Гранатовые джунгли (ЛП) - Браун Рита Мэй - Страница 26

- Большей дурости в жизни не слышала. Какой толк быть лесбиянкой, если женщина собирается выглядеть и действовать так, чтобы подражать мужчине? Черт побери, если бы мне был нужен мужчина, я бы завела настоящего, а не этих потаскух. Келвин, весь смысл быть лесбиянкой в том, чтобы любить женщин. Тебе разве нравятся мужчины, которые выглядят, как женщины?

- Да я не привереда, лишь бы у него был большой член. Я, в некотором роде, балдею от размеров.

- Черт. Вот я не та и не другая. Так какого хрена я тут делаю?

- Раз уж ты здесь, лучше бы приглядела себе теплую постельку.

- К черту.

- На одну-то ночь?

- Мне кажется, если я скажу, что я фем, то все Мощные Мо в округе набросятся на меня, но если я скажу, что я буч, тогда мне придется платить за выпивку. В обоих случаях я в дураках.

- Таков людской удел.

- Ох, нет, сюда еще одна идет. Что ж, она хоть на женщину похожа, это очко в ее пользу. А еще ей хорошо за сорок, и она совсем потасканная. Черт, зараза, я этого не выдержу. Пойдем, Келвин, валим отсюда.

Снова оказавшись на улице, я почувствовала, что привыкаю к этому городу.

- Знаешь, я возвращаюсь в машину. А ты иди и найди кого-нибудь на ночь. Обо мне не беспокойся. Для насильников сейчас слишком холодно. А потом, они хотя бы не станут спрашивать, буч я или фем.

- Да ну, мне тоже как-то неохота шляться. По-моему, я триппер подхватил. Пошли в машину.

- Завтра утром я найду комнату, и мы оба можем там жить. Никаких больше машин. Идет?

Этой ночью было так холодно, что я взяла одежду из моего чемодана и укрыла Келвина и себя, но это не очень помогало. Наконец мы забросили мысль о сне и жались друг к другу на заднем сиденье, поджидая, пока выйдет солнце, «Орехи» откроются, а мы согреем свое нутро горячим кофе.

- Келвин, как ты попал на улицу?

- А ты как попала?

- Ты первый.

- Тут мало что рассказывать. Я жил в Филадельфии. У нас была семья неплохих размеров, мой брат, я и сестра. Я средний. Мой старший братец был здоровенным качком, а я не пошел по его стопам. Я играл во всех школьных постановках и думал, что этим и хочу заниматься в жизни. Это не очень подходило к моей семье. Потом ребята в институте стали задирать меня, обзывать гомиком и Африканской Королевой. Черт, в этом институте каждый время от времени давал себе отсасывать, но я на этом попался. Была большая заваруха. Мама взывала к Иисусу, а старик говорил, что башку мне расшибет. Я плакал и божился, что я изменился, стал таким, как надо, и тому подобная хрень. Черт возьми, я даже обрюхатил одну девчонку. Ведь этого они хотели, разве не так? Но это ничего для меня не изменило. Я все равно хотел мужчин. Она милая девушка, и все такое. Я мог бы жить с ней и завести детей, если бы мог продолжать видеться с мужчинами. Но ты знаешь, как это бывает. Люди, они тупые. Едва трахнешься с представителем противоположного пола, и все, у тебя мандат на правильность. Черт! Ну вот, и теперь мама с папой вынуждали меня жениться на этой девушке. А я не собираюсь жениться ни на какой девушке. Так что я сбежал, и вот теперь здесь. Я здесь уже около месяца. Я иногда думаю о той девушке, ее зовут Пэт, но я не вернусь и не женюсь на ней. - Он помолчал с минуту, потом спросил меня: - Ты ведь считаешь меня дерьмом, потому что я бросил ее?

- Это было все равно что оставить ее в речке дерьма без весел, Келвин. Она осталась с ребенком, а ты смылся.

- Ну да, я знаю. Но если я вернусь туда и женюсь на ней, тогда надо будет и работу искать, и соглашаться, чтобы мне мозги перемололи, как всем остальным. Мой старик - школьный учитель. Он думает, что он уже кое-что, потому что живет лучше какого-нибудь дворника, понимаешь? Но он живет не так уж здорово. Он ходит на работу, как всякий другой, и когда он идет по улице, он ниггер, как всякий другой. На один глаз он совсем слеп, а другим плохо видит. Со мной этот номер не пройдет.

