К нему пришел я гневом, болью поделиться, Обидой жгучей! Но, смеясь, как мальчуган, Он говорил мне: глупо гневаться и злиться На то, что честь твою порочит интриган.

Я ни сочувствия не вызвал, ни печали. Он говорил: какие выстрелы звучали, Какие бури посещали белый свет, Но все на месте – океан, скала, поэт!

Живи, как будто все твои невзгоды – Ошибочный прогноз бюро погоды.

Ирчи Казак , вовсю летит к тебе гонец – Мол, хочет песни оценить твои Шамхал. Ирчи Казак, с гонцом ты прибыл во дворец, Ты пел свое, владыка злобой полыхал!

Тебя в Сибирь сослал он, пламенный певец. И в кандалах ты все о Каспии вздыхал… Тоска, побег – и возвращенье наконец! Но мост и ночь… убийцу шлет тебе Шамхал.

Когда впервые эту повесть услыхал, Я горько плакал, о Ирчи Казак, мой брат! Но что-то понял я потом – и хохотал: Поэт бессмертен, хоть убей его стократ!

Я – не Ирчи Казак, ты тоже – не Шамхал, Но я смеюсь – ведь ты меня угробить рад!

О, Каспий, сколько мощного бурленья В твоих волнах, летящих предо мной! Кто возомнил себя венцом творенья, Тот будет смыт и поглощен волной.

Каскад имен добычей стал забвенья, Как щепки, мусор, как поэт иной… Бывало, плыли связками поленья, Себя эскадрой возомнив стальной!

Забыто, смыто, хладной глубью взято… Но суть осталась и, как мир, цела! Волной не смыло Сулеймана и Гамзата – Стоят над Каспием, где вечность их свела.

Откуда знать мне, пощадишь ли ты когда-то Одну хоть песню, что судьбой моей была?

В Японии читал стихи свои На языке родном – в огромном зале. – О чем стихи? – спросили. – О любви. – Еще раз прочитайте, – мне сказали.

Читал стихи аварские свои В Америке. – О чем они? – спросили. И я ответил честно: – О любви. – Еще раз прочитайте, – попросили.

Знать, на любом понятны языке Стихи о нашем счастье и тоске И о твоей улыбке на рассвете.

И мне открылась истина одна: Влюбленными земля населена, А нам казалось, мы одни на свете.

Из-за тебя потребовать к барьеру Мне в жизни рок другого не судил. В недобрый час твою предавший веру, Я сам твоим обидчиком прослыл.

Куда от прегрешения деваться? И вновь себя, как недруга кляня, Один в двух лицах выхожу стреляться, И нету секундантов у меня.

Быть раненым смертельно на дуэли Хотел бы я, чтобы, подняв с земли, Меня на бурке или на шинели К твоим ногам кавказцы принесли. И вымолвить прощение успели Уста мои, что кровью изошли.

Давай бродить в горах или степях, Под снегом севера, под солнцем юга, Поедем на собаках, на слонах, Пойдем пешком, взяв за руки друг друга.

Мы реки бурные переплывем, Пройдем леса, друг друга обнимая, Иль крыльями своей любви взмахнем И вдаль умчимся с журавлиной стаей.

И горы мира, села, города Любовью нашей будут восхищаться. Людское зло и смертная вражда Самих себя, быть может, устыдятся.

Порой, влюбленных ланей видя взгляд, Стрелок и тот стреляет невпопад.

Я поклялся тебя позабыть навсегда, Сжечь проклятую страсть, чтоб развеялась в прах Моментально, как только растают снега И как только зажгутся фиалки в горах!

Я поклялся разлукой с вершинами гор, С ними клялся порвать и с тобой заоодно! Я ведь сердцу твердил, что найдется простор, Где полюбит и счастливо будет оно.

Но как только запел кипяток снеговой И как только фиалки зажглись на горах, Я узнал, что сумел бы расстаться с тобой, Только если бы сам я развеялся в прах!

