что у него голубая кровь. И у тебя тоже.

На другой день Елизавета упала на каменистой дорожке и разбила колено, но капли крови, выступившие на ссадине, вне всякого сомнения, были красными. Девочка никому не сказала, что поранилась, иначе все бы узнали, что ее кровь совсем не голубая.

Королева на мгновение прикрыла глаза, наслаждаясь покоем, теплом очага и восхитительным сознанием того, что кроме записи в дневнике не осталось вовсе никаких дневных трудов.

Она открыла дневник и написала:

Хлопотливый день. Мне удалили зуб пассатижами, навестила Филипа, бранилась с заведующей интерната, созвала семейный совет. Отреклась.

Чарльз так забавно завелся насчет коронации Камиллы.

Уильям предложил себя, но он слишком юн и, по – моему, чересчур рьян.

По поселку ходит слух, запущенный, очевидно, Беверли Тредголд, будто я умираю. Что ж, можно сказать, королева Елизавета умерла, да здравствует

Элизабет Виндзор!

Погода стоит осенняя, как оно и бывает в конце лета.

Королева закрыла дневник и включила телевизор; показывали, как дочь бывшего премьер – министра поедает кенгуриные яички в экваториальных джунглях Австралии[29].

Дожидаясь, пока закипит молоко для какао, королева размышляла о том, что больше ей не надо выходить к жутким шеренгам подобострастных актеров, певцов и юмористов на благотворительных мероприятиях. «Господи, – думала она, – я наконец отмотала свой срок!» Королева содрогнулась, вспомнив острый позор чтения тронной речи. Традиция переворачивать страницы пальцами, затянутыми в белые перчатки, была чудовищна сама по себе, так ведь еще и сама речь отличалась редкой бессмысленностью…

Зарыв ноги в спящую Сьюзен и прихлебывая какао, королева повела беседу с Гаррисом:

– Где мы будем жить, когда уедем отсюда, а, малыш? Большинство дворцов, как я понимаю, отдали для развлечения публики. Бедный мальчик, ты ведь не видел ничего, кроме Цветов, да? Никогда не ездил в «роллс – ройсе»? Ты не знаешь, каково это, летать на собственном самолете? Или когда все время вокруг красивые вещи, а? Ты мой кусочек грубой жизни, а, мальчик?

Гаррис прорычал:

– Ага! Грубей, чем шлюшьи шутки, зато не дурак.

Прежде чем лечь, королева трижды стукнула в стену, и Вайолет Тоби постучала в ответ. Таков был их обычный ритуал: все, мол, в порядке.

Марсия Бойкотт была женщиной, неспособной жить в хаосе. Недобрые приятели и коллеги описывали ее как «всем аккуратисткам аккуратистка».

Принц Эндрю, вернувшись с семейного совета, с трудом узнал родное жилище. Набив четыре мешка мусора, Марсия до неузнаваемости преобразила комнаты нижнего этажа. От аппетитных запахов, плывших из кухни, у Эндрю потекли слюнки. Все музыкальные диски Марсия расставила в алфавитном порядке, диван отскребла от пятен, подмела, вымыла полы и до блеска отдраила кухонную утварь.

– Е – мое! – воскликнул Эндрю. – А ты не сидела сложа руки, Марсия.

– Пирог с мясом и луком будет готов через десять минут. Давай‑ка я пока смешаю нам по стаканчику, и ты мне все расскажешь про вашу встречу.

Эндрю скинул ботинки и растянулся на диване, откуда мог наблюдать, как Марсия мешает коктейли в двух стаканах с массивными донышками. Тощевата она немного, отметил принц. Обычно ему нравилось, когда на женщине имелось кое – какое мясцо, но нынче днем Марсия его потрясла в постели. Абсобля – лютно потрясла.

– Ну, как все прошло? – Марсия подала Эндрю розоватый коктейль.

– Скукотень, – ответил Эндрю. – Маман отреклась, Чарли полез в бутылку, а собачка принцессы Кентской цапнула Камиллу за палец.

Убежденная монархистка Марсия, чьи родители держали химчистку и никогда в жизни не повышали голоса, загорелась.

– Энди, расскажи подробнее, пожалуйста. Начни с того, как ты пришел к сестре, – попросила она.

Когда Эдвард и София вернулись домой, их дочь Луиза спала перед телевизором. Приходящая няня, Шанель Тоби, смотрела «Я – знаменитость, вытащите меня отсюда!».

– Одна женщина щас съела кенгуриное яйцо. Такая гадость!

Шанель получила плату и убежала домой, чтобы успеть до комендантского часа, а Эдвард и София переложили Луизу в кровать. Когда ей подтыкали одеяло, девочка проснулась и сказала:

– Эгей, мамуся, эгей, папуля.

– Луиза, возможно, мы скоро уедем отсюда и будем жить в другом городе, – сказала София. – Город называется Лондон, и у нас будет большой дом с чудесным садом.

– Я не хочу уезжать отсюдова, мамуль, – скуксилась Луиза. – У нас хороший дом. И не надо сада. Мне нравится играться на улице с Кортни Тоби.

У Софии буквально сперло дыхание, что всегда случалось, стоило ей услышать имя Кортни. То было исчадие ада семи лет от роду. Исчадие это вечно материлось, щеголяло в нарядах, словно пошитых для малолетней шлюхи, обожала играть в бандюков, и вызывать полицию, чтобы разняли якобы мордующих друг друга родителей.

Выскользнув из детской, София сказала мужу:

– Эд, если мы не выберемся отсюда в ближайшее время, этот говор пристанет к ней на всю жизнь.

17

На следующее утро, за завтраком. Сынок Инглиш получил по электронной почте стенограмму королевского семейного совета. Глядя в экран ноутбука, он воскликнул с набитым ртом:

– Бог мой! Королева собирается отречься.

– Сынок, ты весь стол крошками заплевал, на хрен, – отозвалась Корделия.

– Да пошли эти крошки! – воскликнул Сынок. – Вся моя монархическая затея строилась вокруг этой драной королевы. На носу моего корабля должна быть эта маленькая непреклонная фигура. Пусть исполняет свой долг, язык держит за зубами, а голову высоко.

– Как будто эта королева хоть раз, пока была на троне, сделала что‑нибудь замечательное или сказала что‑то запоминающееся.

– А зачем что‑то делать или говорить? – возразил Сынок. – Ей нужно просто там быть.

– Но ведь толпы не валят на улицы, требуя ее возвращения? А, пупсик?

– Пока не валят, – согласился Сынок. – Но на монархию, как и на любой товар, нужно сначала создать спрос.

Корделия засмеялась:

– А нельзя выписать дешевую королеву из Китая?

Сынку было не смешно. Он погрузил испачканный маслом нож в банку с комковатым оксфордским мармеладом и намазал оранжевое желе на тост.

– Сколько раз я тебя просила не делать так? – возмутилась Корделия. – У тебя реально гадкие привычки.