Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Бал был бел

Лукин Евгений Юрьевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Бал был бел - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 29

Изменить размер шрифта:

Шизофреническая

Не постигну, чёрт возьми, я,

глядя на иных:

у меня шизофрения

или же у них?

Вот во храме, будто равный,

свечку запалит

самый главный православный —

в прошлом замполит.

Залупился и сияет

светочем идей

самый главный россиянин —

в прошлом иудей.

О крутых дегенератах

издаёт роман

самый главный литератор —

в прошлом графоман.

Но гляжу: спокойны лица,

в норме бытиё.

Чье ж сознание двоится?

Стало быть, моё.

Господа, не надо денег,

вам за так поёт

самый главный шизофреник —

в прошлом идиот.

1995

Пролетарский романс

Буржуи идут в ресторан,

колыша неправедным пузом,

а я, пролетарий всех стран,

что были Советским Союзом,

то стыд прикрываю, то срам.

Ликует нетрезвый тиран,

Отечество движется юзом,

а я, пролетарий всех стран,

что были Советским Союзом,

гляжу, кто идёт в ресторан…

А мне бы фургон-ветеран

с каким-нибудь взрывчатым грузом —

и я, пролетарий всех стран,

что были Советским Союзом,

не глядя пойду на таран.

Такой будет «Но пасаран!» —

осколки уйдут к гагаузам[31].

Но я, пролетарий всех стран,

что были Советским Союзом,

нарочно восстану из ран!

Но где тот фургон-ветеран?..

1996

Конспиративная

(вполголоса, с оглядкой на стены)

По военной дороге загрохочет в итоге

что ни век повторяемый год —

и, с народом едины, станут дыбом седины

у виновника наших невзгод!

Возле волжского плёса приржавели колёса

в сорняках, заплетённых плетнём.

Мы в преддверии драки сцепим старые траки,

в бензобаки соляру плеснём.

Грохотать нашим танкам по коммерческим банкам

и по биржам греметь сырьевым,

где сидят, по идее, иудеи-злодеи:

Киллер, Дилер и местный Рувим.

Поползут через пашни орудийные башни

на столицу в тумане слепом.

Трабабахнем, шарахнем, сверху молотом жахнем

и дорежем колхозным серпом!

1996

Параноидальная

Жил сказочник с печальным абрисом,

истории плести мастак.

Ах, Андерсен, мой милый Андерсен,

прости противного, но всё не так.

У сказочки не та концовочка:

мерещится, чуть задремлю,

что девочка Шестидюймовочка

уже шарахнула — да по Кремлю!

Ах, Андерсен, мой милый Андерсен,

что пёрышком скрипел стальным!

Ты, видимо, ошибся адресом,

калибром, имечком и остальным.

У сказочки не та концовочка:

мерещится, чуть задремлю,

что девочка Шестидюймовочка

уже шарахнула — да по Кремлю!

Печален ты, хотя и радостен,

утеха ты моей души,

но, Андерсен, мой милый Андерсен,

прошу по-доброму, перепиши!

У сказочки не та концовочка:

мерещится, чуть задремлю,

что девочка Шестидюймовочка

уже шарахнула — да по Кремлю!

1994–2005

Вневременное

Memento!

Ползёт по отмели рачок

в Карибском море.

Memento mori, дурачок,

memento mori!

Ты волосок нашёл в борще.

Какое горе!

Не тронь жену, и вообще

memento mori!

Кругом на улицах менты

и монументы.

Жестоки рты. Безумен ты.

Окстись! Memento!

Кругом долги и жизни нет —

одни моменты.

Забудь про жизнь. Лови момент.

Шепни: «Memento!»

1981

«Где-то храмы ветхие…»

Где-то храмы ветхие,

Мехико, Калькутта…

«Всё. Слезай-приехали», —

говорит кондуктор.

Рельсы в сизом инее.

Серенькая проза.

Остановка имени

Миши Берлиоза.

1980

«А было прекрасное утро…»

А было прекрасное утро —

лучистое, в полнебосклона.

И город был зеленью убран,

и розовы были колонны.

Смеялся торговец, везущий

на рынок заморскую утварь.

И тихо курился Везувий

в то давнее-давнее утро.

1980