Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения. Избранная проза

Савин Иван Иванович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения. Избранная проза - Савин Иван Иванович - Страница 11

Изменить размер шрифта:

«В смятой гимназической фуражке…»

В смятой гимназической фуражке

Я пришел к тебе в наш белый дом;

Красный твой платок в душистой кашке

Колыхался шелковым грибом.

Отчего, не помню, в этот вечер

Косы твои скоро расплелись.

Таял солнечный пунцовый глетчер,

Льдины его медленно лились.

Кто-то в белом на усадьбу

Бросил эху наши имена…

Ты сказала вдруг, что и до свадьбы

Ты уже совсем моя жена.

«Я пометила тайком от мамы

Каждый венчик вензелем твоим!»

Припадая детскими губами

К загоревшим ноженькам твоим,

Долго бился я в душистой кашке

От любви, от первого огня…

В старой гимназической фуражке

У холма похорони меня!

1925-1926

«Мне больно жить. Играют в мяч…»

Мне больно жить. Играют в мяч

Два голых мальчика на пляже.

Усталый вечер скоро ляжет

На пыльные балконы дач.

Густым захлебываясь эхом,

Поет сирена за окном…

Я брежу о плече твоем,

О родинке под серым мехом…

Скатился в чай закатный блик,

Цветет в стакане. Из беседки

Мне машут девушки-соседки

Мохнатым веером гвоздик:

«Поэт закатом недоволен?

Иль болен, может быть поэт?

Не знаю, что сказать в ответ,

Что я тобой смертельно болен!»

1925-1926

Буря

В парче из туч свинцовый гроб

Над морем дрогнувшим пронёсся.

В парчу рассыпал звёздный сноп

Свои румяные колосья.

Прибою кланялась сосна,

Девичий стан сгибая низко.

Шла в пенном кружеве волна,

Как пляшущая одалиска.

Прошелестел издалека,

Ударил вихрь по скалам тёмным —

Неудержимая рука

Взмахнула веером огромным,

И чёрную епитрахиль

На гору бросив грозовую,

Вдруг вспыхнул молнии фитиль,

Взрывая россыпь дождевую…

Так серые твои глаза

Темнели в гневе и мерцали

Сияньем терпким, как слеза

На лезвии чернёной стали.

1925-1926

«Был взгляд ее тоской и скукой…»

Был взгляд ее тоской и скукой

Погашен. Я сказал, смеясь:

«Поверь, взойдет над этой скукой

Былая молодость». Зажглась

Улыбка жалкая во взгляде.

Сжав руки, я сказал: «Поверь,

Найдем мы в дьявольской ограде

Заросшую слезами дверь

В ту жизнь, где мы так мало жили,

В сады чуть памятные, где

Садовники незримые, растили

Для каждого по розовой звезде».

Она лицо ладонями закрыла,

Склонив его на влажное стекло.

Подумала и уронила:

«Не верю», — медленно и зло.

И от озлобленной печали,

От ледяной ее струи,

Вдруг покачнулись и увяли

И звезды, и сады мои.

Гельсингфорс, 1926

«Блажен познавший жизнь такую …»

Блажен познавший жизнь такую

И не убивший жизнь в себе…

Я так устал тебя былую

Искать в теперешней тебе.

Прощай. Господь поможет сладить

Мне с безутешной думой той,

Что я был изгнан правды ради

И краем отчим, и тобой.

На дни распятые не сетуй:

И ты ведь бредила — распни!

А я пойду искать по свету

Лелеющих иные дни,

Взыскующих иного хлеба

За ласки девичьи свои…

Как это все-таки нелепо —

Быть Чацким в горе от любви!

1927

«Когда судьба из наших жизней…»

…Когда судьба из наших жизней

Пасьянс раскладывала зло,

Меня в проигранной отчизне

Глубоким солнцем замело.

Из карт стасованных сурово

Для утомительной игры

Я рядом с девушкой трефовой

Упал на крымские ковры.

В те ночи северного горя

Не знала южная земля,

Неповторимый запах моря,

Апрельских звезд и миндаля.

… Старинное очарованье

Поет, как памятный хорал,

Когда ты входишь в дымный зал,

Роняя медленно сиянье.

Так ходят девушки святые

На старых фресках. В темный пруд

Так звезды падают. Плывут

Так ночью лебеди немые.

И сердце, бьющееся тише,

Пугливей лоз прибрежных, ждет,

Что над тобой опять сверкнет

Прозрачный венчик в старой нише.

1927

Александрийский стих

«Когда мне говорят — Александрия…»

М.Кузмин

Когда мне говорят — Россия,

Я вижу далёкие южные степи,

Где был я недавно воином былым,

И где ныне в безвестных могилах

Отгорели мигающим светом

Наши жертвы вечерние — четверо братьев…

Когда говорят мне — Россия,

Я вижу глухой, незнакомый мне город.

В комнате бедной с погасшей лампой

Сидит, наклоняясь над дымной печуркой,

И плачет бесслёзно так страшно, так быстро

Осиротевшая мама…

Когда говорят мне — Россия,

Я вижу окно деревянного флигеля,

Покрытого первым сверкающим снегом,

И в нем — Твой замученный, скованный взгляд Твой,

Который я вижу и тогда,

Когда не говорят мне — Россия…

«Как близок этот день вчерашний…»

Как близок этот день вчерашний:

Часовня, ветер, васильки

И ход коня вдоль пестрой пашни,

Вдоль долгой шахматной доски.

Течет густая струйка зерен

С лениво едущей арбы.

Косится вол на черный корень,

Сожженной молнией вербы

И машет пыльными рогами.

Во ржи кричат перепела.

Как старый аист, млин над нами

Устало поднял два крыла.

Вдали залаял пес кудлатый.

Клокочут куры на шестах.

Квадратным глазом смотрят хаты

Из-под соломенных папах.

Вся в смуглом солнце, как ржаная,

Как жаркая моя земля,

Смеется дивчина босая

У стонущего журавля…

С какою верой необъятной

Жилось и думалось тогда,

Что это солнце — незакатно,

Что эти хаты — навсегда.

1927