Восточное наследство - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 20

Ревнивое соперничество двух ведомств Ерожин сразу почувствовал. Дома, в области, такого не водилось. Там, в родном городе, с начальником отдела ФСБ Пантюхиным они часто дулись на бильярде, выезжали общей командой на рыбалку. И, хоть близкими друзьями не стали, жили по-приятельски.

После задержания с поличным крупного карася в цепи с травкой, Ерожин получил очередную звездочку. За три года он вырос в подполковника. Такую карьеру мало кто из москвичей сумел сделать… Да и с городской изнанкой подполковник Ерожин познакомиться успел. Поэтому любил глядеть на столицу со смотровой площадки Воробьевки. Оттуда она казалась чистенькой и ладной.

В палату зашла Сима, молоденькая медсестра, сменившая прежнюю. Сима была свежа, но никаких эмоций у Петра Григорьевича не вызвала. В девушке не было призыва. Это была обстоятельная молодая женщина, исправно и без особых эмоций идущая по жизни. Работа, муж, дети. Если у Симы этого еще нет, то обязательно будет.

Ерожин вспомнил свой последний роман.

Маша Цыплович появилась в Чертанове как бы между делом и застряла там на несколько месяцев. С первых минут Маша работала женой,.

Она аккуратно убрала квартиру. Разложила по ящикам белье и квитанции. Все постирала.

Везде стерла пыль и принялась за обеды. Придя с работы, Ерожин получал закуску, суп, второе и десерт. Подполковник, привыкший перехватывать между делом, столько пищи за раз принять не мог. Засыпал с тяжелым животом и безо всяких желаний. Маша раздевалась с тем же выражением, что пылесосила квартиру. Раздевшись, укладывалась и ждала любви, как продолжения своей женской деятельности. Маша имела добротную фигуру. Нормальный, не вялый бюст и подтянутый живот.

Хорошей формы ноги с безупречным педикюром. Но сильных желаний у Ерожина не вызывала. Любовный акт, происходящий между ними, скорее напоминал часть семейной службы. Маша закрывала глаза, потом начинала дышать, изображая страсть, затем вставала и шла в душ. Ерожин даже приспособился совмещать любовные утехи с просмотром новых боевиков. Такая жизнь могла лишить подполковника главного жизненного стимула. Существование без страсти делало все бессмысленным.

Ни верность Маши, а девушке и в голову не приходило изменять Ерожину, ни ее добротная хозяйственная умелость не могли заменить Петру Григорьевичу главного — остроты флирта. Ради этих неуловимых игр в мужчину и женщину он и жил.

Ерожин попробовал все. Не попробовал только большого и сильного чувства. Слово «любовь»

Ерожин никогда не произносил. Это слово не имело в наборе определений подполковника никакого смысла. Он употреблял выражение «запал». Я на нее запал, говорил он приятелям, если появлялась девушка, возбуждавшая его желания больше, чем на одну встречу.

От Маши избавиться было не так просто. Она не делала никаких проступков. В данном случае избавиться означало уволить. Уволить женщину с должности жены. А как найти предлог, чтобы уволить хорошего исполнительного работника? Воспользовался друзьями. Ерожин пригласил в Москву погостить Толю с женой. Маше пришлось освободить квартиру. Ерожин отвез ее домой как бы на время, а потом спрятался. После отъезда друзей он трусливо сменил замок и, возвращаясь с работы, крался к квартире, как набедокуривший школьник. Маша часто звонила в дверь, но Ерожин не открывал. Через полгода Ерожин встретил девушку возле министерства. Она вела под руку лохматого очкастого субъекта и глядела на него с тем же материнским умилением, что раньше на Ерожина. Петр Григорьевич с облегчением вздохнул. Маша Цыплович устроилась на новую работу.

Дверь открылась, и профессор в сопровождении трех ассистентов подошел к постели.

В палате вспыхнул яркий свет. Ерожин зажмурился. Профессор что-то говорил окружающим. Ерожина щупали, мяли. Профессор смотрел на просвет темные листки снимков. На пленке светлыми разводами просвечивали линии костей и суставов.

— Что со мной будет? Когда выпишите? — спросил Ерожин и сам удивился слабости своего голоса.

