Битвы по средам - Шмидт Гэри - Страница 6

Рассованные по углам объедки жутко воняют. Неудивительно, что, когда я навострился делать всё, даже окна, очень быстро, миссис Бейкер предложила мне убрать в раздевалке.

Я и убрал. Не тронул только заготовки Дуга Свитека к проделке номер сто шестьдесят шесть. Он успел припрятать пудинг из тапиоки, слипшуюся пастилу, несколько птичьих перьев, пузырек с красными чернилами и еще один непрозрачный вонючий пластиковый пакет, куда я даже не рискнул заглядывать, потому что там лежало что-то ужасное. Возможно, дохлое. Все свои заготовки Дуг сложил в картонную коробку из супермаркета и засунул её на полку над вешалкой.

Я всё так и оставил, трогать не стал.

Думаете, я не стерпел тяжкий гнёт? Пожаловался? А ведь стоило! Меня заставляли разбирать чужие плесневелые объедки, стирать паутину, таскать тяжеленные словари. Но я молчал. Хотя за чистыми, протёртыми моей рукой окнами стояла золотая осень и воздух лился такой прохладный, терпкий и сладкий, что его хотелось не вдыхать, а пить, а на обочинах тлели кучки палых листьев и ароматный дымок щекотал мне ноздри… Я сто раз спрашивал себя: что ты тут делаешь? Зачем глотаешь меловую пыль? Зачем нюхаешь протухший ливер?

Но я не пожаловался. Ни разу. Вы спросите почему?

Потому что ко второй неделе октября осталось только две компании, которые могли рассчитывать на контракт с «Бейкеровской Империей спорта»: «Вудвуд и партнёры» и «Ковальски и партнёры». И каждый вечер после ужина, но до начала телепрограммы Уолтера Кронкайта отец спрашивал:

— Ну что, Холдинг? Как дела с миссис Бейкер?

— Замечательно, — бодро отвечал я.

— Так держать! — говорил отец.

Поэтому я помалкивал.

Вы небось думаете, что, раз уж я страдал за пресвитерианскую веру, Бог позаботился обо мне? Вознаградил? Например, сделал так, чтобы «Нью-Йорк Янкиз» выиграли первенство по бейсболу? Не тут-то было. Нет на свете справедливости, нет, и всё тут. Вместо «Янкиз» вперёд вышли бостонские «Ред Сокс». Ну что за команда? Второй раз им ни за что не выиграть, помяните моё слово. Даже если они купят трёх Карлов Ястржембски. А где ж они их купят?

Брат Дуга Свитека в школе не показывался. Сам Дуг объяснял это так: десять дней под наблюдением врача братец провёл с кайфом, но когда выяснилось, что помимо его обычных странностей никаких отклонений нет, он понял, что скоро придётся вернуться в класс. И накануне выписки, когда ближе к вечеру они с матерью зашли в школу взять задание, он устроил спектаклик: схватил с доски тряпки и вытряс их себе на голову. Поскольку у его учительницы никто по средам тряпки не выбивает, весь накопившийся в них мел оказался у него на голове. Потом он взял два длинных куска мела, засунул себе под верхнюю губу — наподобие клыков — и так, рыча и воя, удалился в коридор.

В школе к тому времени почти никого не осталось, но по несчастному стечению обстоятельств именно в этот вечер миссис Сидман, которая окончательно решила уволиться даже из администраторов, пришла забрать какие-то личные вещи.

Говорят, отзвуки её воплей гуляли по зданию до самого утра.

Врачи оставили брата Дуга Свитека дома. Ещё на месяц. Наутро миссис Бейкер смотрела на меня так, словно это я во всём виноват. Интересно, в чём? Какое я к этому имею отношение? Просто она меня ненавидит, а в таком случае истина, закон и права человека — всё, что так ценится в Америке, — уже никого не интересуют.

В среду, когда мы все встали, чтобы отправиться на урок географии к мистеру Петрелли, миссис Бейкер смотрела на меня уже не так злобно. Когда мы проходили мимо учительского стола с «Географией для нас с тобой» под мышкой, она мне даже улыбнулась. И эта улыбка меня не на шутку встревожила. Так улыбаются злые гении, которые не сегодня-завтра осуществят свой план покорения мира и уже предвкушают, как всё население планеты будет извиваться в их железной хватке.

Я с трудом удержался, чтобы не припустить бегом. Конечно, по школе бегать запрещено, но уж больно мне хотелось поскорее оказаться в кабинете географии, под крылом мистера Петрелли. Там я буду в полной безопасности.