- Когда все это случилось, ты говорил с Пэт об аборте?

- Конечно. Она кричала и твердила, что это убийство и что это плод нашей любви. Я чуть не сорвался. Ума у нее нет. Она думает, что материнство сделает ее настоящей женщиной, или что-то в этом духе. Вот пусть подождет, пока это маленькое чудовище начнет вопить посреди ночи. Тогда она пожалеет, что меня не послушалась. Она хотела, чтобы я женился на ней и остепенился, и мы стали бы образцовой семьей из книжки с картинками, и когда-нибудь снялись для журнала «Эбонит»{47}. Вот дерьмо!

- Тогда, видно, ей придется учиться на своем трудном опыте. Хорошо, что ты пытался ее переубедить, но, может быть, это все, что ей осталось. Ты знаешь, какие бывают девушки. Они думают, что ничего не значат, пока не выйдут замуж и не родят детей. Так что теперь она получит ребенка, хоть и за минусом замужества.

- А ты как сюда попала? Ты не рассказала мне свою историю.

Я поведала мою скорбную повесть.

- Вот черт. Как приняли, так и вышвырнули, а? Видно, никому такие не нужны, ни белым, ни черным. Наверное, даже китайцам не нужны.

- А мне плевать, что им там нужно, Келвин. Мне интересно, что мне самой нужно, и пошли они к черту.

- Ну да, я тоже так думаю.

- Смотри, солнце уже встает. Я надеюсь, «Орехи» сегодня откроются рано. Не забывай, я сегодня буду искать комнату. Хочешь пойти со мной?

- Знаешь, что я собираюсь делать сегодня? Пойду на магистраль и автостопом поеду в Калифорнию. Я серьезно. Если ты добралась сюда из Флориды, я могу добраться отсюда до Сан-Франциско. Пойдешь со мной?

- Я бы пошла. Но, хоть это и странно звучит, Келвин, что-то мне говорит, нужно побыть какое-то время в этом жутком городе. Не знаю, сколько времени, но мне это нужно. Как будто я здесь разбогатею, или что-то в этом духе. Помнишь те старые сказки, когда младший сын идет искать счастья и становится богачом, после того, как злые братья обдурят его с наследством?

- Ну да, что-то такое помню. Вроде «Кота в сапогах»?

- Ага, вроде того.

- А вот я поеду в Сан-Франциско.

Наконец «Орехи» открылись, и наша официантка подкормила нас. Мы оба долго тянули время, доедая пончики, потому что ни один из нас не хотел сегодня уходить. Но нам пришлось спихнуть себя с тонких сидений стульев. На улице мы поглядели друг на друга, а потом медленно протянули друг другу правую руку. Это было чинное рукопожатие, почти ритуал. Потом мы пожелали друг другу удачи и разошлись в разные стороны искать счастья.

12

Около реки на Западной 17-й улице, я нашла неприглядную комнатушку. Ванна была в кухне, электричество на постоянном токе, стены разноцветные от частого покрытия краской и от обоев,  облезших после десятилетий неаккуратного использования. Стоило это 62 доллара 50 центов в месяц. Первой моей мебелью стал использованный односпальный матрас, который кто-то милостиво оставил на улице. Я тащила его пять лестничных пролетов вверх и выбивала, пока не сочла, что он достаточно чист, чтобы к нему притронуться.

На следующий день я получила работу в кафе «Флик», продавая мороженое и гамбургеры в костюме зайки. Я зарабатывала достаточно, чтобы платить за жилье, плюс таскала еды, сколько могла, из бачков в нашей тошниловке. Не считая метро и случайных расходов, мне оставалось около пяти долларов в неделю для себя. Эту сумму я копила к выходным, когда отправлялась в бары, где секретарши из Нью-Джерси встречались с секретаршами из Бронкса и жили долго и счастливо. Стоя рядом с коваными перилами в баре «Сахар», со всем его красным декором новоорлеанского публичного дома, я клялась себе, что в следующие выходные не вернусь. Я терпеть не могла игр и чувствовала себя полной дурой, когда подходила к какой-нибудь женщине и приглашала ее на танец. А те, кто приглашал на танец меня, оставляли на стоянке свои грузовики «мэк». Тоска глодала меня, но я не знала, куда еще идти. Так что каждые выходные я нарушала клятву, что давала себе в прошлые выходные, и приходила назад, чтобы облокачиваться на кованые перила и глядеть на дам.