— Ишь, чего захотел! Выписки… Ты, подполковник, сперва подлечись, а потом вопросы задавай, — ответил профессор. — Переводите в травматологию. Опасности нет. Но режим держать жесткий. Сможет подниматься, пусть в туалет сам шкандыбает. Мужику трудно в беспомощности, как старой бабке. По себе знаю. — Профессор направился к двери, и Ерожин только теперь заметил, что тот хромает, опираясь на трость.

Когда Ерожина перевозили в травматологию, он спросил сестру Симу:

— Почему профессор с палкой?

— Он с Афганистана без ноги… В госпиталь снаряд угодил. Аккурат во время операции, — добавила нянечка, помогавшая катить Ерожина. — Хорошо, что только одну оторвало.

Ерожина ввезли в лифт. Знакомый по ночи звук электрического мотора сопровождал спуск кабины. При остановке Петр Григорьевич снова почувствовал острую боль в плече.

Стиснул зубы, чтобы не застонать. Боль прошибла последнюю перегородку в мозгу. Ерожин вспомнил все. Глинистые ухабы в предрассветном лесу. Фары выхватили темную массу «Форда». Раскрытые дверцы в покинутой машине. Первым выскочил Ерожин, за ним Конягин. Ерожин выхватил пистолет и только успел снять предохранитель, как полыхнуло из кустов. Он вспомнил свет вспышки и треск автомата… Дальше пустота.

В палату, куда перевезли Ерожина, на постели с забинтованной головой сидел худой человек в пижаме. Он кивнул Ерожину и что-то промычал. Рот соседа оказался под бинтом, и говорить тот не мог.

Днем пришел Грыжин. Шеф уселся на краешек кровати. В коридоре, за матовым стеклом двери Ерожин заметил силуэт охраны.

— Что, допрыгался? — пробасил генерал. — Ничего, рана твой главный орган не задела… Представляешь, как бы тебе пришлось без кобелиного признака?

— Как все произошло? — спросил Ерожин.

— Как-как? По-мудачески… — ответил генерал. — Ты в кабинетах засиделся; оперативный опыт забыл. Кто так на бандита идет? Вылезли, пистолетами машут.

— Конягин как? — спросил Ерожин.

— Похоронили… — Генерал отмахнулся. — Тебе сейчас негатив не нужен. Хорошие эмоции надо выдавать. Я тебе новую работу приглядел. Будешь службу безопасности фирмы возглавлять. Оклад в три раза выше министерского.

— Вы меня списываете? — Ерожин привстал на кровати и повалился от резкой боли в плече. , — Не дергайся. Никто тебя не списывает.

По состоянию здоровья тебя придется в запас.

Медкомиссия не пропустит. Пенсию получишь и новую работу. Заживешь, как буржуй. Всех нас за пояс заткнешь.

— Что ж это за работа такая? — спросил Ерожин, продолжая морщиться от боли.

— Пойдешь к моему другу Аксенову. Ты его пулю получил. Они на набережной Аксенова поджидали.

— Их взяли? — спросил Ерожин.

— Перестреляли, как бешеных собак. Но это так, сявки. На Аксенова у них головорезов хватит. Игра не шуточная. Работа тебе будет.

И работа нелегкая. Зато и оплата! Полторы тысячи зеленых я из Аксенова на тебя вытряс.

Представляешь, какие деньжищи? И каждый месяц. Зря таких денег не дают. Придется наладить охрану самого и всей семьи. Помню, в ресторане тебе его дочка Надя ой как приглянулась… Вот и отличишься. — Генерал достал из кейса плоскую бутылку армянского. — За твое здоровье… — Отвинтил горлышко и глотнул.

Жидкость цвета крепкого чая забулькала и потекла в генерала. Ерожин видел, как кадык Грыжина пульсирует в такт глотку. Оторвавшись от горлышка, генерал протянул бутылку Ерожину:

— Лечись, Петя.

Ерожин хотел взять коньяк, но боль свела все тело. Генерал приподнял голову Ерожину и влил в него немного коньяка.

— Теперь отдыхай.

Петр Григорьевич откинулся на подушку и забылся. Генерал встал, поглядел на порозовевшего Ерожина, затем вышел в коридор.

Охрана последовала за хозяином. Грыжин зашел в ординаторскую и тоном приказа велел врачу лечить подполковника по первому разряду:

— Если что, голову сниму. Вы не кого-нибудь, героя в свою больницу получили.

Всего этого Ерожин не слышал. Он дремал и во сне видел светловолосую девушку с синими бровями. С небес доносилась тихая музыка.