Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

В кварталах дальних и печальных

Рыжий Борис Борисович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 57

Изменить размер шрифта:

«Осколок света на востоке…»

Осколок света на востоке.

Дорога пройдена на треть.

Не убивай меня в дороге,

позволь мне дома умереть.

Не высылай за мной по шпалам,

горящим розовым огнем,

дегенерата с самопалом,

неврастеничку с лезвиём.

Не поселяй в мои плацкарты

нацмена с города Курган,

что упадает рылом в нарды,

освиневая от ста грамм.

Да будет дождь, да будет холод,

не будет золота в горсти,

дай мне войти в такой-то город,

такой-то улицей пройти.

Чуть постоять, втянуть ноздрями

под фонарем гнилую тьму.

Потом помойками, дворами —

дорога к дому моему.

Пускай вонзит точку в печень

или попросит огоньку,

когда совсем расслаблю

плечи видавший виды на веку.

И перед тем, как рухну в ноги,

заплачу, припаду к груди,

что пса какого, на пороге

прихлопни или пощади.

1998

«Июньский вечер. На балконе…»

Июньский вечер. На балконе

уснуть, взглянув на небеса.

На бесконечно синем фоне

горит заката полоса.

А там — за этой полосою,

что к полуночи догорит, —

угадываемая мною

музыка некая звучит.

Гляжу туда и понимаю,

в какой надежной пустоте

однажды буду и узнаю:

где проиграл, сфальшивил где.

1998

«С трудом окончив вуз технический…»

С трудом окончив вуз технический,

В НИИ каком-нибудь служить.

Мелькать в печати перьодической,

Но никому не говорить.

Зимою, вечерами мглистыми

Пить анальгин, шипя «говно».

Но, исхудав, перед дантистами

Нарисоваться все равно.

А по весне, когда акации

Гурьбою станут расцветать,

От аллергической реакции

Чихать, сморкаться и чихать.

В подъезде, как инстинкт советует,

Пнуть кошку в ожиревший зад.

Смолчав и сплюнув где не следует,

Заматериться невпопад.

И только раз — случайно, походя —

Открыто поглядев вперед,

Услышать, как в груди шарахнулась

Душа, которая умрет.

1998

«Дали водки, целовали…»

Дали водки, целовали,

обнимали, сбили с ног.

Провожая, не пускали,

подарили мне цветок.

Закурил и удалился

твердо, холодно, хотя

уходя остановился —

оглянуться, уходя.

О, как ярок свет в окошке

на десятом этаже.

Чьи-то губы и ладошки

на десятом этаже.

И пошел — с тоскою ясной

в полуночном серебре —

в лабиринт — с гвоздикой красной —

сам чудовище себе.

1998

Элегия («Зимой под синими облаками…»)

Зимой под синими облаками

в санях идиотских дышу в ладони,

бормоча известное: «Эх вы, сани!

А кони, кони!»

Эх, за десять баксов к дому милой!

«Ну ты и придурок», — скажет Киса.

Будет ей что вспомнить над могилой

ее Бориса.

Слева и справа — грустным планом

шестнадцатиэтажки. «А-ну, парень,

погоняй лошадок!» — «А куда нам

спешить, барин?»

1998

«Начинается снег, и навстречу движению снега…»

Начинается снег, и навстречу движению снега

поднимается вверх — допотопное слово — душа.

Всё — о жизни поэзии, о судьбе человека

больше думать не надо, присядь, закури не спеша.

Закурю, да на корточках, эдаким уркой отпетым

я покуда живой, не нужна мне твоя болтовня.

А когда после смерти я стану прекрасным поэтом,

для эпиграфа вот тебе строчки к статье про меня:

Снег идет и пройдет, и наполнится небо огнями.

Пусть на горы Урала опустятся эти огни.

Я прошел по касательной, но не вразрез с небесами,

в этой точке касания — песни и слезы мои.

1998

«Сколько можно, старик, умиляться острожной…»

Сколько можно, старик, умиляться острожной

балалаечной нотой с железнодорожной?

Нагловатая трусость в глазах татарвы.

Многократно все это еще мне приснится:

колокольчики чая, лицо проводницы,

недоверчивое к обращенью на «Вы».

Прячет туфли под полку седой подполковник

да супруге подмигивает: — Уголовник!

Для чего выпускают их из конуры?

Не дослушаю шепота, выползу в тамбур.

На леса и поля надвигается траур.

Серебром в небесах расцветают миры.

Сколько жизней пропало с Москвы до Урала.

Не успею заметить в грязи самосвала,

залюбуюсь красавицей у фонаря

полустанка. Вдали полыхнут леспромхозы.

И подступят к гортани банальные слезы,

в утешение новую рифму даря.

Это осень и слякоть, и хочется плакать,

но уже без желания в теплую мякоть

одеяла уткнуться, без «стукнуться лбом».

А идти и идти никуда ниоткуда,

ожидая то смеха, то гнева, то чуда.

Ну, а как? Ты не мальчик! Да я не о том —

спит штабной подполковник на новой шинели.

Прихватить, что ли, туфли его, в самом деле?

Да в ларек за поллитру толкнуть. Да пойти

и пойти по дороге своей темно-синей

под звезда ми серебряными, по России,

документ о прописке сжимая в горсти.

1998