Человек — ты, я и первозданный - Линдблад Ян - Страница 2

Изучая в комплексе функции нашего организма и известные палеонтологические факты, мы можем составить себе представление об эволюции наших предков и следах пройденного ими пути в тебе и во мне, дорогой читатель.

Так последуй же со мной в экспедицию в прошлое, к нашим древнейшим корням, а начнем мы там, где я некогда вышел на след, — в необозримых девственных лесах Гвианского плоскогорья.

Глава 1

Биологический калейдоскоп — дождевой лес.

Самый первобытный человек — индеец.

Углубляясь в изучение живой природы, поражаешься тому, как целесообразно развивался каждый организм. Сопровождаемая случайностью постоянная генетическая игра с ее позитивными и негативными мутациями в целом чрезвычайно последовательна. Время отбрасывает ошибки, то есть негативные мутации, тогда как удачи совершенствуют специализацию вида.

Эта специализация, постепенное формирование малейших деталей так, что каждый вид вписывается в ряд других видов, в свою очередь формируемых так, чтобы в мире был обеспечен баланс, очень рано заинтересовала меня.

Двадцать лет, истекших с той поры, как я приступил к документальным съемкам фауны разных уголков мира, явились подлинным калейдоскопом. Я смог тщательно проследить многие природные процессы, лично соприкасаясь с ними, изучать причинные связи в большом и малом, при этом часто в таких регионах, где редко, а то и вовсе не бывали другие исследователи. Мне предоставились богатые возможности наблюдать и осмысливать еще и потому, что для успешных съемок на природе требуется умение выжидать.

Биологу свойственно отдавать предпочтение деталям, специализироваться на какой-то части необъятного зоологического разнообразия. Вот и я стремился сосредоточиться на одной конкретной теме, однако пришлось углубиться и во многие другие, поскольку область моих исследований охватила самые различные части мировой фауны.

Дома, в Швеции, меня поразила замечательная адаптация наших сов к ночному образу жизни, невероятная острота их зрения и слуха. Исследуя стереоскопическое зрение и слуховой аппарат совы, позволяющие ей в полной (для нас) темноте определять местонахождение и расстояние до своей добычи, я не мог не восхищаться чудесным приспособлением этих мягко-крылых духов тьмы.

Но затем мне предоставилась возможность расширить свой кругозор благодаря ковру-самолету телевидения. До той поры мне казалось, что шведской фауны более чем достаточно для любознательного биолога, а тут я вдруг очутился вдали от родины, чтобы снимать животный, мир неизвестного мне уголка. После года близкого знакомства с Тринидадом, особенно с многообразием форм жизни дождевого леса, мне стало совершенно ясно, что я никогда не смогу довольствоваться своей основной темой — совами. Я стал «всеядным».

Кто-то назвал южноамериканский дождевой лес величайшей природной лабораторией мира; я согласен с этим определением. С незапамятных времен здесь царит первозданное единство. Фауна и флора развивались без помех извне, во многом потому, что в прошлом не было центральноамериканского сухопутного моста и южный континент был огражден от вторжения новых преуспевающих видов.

На мою долю выпала привилегия запечатлеть на пленке это многообразие, создать «фреску» сложного ансамбля млекопитающих, птиц, пресмыкающихся и прочих тварей. С удивлением знакомился я, в частности, с миром колибри, отливающих металлом крохотных совершенных созданий с особой, напоминающей геликоптер, техникой полета, и прилежно снимал их. Своего рода продолжением моих исследований шведских сов стало длившееся почти год изучение жиряков; съемки в инфракрасном свете позволили запечатлеть их «тайную жизнь» в темных пещерах. Алые ибисы — поодиночке и тысячными стаями, «золотые петушки», они же манакины, с их токовищами, гоацины, птенцы которых лазают по деревьям, словно рептилии, цепляясь когтистыми пальцами, — всех их я мог спокойно и дотошно изучать. Затем дошел черед и до сторонящихся человека млекопитающих.

Снимая телесериал «Гайана — страна вод», я жил со своими спутниками в просторной хижине без стен, под крышей из пальмовых листьев, у подножия гор Кануку, где днем и ночью видел, слышал, осязал дождевой лес. Наблюдать функциональную гармонию объединенных сложнейшей взаимозависимостью животных и растений было подлинным наслаждением для всеядного биолога.

В общем, за три года я прочел почти все страницы этой книги джунглей, не хватало только одной главы — той, которая повествовала о человеке, первобытном человеке, сформированном средой, подобно тому как она формировала жиряка, колибри и прочих обитателей девственного леса. И мной овладело горячее желание впрямую познать первозданного человека в этом нетронутом древнем ансамбле.

Итак, я и мои товарищи (сперва Дени Дюфо, затем Эллиот Олтон — моя мини-бригада) жили на территории индейцев макуси, и трехлетний опыт помог мне наладить добрые товарищеские отношения с многими членами общины.

Макуси — чудесные люди, однако от их единения с природой мало что осталось. Невозможно было без грусти читать записки Эверарда Тёрна, посетившего этот район сто лет назад. Тогда макуси были таким же гордым народом, как и все исконные племена Южной Америки до прибытия «белого человека». (По правде говоря, мне представляется, что макуси, которых я застал, следовало больше всего опасаться «черного человека». В Гайане заметно преобладает негритянское население, и чернокожие владельцы ранчо беззастенчиво эксплуатировали индейцев, работавших за гроши, а то и просто за питание.)

За сотню лет «культурный шок» раздробил и унизил племя макуси. Еще сохранились некоторые сказания и праздники, когда дети обряжались в перья. На рыбу все еще охотились с луком и стрелами, но одеждой макуси служило старое, нередко рваное тряпье защитного цвета. Когда-то охотники пользовались духовыми трубками с ядовитыми стрелами, но эта традиция была забыта, как и многие другие.

Словом, шансы познать «первозданного человека» были, очень малы, и все же мне кажется, что за три года я смог проникнуть достаточно глубоко в тайны «индейской души», образа жизни, который еще проступал сквозь все, изменившее былую цельную картину.

Что-то из «первозданного» удалось подсмотреть и у других племен «гайанского региона» Южной Америки: у вапишана и макиритари, скатившихся по наклонной плоскости современной техники так же низко, как макуси, но в более чистом виде — у вайана и особенно у защищенных глухими дебрями трио и ваи-ваи.

Я уже отчаялся найти девственно-первобытных людей, когда в соседнем Суринаме (бывшая Голландская Гвиана) произошло уникальное событие — обнаружилось неизвестное прежде крохотное племя, насчитывавшее всего-навсего семь десятков человек.

«Неолитическое племя» — так называет «Нэшнл джиографик» многие свои фоторепортажи, в том числе о так называемых цинтас-ларгас (широкие пояса) — большом индейском племени, которое оказалось на грани вымирания уже в 1987 году, всего через несколько лет после первого соприкосновения с ордами поселенцев, вторгающихся с разрешения бразильского правительства в нетронутые районы обитания индейцев, истребляющих дичь и вырубающих леса Рондонии, как теперь называют область, сопредельную с Боливией.

Что же от «каменного века» можно увидеть на великолепных снимках в «Нэшнл джиографик»? Ни одного каменного топора. Индейцы вооружены практичным мачете, огромным импортированным стальным ножом, куда более эффективным, чем тупой топор из камня. По торговым путям индейцев распространилась наша «металлическая» культура, положив конец «каменному веку» задолго до того, как сюда пришли антропологи. Тесные торговые связи объединяли все племена. Все, кроме акурио.