Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Афанасьев Вячеслав Николаевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Афанасьев Вячеслав Николаевич - Страница 78

Изменить размер шрифта:

272. История порта

В каком краю мы жили целый год!

Пришельца он встречает как врага.

Ни дерева на камне, лишь метет

Пустые горы снежный ураган.

В промерах бухты, за буреньем дна

Растаяло последнее тепло,

И облаком и поступью грозна,

Вошла зима, шагая тяжело.

Она врасплох застать пыталась нас

В палатках на пустынном берегу.

И ускореньям метя каждый час,

Пришлось дома достраивать в пургу.

В три яруса шли койки по стене, —

Тут места нет для одиноких дум;

И приходили в гости, как стемнеет,

Друзья со шхун, зимующих во льду.

И в мертвом мире вестью о живом

Звучал мотора равномерный стук,

И мастерские в трюме баржевом

Работали, как в городском порту.

А у машины сплоченная рать

Не знала слова «отдых» иль «прогул».

Для охлаждения воду набирать

Из проруби случалось нам в пургу.

Ремень порою рвался, как назло,

Покрыл одежду нефти жирный блеск,

Но свет горел и радио несло

Родные голоса из дальних мест.

И новый порт Союза, на краю

Республики, где нет еще дорог,

На право жить заявку сдав свою,

Как орден боевой, на карте лег.

Пришла весна. Закладывали мол,

И аммонал добычу брал у гор, —

И скоро первый катер в рейс пошел

Опробовать исправленный мотор.

Под криками сирены и гусей

Росло, нетерпеливей каждый час,

Большое ожидание гостей —

Гостей, хозяев порта после нас.

И вот за длинным мысом — первый дым,

Полярным морем подошли суда.

И в радости стал каждый молодым,

Каким он был, когда пришел сюда.

Основан порт. Вбегает мол в залив,

И меж судами катера снуют…

Печаль и боль, откуда ж вы взялись

При возвращению в прежнюю семью?

Тут были холод, вьюга, теснота,

Зимою вовсе не бывало дней,

Тут крепла дружба, бранью начата,

Не много дружб сравниться могут с ней.

И край, людей сближающий в беде,

Где воля крепнет, как осенний лед, —

Он входит в память, ею завладев.

В таком краю мы жили целый год….

1935 {272}

273. Мишка

Он спал на льду, на острове Мостахе.

От шума он проснулся. Вот опять

Раздался шум, и зарычала в страхе

И поднялась встревоженная мать.

И рухнула. Винтовка била прямо,

И промах невозможен в двух шагах.

Спускались люди в ледяную яму,

Собачьим лаем полнился Мостах,

Летело эхо голосов веселых,

Все подбегали Мишку поглядеть,

А к вечеру доставлен был в поселок

Зимовщикам трехмесячный медведь.

О, ворс пушистый лап коротколапых,

Наивные глаза под круглым лбом.

В нем обаянье детства проступало

Сильнее, чем в детеныше любом.

Он быстро с нами научился ладить,

Дружил с собакой, словно был щенком,

Порою разрешал себя погладить

И накормить сгущенным молоком.

В час отдыха водился с пленным всякий,

Учил его, как учат медвежат.

На положенье комнатной собаки

Привык звереныш в тамбуре лежать.

Весною он, июньским солнцем вызван,

Ушел — мы не заметили, когда —

Купаться в майну. Заблестела, брызнув,

Над прорубью студеная вода.

И псов сухих упряжка с лаем громким

Метнулась — камня крепче каждый клык;

Ремня не чуя, путая постромки,

Собаки сбились, на медведя злы.

И после, лапы врозь, на льду весеннем

Он вздрагивал и медленно стонал.

Я подле опустилась на колени,

И он в последний раз меня узнал.

Но, из-под гнета ласки подневольной

Освобождаясь, он, как только мог,

Стремясь руке ласкавшей сделать больно,

Нанес на ней зубов своих клеймо.

Я встала, понимая недоверье

Ко мне, к чужой, и не сводила глаз

С мохнатого комка, что снова зверем —

Самим собою — был в последний час.

1935 {273}

274. «Бывает, синью неба молодого…»

Бывает, синью неба молодого

Ослеплена, сомкну глаза — и вот

Весь мир весной давнишней околдован

И вновь она к тебе меня зовет.

…Бегут назад поля, речные дамбы

И сухостой, чернеющий углем,

И легкий ветер залетает в тамбур,

Где у подножки мы стоим вдвоем.

То словно опускаясь на колени,

То снова подымаясь до небес,

Мелькает, кружит голову весенний

Края дороги обступивший лес.

И в наших жилах самым вешним звоном

Поет внезапной встречи торжество,

И поезд, мчась по неизвестным зонам,

Колесным громом чествует его.

Но были мы с тобою слишком схожи

Своим упрямством и судьбой самой

И не сжились поэтому. И всё же —

Я знаю — даже в час последний мой,

Забот обычных забывая годы,

Я захочу хоть раз еще с тобой

Услышать дальний голос парохода,

Увидеть дым меж небом и водой.

И выросший в единое мгновенье,

Шумя и подымаясь до небес,

Зеленый мой, веселый мой, весенний,

У самых окон замелькает лес.

1940 {274}