Сколько раз я, обманщик, себя обману?.. Но ни разу, ни разу тебя лишь одну.

Еще стояло время молотьбы, Спускались к морю овцы на кутаны, Когда с неотвратимостью судьбы Холодных туч нависли караваны.

И замело. Леса покрыла проседь, Белы вершины, долы и дома. В тылы багряной осени забросить Смогла десант негаданно зима.

И сердце сжалось у меня от боли, Хоть не впервые видел на веку, Как листья клена под окном на воле Конь белогривы топчет на скаку.

И я похож на скошенное поле, Где сноп ржаной забыли на току.

На горной вершине стою в Дагестане, На небо смотрю я, и кажется мне, Что рядом мужчины на синей поляне Овец белошерстных стригут в вышине.

Руну на ветру поклубиться охота, Горянки на спинах, хоть путь не полог, Несут его плавно, и капельки пота На камни ущелья упали со щек.

Я вижу под гулким провалом теснины Утесы, похожие на чабанов. В туман облаченные, словно в овчины, Пасут они стадо седых валунов.

Их шубы порвутся. Так поздно иль рано, Открывшись, заноет в груди моей рана.

Числю первым сокровищем горы. Вознесенный вершинами гор, Не пустые вести разговоры Я обязан – их парламентер.

А второй сокровище – Каспий, Он украсит любую казну. И в слова, что чеканю не наспех, Мне вложить бы его глубину.

Составляют сокровище третье Лес и поле, река и ручей, Алычи захмелевшей соцветья, Пурпур утра и звезды ночей.

Время – в каждое тысячелетье – При сокровищах лишь казначей.

– Скажи «люблю», – меня просили в Риме – На языке народа своего. – И я назвал твое простое имя, И повторили все вокруг его.

– Как называют ту, что всех любимей? Как по-аварски «жизнь» и «божество»? – И я назвал твое простое имя, И повторили все вокруг его.

Сказали мне: – Не может быть такого, Чтоб было в языке одно лишь слово. Ужель язык так необычен твой?

И я, уже не в силах спорить с ними, Ответил, что одно простое имя Мне заменяет весь язык родной.

Нет, ты не сон, не забытье, Не чудной сказки свет туманный – Страданье вечное мое, Незаживающая рана.

Я буду глух и слеп к обману, Но только пусть лицо твое Мне озаряет постоянно Дорогу, дни, житье-бытье.

Чтобы с тобою рядом быть, Готов я песни все забыть, Вспять повернуть земные реки,

Но понимаю я, скорбя, Что на земле нашел тебя, Чтоб тут же потерять навеки.

Когда покинет мир любой из нас, Не стает лед на каменистой круче. Но без тебя сверкающий алмаз Вершины снежной сплошь закроют тучи.

Пучину не волнует наша участь. Ей дела нет до каждого из нас. Но без тебя затянется тотчас Песком и тиной Каспий мой могучий.

Приходим в жизнь или уходим в вечность, Не вспыхнет и не скатится звезда. И как до нас, то грустно, то беспечно, Споют и после. Только и тогда,

Коль будет песнь не о любви пропета, Ее сочтут причудою поэта.

В стране недолгой молодости мне Друзья назвали имя недотроги, И вздрогнул я. Но плавно, как во сне, Ложился снег на горные отроги.

Пришли иные думы и тревоги. И я слагал сонеты в тишине. Но вдруг тебя я встретил у дороги И с той поры пылаю, как в огне.

Летят года, как всадник на коне, Но дальше путь мой от весны к весне, Бледнее радость, горше неудача.

Буза прозрачна сверху, хмель – на дне. Огонь любви, что был дарован мне, Под старость разгорается все жарче.

Отвесные скалы вздымаются голо, Но памятных битв ореола уж нет. Хунзахская крепость. Начальная школа, В которой моих пролетело семь лет.