Командир - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 30

— Уходим на рассвете.

Кивком показав, что понял, старшина отодвинулся и, замерев, стал издавать легкое похрапывание. Восхитившись мастерством старшины так подделывать звуки спящего человека, я стал обдумывать, как уложить часового. Ладно, как говорится, утро вечера мудренее.

Старшина разбудил меня за час до рассвета. Тихо сказав мне на ухо, что караул только что сменился, тенью скользнул к двери и замер, прислушиваясь.

Встав и потянувшись, я подошел к щели и посмотрел на нового часового. В отличие от прошлого, этот был вооружен карабином. Чтобы его завалить, у меня был только один выход. Отойдя от щели на пару метров, я остановился и начал разрабатывать кисти рук и пальцы, возвращая им чувствительность. Был только один шанс из тысячи, что у меня получится. Проснувшиеся бойцы с надеждой смотрели на мои приготовления. Достав гвоздь, я осмотрел его. Нормально, остро заточен, уже хорошо. Подкинул его на ладони, примериваясь к броску.

В немецком лагере Шведа готовили на совесть, так что я надеялся на его моторную память. Сделав несколько тренировочных движений рукой, стал ждать. Сердце в груди вдруг стало громко бухать, странно, я раньше был совершенно спокоен, а тут напал мандраж. Несколько раз глубоко вздохнув, смог успокоиться. Снова приготовившись, я внимательно смотрел на часового, обрисованного луной, сквозь многочисленные щели. И как только в нужной мне щели появился его силуэт, метнул гвоздь. Остро заточенный стержень вылетел сквозь дыру и, пролетев три метра, воткнулся острием в висок часовому. С тихим стуком и бряканьем амуниции тело караульного упало.

— Давай начинай, — прошипел я в сторону бойцов.

Старшина с радистом стали отрывать плохо прибитую доску, обнаруженную радистом в процессе осмотра сарая. Плохо было то, что она находилась прямо у дверей, а значит, под наблюдением часового. Стоящий рядом с ними Осокин сквозь щели наблюдал за улицей.

— Готово, товарищ капитан, отошла, — услышал я тихий шепот старшины и, отодвинув его в сторону, с трудом протиснулся наружу.

Я быстро подбежал к часовому и подхватил его карабин, соскользнувший с плеча во время падения. Открыв затвор, проверил, есть ли патрон в стволе. Держа оружие наготове, стал осматриваться, было тихо, село спало. Посмотрев в сторону леса, увидел едва заметное просветление на горизонте.

— Федя, сними с него амуницию, быстро.

Я стоял рядом со старшиной, возящимся с застежками ремней, слушал тихую ругань радиста, помогавшего Осокину протиснуться сквозь проделанную щель.

— Товарищ капитан, он живой, — тихо воскликнул старшина.

Наклонившись над часовым, я понял, что гвоздь вошел в висок всего на сантиметр, и ударом оглушил его. Достав из чехла штык-нож, я спокойно вогнал его под ребра часового. Теперь уж точно труп.

— Держите, товарищ капитан, — сказал старшина, протягивая мне немецкую разгрузку.

Отдав карабин радисту, я стал быстро надевать ее на себя, при этом скомандовав старшине еще и снять с убитого сапоги — у радиста сапоги давно каши просили, да и у старшины были не лучше. Застегнул ремень на поясе, стал накидывать на плечи ремешки, только отрегулировать их под себя в темноте у меня не получилось. Отдав бойцам две обнаруженные гранаты, так называемые «колотушки», тихо двинулся к окраине села, держась тени заборов. Осторожно проскользнув мимо еще двух часовых, мы попали на площадь, которую охраняли аж трое фрицев. Крепко сжимая цевье карабина, я тихо перемещался, прячась в тени раздавленных и уцелевших машин. Видно, немцы не все успели эвакуировать из села. Стоящая особняком легковушка привлекла мое внимание. Судя по обводам, это был плавающий вездеход. Кивком указав на него Сурикову, знаками показал, что хочу забрать его, не обращая внимания на заметно округлившиеся глаза бойцов, уже хорошо различимых в рассеивающейся темноте. Снова, уже сердитым жестом, показал на машину. С одной стороны от часовых ее прикрывал здоровенный трейлер, зачем-то оказавшийся на улицах села. С другой — борт грузовика с раздавленной нами кабиной.

