Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

В кварталах дальних и печальных

Рыжий Борис Борисович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 74

Изменить размер шрифта:

«А грустно было и уныло…»

А грустно было и уныло,

печально, да ведь?

Но все осветит, все, что было,

исправит память —

звучи заезженной пластинкой,

хрипи и щелкай.

Была и девочка с картинки

с завитой челкой.

И я был богом и боксером,

а не поэтом.

То было правдою, а вздором

как раз вот это.

Чем дальше будет, тем длиннее

и бесконечней.

Звезда, осенняя аллея,

и губы, плечи.

И поцелуй в промозглом парке,

где наши лица

под фонарем видны неярким —

он вечно длится.

2000

«Дай нищему на опохмелку денег…»

Дай нищему на опохмелку денег.

Ты сам-то кто? Бродяга и бездельник,

дурак, игрок.

Не первой молодости нравящийся дамам,

давно небритый человек со шрамом,

сопляк, сынок.

Дай просто так и не проси молиться

за душу грешную — когда начнет креститься,

останови.

…От одиночества, от злости, от обиды

на самого, с которым будем квиты, —

не из любви.

2000

«Свернул трамвай на улицу Титова…»

Свернул трамвай на улицу Титова,

разбрызгивая по небу сирень.

И облака — и я с тобою снова —

летят над головою, добрый день!

День добрый, это наша остановка,

знакомый по бессоннице пейзаж.

Кондуктор, на руке татуировка

не «твой навеки», а «бессменно Ваш».

С окурком «Примы» я на первом плане,

хотя меня давно в помине нет.

Мне восемнадцать лет, в моем кармане

отвертка, зажигалка и кастет.

То за руку здороваясь, то просто

кивая подвернувшейся шпане,

с короткой стрижкой, небольшого роста,

как верно вспоминают обо мне,

перехожу по лужам переулок:

что, Муза, тушь растерла по щекам?

Я для тебя забрал цветы у чурок,

и никому тебя я не отдам.

Я мир швырну к ногам твоим, ребенок,

и мы с тобой простимся навсегда,

красавица, когда крупье-подонок

кивнет амбалам в троечках, когда,

весь выигрыш поставивший на слово,

я проиграю, и в последний раз

свернет трамвая на улицу Титова,

где ты стоишь и слезы льешь из глаз.

2000–2001

«Из школьного зала…»

Из школьного зала —

в осенний прозрачный покой.

О, если б ты знала,

как мне одиноко с тобой…

Как мне одиноко,

и как это лучше сказать:

с какого урока

в какое кино убежать?

С какой перемены

в каком направленье уйти?

Со сцены, со сцены,

со сцены, со сцены сойти.

2000–2001

«Я тебе привезу из Голландии Lego…»

Я тебе привезу из Голландии Lego

мы возьмем и построим из Lego дворец.

Можно годы вернуть, возвратить человека

и любовь, да чего там, еще не конец.

Я ушел навсегда, но вернусь однозначно —

мы поедем с тобой к золотым берегам.

Или снимем на лето обычную дачу,

там посмотрим, прикинем по нашим деньгам.

Станем жить и лениться до самого снега.

Ну, а если не выйдет у нас ничего —

я пришлю тебе, сын, из Голландии Lego,

ты возьмешь и построишь дворец из него.

2000–2001

«С антресолей достану“ ТТ”…»

С антресолей достану «ТТ»,

покручу-поверчу —

я еще поживу и т. д.,

а пока не хочу

этот свет покидать, этот свет,

этот город и дом.

Хорошо, если есть пистолет,

остальное — потом.

Из окошка взгляну на газон

и обрубок куста.

Домофон загудит, телефон

зазвонит — суета.

Надо дачу сначала купить,

чтобы лес и река

в сентябре начинали грустить

для меня, дурака.

Чтоб летели кругом облака.

Я о чем? Да о том:

облака для меня, дурака.

А еще, а потом,

чтобы лес золотой, голубой

блеск реки и небес.

Не прохладно проститься с собой

чтоб — в слезах, а не без.

2000–2001

«На границе между сном и явью…»

На границе между сном и явью

я тебя представлю

в лучшем виде,

погляжу немного

на тебя, Серега.

Где мы были? С кем мы воевали?

Что мы потеряли?

Что найду я на твоей могиле,

кроме «жили-были»?

Жили-были, били неустанно

Леху-Таракана.

…А хотя, однажды с перепою

обнялись с тобою

и пошли-дошли на фоне марта

до кинотеатра.

Это жили, что ли, поживали?

Это умирали.

Это в допотопном кинозале,

где говно казали,

плюнул ты, ушел, а я остался

до конца сеанса.

Пялюсь на экран дебил дебилом.

Мне б к родным могилам

просквозить, Серега, хлопнув дверью

тенью в нашем сквере.

2000–2001