Мистер Петрелли уверен, что наши знания надо проверять на каждом уроке, у каждого, и пачками заготавливает формы, где мы должны проставлять галочки и крестики. Он выдёргивает листы из ротапринта, не давая им просохнуть, и выглядит поэтому как заправский печатник — все руки в краске. Краска на спирту, так что запах в кабинете стоит специфический.

— Сегодня вы работаете в парах. Заполняете листы вместе. Даю вам на это ровно сорок три минуты, — объявил он.

Слыхали? Сорок три! Всё-таки учителя отсчитывают время по-особому, не как все нормальные люди.

Мирил подсела ко мне, чтобы работать в паре. А я всё размышлял: что же означала улыбка миссис Бейкер?

— Ты здоров? — поинтересовалась Мирил.

— Я? Здоровее всех.

— А чего ручку вверх ногами держишь?

— Спасибо, что заметили очевидное, детектив Ковальски.

— Не за что. Обращайтесь. Слушай, давай ты будешь отвечать, а я — записывать ответы.

— А почему не наоборот? Ты будешь отвечать, а я записывать.

— У меня почерк лучше. Какой штат был первым?

— Делавэр. Как думаешь, миссис Бейкер похожа на злого гения?

— Только в твоём больном воображении. Какой штат объявил о независимости вторым?

— С воображением у меня всё в порядке. Пенсильвания. Миссис Бейкер меня ненавидит.

— Ничего подобного. Ты просто параноик. Называй третий штат.

— Ага, я — параноик, спасибо на добром слове. Нью-Йорк.

Мирил заглянула в учебник.

— Нет, не Нью-Йорк. Нью-Джерси.

— Самая умная?

— Самая начитанная.

А за окном — не очень-то чистым окном в кабинете мистера Петрелли — сиял один из тех удивительных осенних дней, когда небо синее-синее, солнце ещё греет, трава ещё зелёная, а листья багряные и жёлтые. Редкие, лёгкие как дыхание облачка плыли высоко-высоко.

— Четвёртый штат помнишь? — спросила Мирил.

Так мы с ней и проработали до большой перемены. Кстати, я уже не опасался выходить на улицу: брат Дуга Свитека сидел дома с сотрясением мозга, а все, кого миссис Бейкер могла подговорить на повторное покушение, видели первое и боялись, что я их тоже вырублю. Поэтому, выйдя от мистера Петрелли, я побежал в класс — оставить учебник в парте и быстренько выскочить на школьный двор. Я рассчитывал подышать свежим октябрьским воздухом и вернуться целым и невредимым.

Я прямо не чаял поскорее оказаться на улице.

Тут-то и выяснилось, почему миссис Бейкер улыбалась мне так зловеще.

Ровно в тот момент, когда школьные часы пробили полдень, она объявила:

— Все свободны. А вы останьтесь, мистер Вудвуд. У меня есть для вас одно дело.

Я взглянул на Мирил.

— Ну? Слыхала?

— Ты — параноик, — процедила она и вышла из класса.

— Мистер Вудвуд, — сказала миссис Бейкер, — внизу, на кухне, лежат пирожные, которые миссис Биджио пекла для меня всё утро. Будьте так любезны, принесите их сюда. Только не обнадёживайте одноклассников — пирожные предназначены не для них. Это угощение для жён военнослужащих, которые сражаются во Вьетнаме. У нас сегодня днём встреча в соборе Святого Адальберта. Идите.

— Это всё задание? — уточнил я.

— Вы вечно что-нибудь подозреваете, мистер Вудвуд. А подозрительность мужчину не красит.

Я отправился к школьной поварихе. Подозрения мои остались при мне, но я решил, что дело простое и я ещё успею погулять. Подумаешь, сгоняю на первый этаж, потом вернусь на третий, потом — снова на первый, на улицу. Правда, до кухни долго бежать: она расположена в дальнем конце длинного коридора. Наверно, для того, чтобы в классах не пахло едой. Иногда это помогает, иногда нет, и во всей школе воцаряется этакий перечно-гамбургеровый дух. И дух этот не развеивается очень долго — точно под половицами сдох какой-то зверёк.

Наша повариха, миссис Биджио, похоже, полностью лишена обоняния. Либо из-за марлевой маски, которую она носит не снимая, либо просто потому, что за долгие годы работы в Камильской средней школе нюх ей отшибло напрочь.