Показав жестами, что ее надо толкать, посадил за руль Осокина. Ничего, и с одной рукой можно баранку крутить. Сняв машину с ручника и поставив на нейтралку, удалось с трудом сдвинуть ее с места. Тихо шелестя покрышками, машина под управлением Осокина въехала в узкий проулок. Дотолкав ее, сколько хватало сил, мы остановились в тени большой яблони, склонившей свои ветви над проулком. Приказав Сурикову осмотреть машину, можно ли ее использовать или нет, велел остальным отдыхать. Осокина поставил следить за обстановкой как самого неуставшего.

— Товарищ капитан, не заводится, придется напрямую соединять.

Голос старшины вывел меня из раздумий; кивнув ему, велел:

— Работай, только быстро. Молчунов, помоги ему.

— Есть, товарищ капитан.

Во блин, даже в плену не забывали о субординации. Рассвело, но старшина с радистом продолжали возиться под капотом машины. Поселение потихоньку просыпалось: невдалеке мычали коровы, были слышны щелчки кнутов.

Вдруг раздался звук запускаемого стартера. Захлопнув капот с закрепленной на нем запаской, старшина прыгнул за руль машины. Радист с Осокиным сели на заднее сиденье, я же расселся на переднем, поставив карабин прикладом на пол.

— Давай неторопливо езжай. Как будто мы свои, а вот если начнут стрелять, то дави педаль газа до предела. Понял?

— Да, товарищ капитан. Понял.

— Ну тогда трогай!

Тихо работающий на малых оборотах двигатель негромко взвыл, когда старшина дал газу. Проехав проулок до конца, мы выехали на луг с пасущимися на нем коровами. Из села крестьяне все вели и вели новых коров. Наблюдая эту картину, я удивлялся все больше и больше. Какого хрена немцы их не отобрали, не реквизировали. Вдруг сзади взлетели две ракеты; определив по месту взлета то, где находился наш тюремный сарай, понял — побег обнаружили. Приказав старшине прибавить немного газу, попросил Осокина, стонавшего от болей в руке при каждом подпрыгивании машины, потерпеть.

Подпрыгивающая на кочках машина выскочила на дорогу, и, довернув, старшина попылил по ней, что заставило меня заорать:

— Куда! Там посты, давай напрямик, по полю!

Сползя юзом в неглубокий кювет, машина, громко ревя на больших оборотах, рванула дальше по полю со сгоревшим урожаем. Мы держали путь на далекий лес, видневшийся километрах в пяти от нас. Воспользовавшись тем, что уже рассвело, я стал нормально застегивать немецкую разгрузку. Как только закончил, мне в лицо вдруг попала пригоршня земли. Старшина с матом стал крутить баранку, заставляя машину делать зигзаги. Пристав, я закрутил головой и заметил на горизонте башню танка. Судя по покачиванию, он двигался на нас, стреляя на ходу. Присмотревшись, узнал T-II, ну-ну, попробуй на ходу попасть в движущуюся машину. Видимо, немецкий командир-танкист это понял, потому что я увидел, как башня танка замерла и на конце тоненького ствола появились огоньки.

— Стой! — заорал я старшине.

Наводчик наверняка целился по ходу движения машины, но разрывы снарядов произошли метрах в семидесяти от нас. Видимо, искривление поля в этом месте, не позволявшее полностью видеть нас, спасло и на этот раз. Из-за этого искривления мы ехали как бы в низине, и немецкие танкисты видели только наши головы, как и мы только башню их танка, выделявшуюся на фоне сгоревшего поля. Но было понятно, что как только они поднимутся повыше на этот мелкий холм, то ехать нам недолго. Пригнувшись под пролетевшей над головой пулеметной очередью, я сказал старшине, который уже набрал приличную скорость:

— Федя, до леса надо доехать на максимальной скорости. Через минуту мы будем на его прицеле. Так что гони. Гони! — И повернувшись к сидящим сзади, велел Осокину, уже закатывающему глаза на бледном лице: — Терпи, Осокин. Терпи! Будем гнать на полную.

Уловив слабый кивок, посмотрел на шлейф пыли и пепла, тянувшийся за нами. Теперь понятно, как немцы засекли нас. Я повернулся к старшине, который, по-моему, уже выжал из машины все, что смог. Еще минуты три, и мы уйдем из зоны прямого выстрела.