Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

В кварталах дальних и печальных

Рыжий Борис Борисович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 64

Изменить размер шрифта:

«Я работал на драге в поселке Кытлым…»

Роме Тягунову

Я работал на драге в поселке Кытлым,

о чем позже скажу в изумительной прозе,

корешился с ушедшим в народ мафиози,

любовался с буфетчицей небом ночным.

Там тельняшку такую себе я купил,

оборзел, прокурил самокрутками пальцы.

А еще я ходил по субботам на танцы

и со всеми на равных стройбатовцев бил.

Да, наверное, все это — дым без огня

и актерство: слоняться, дышать перегаром.

Но кого ты обманешь! А значит, недаром

в приисковом поселке любили меня.

1999

«А иногда отец мне говорил…»

А иногда отец мне говорил,

что видит про утиную охоту

сны с продолженьем: лодка и двустволка.

И озеро, где каждый островок

ему знаком. Он говорил: не видел

я озера такого наяву

прозрачного, какая там охота!

представь себе… А впрочем, что ты знаешь

про наши про охотничьи дела!

Скучая, я вставал из-за стола

и шел читать какого-нибудь Кафку,

жалеть себя и сочинять стихи

под Бродского, о том, что человек,

конечно, одиночество в квадрате,

нет, в кубе. Или нехотя звонил

замужней дуре, любящей стихи

под Бродского, а заодно меня —

какой-то экзотической любовью.

Прощай, любовь! Прошло десятилетье.

Ты подурнела, я похорошел,

и снов моих ты больше не хозяйка.

Я за отца досматриваю сны:

прозрачным этим озером блуждаю

на лодочке дюралевой с двустволкой,

любовно огибаю камыши,

чучела расставляю, маскируюсь

и жду, и не промахиваюсь, точно

стреляю, что сомнительно для сна.

Что, повторюсь, сомнительно для сна,

но это только сон и не иначе,

я понимаю это до конца.

И всякий раз, не повстречав отца,

я просыпаюсь, оттого что плачу.

1999

«Прежде чем на тракторе разбиться…»

Прежде чем на тракторе разбиться,

застрелиться, утонуть в реке,

приходил лесник опохмелиться,

приносил мне вишни в кулаке.

С рюмкой спирта мама выходила,

менее красива, чем во сне.

Снова уходила, вишню мыла

и на блюдце приносила мне.

Потому что все меня любили,

дерева молчали до утра.

«Девочке медведя подарили», —

перед сном читала мне сестра.

Мальчику полнеба подарили,

сумрак елей, золото берез.

На заре гагару подстрелили.

И лесник три вишенки принес.

Было много утреннего света,

с крыши в руки падала вода,

это было осенью, а лето

я не вспоминаю никогда.

1999

«Ордена и аксельбанты…»

Ордена и аксельбанты

в красном бархате лежат,

и бухие музыканты

в трубы мятые трубят.

В трубы мятые трубили,

отставного хоронили

адмирала на заре,

все рыдали во дворе.

И на похороны эти

любовался сам не свой

местный даун, дурень Петя,

восхищенный и немой.

Он поднес ладонь к виску.

Он кривил улыбкой губы.

Он смотрел на эти трубы,

слушал эту музыку.

А когда он умер тоже,

не играло ни хрена,

тишина, помилуй, Боже,

плохо, если тишина.

Кабы был постарше я,

забашлял бы девкам в морге,

прикупил бы в Военторге

я военного шмотья.

Заплатил бы, попросил бы,

занял бы, уговорил

бы, с музоном бы решил бы,

Петю, бля, похоронил.

1999

Чтение в детстве — романс

Окраина стройки советской,

фабричные красные трубы.

Играли в душе моей детской

Ерёменко медные трубы.

Ерёменко медные трубы

в душе моей детской звучали.

Навеки влюбленные, в клубе

мы с Ирою К. танцевали.

Мы с Ирою К. танцевали,

целуясь то в щеки, то в губы.

Но сердце мое разрывали

Ерёменко медные трубы.

И был я так молод, когда-то

надменно, то нежно, то грубо,

то жалобно, то виновато…

Ерёменко медные трубы!

1999

«Словно в бунинских лучших стихах, ты, рыдая…»

Словно в бунинских лучших стихах, ты, рыдая, роняла

из волос — что там? — шпильки, хотела уйти навсегда.

И пластинка играла, играла, играла, играла,

и заело пластинку, и мне показалось тогда,

что и время, возможно, должно соскочить со спирали

и, наверно, размолвка должна продолжаться века.

Но запела пластинка, и губы мои задрожали,

словно в лучших стихах Огарева: прости дурака.

1999