Дай мне руку, тьма - Лихэйн Деннис - Страница 32

Я кивнул. У меня в ушах все еще звучал ужасный вой Дайандры, и мне хотелось свернуться калачиком и спрятаться.

Энджи прислонилась к стеклянной стене лифта, крепко обхватив себя руками, и по дороге домой мы оба молчали.

Когда вы постоянно с детьми, это учит по крайней мере одному: что бы ни случилось, не опускай руки. У тебя нет выбора. Задолго до смерти Джейсона, точнее, еще до того, как я услышал о нем и его матери, я согласился взять к себе Мэй на полтора дня, пока Грейс будет занята на работе, а Аннабет отправится в Мэн на встречу со старым другом из колледжа.

Когда Грейс услышала о Джейсоне, она сказала:

– Найду кого-нибудь другого. Или постараюсь как-то освободиться.

– Нет, – сказал я, – никаких изменений. Я хочу взять ее.

И я взял. Это было одно из лучших решений, которое я принимал в жизни. Знаю, в обществе бытует мнение, что в подобных случаях хорошо поговорить с кем-то о трагедии, обсудить все с друзьями или, наоборот, незнакомцами, и все в таком духе. Но мне кажется, в нашем обществе придают слишком большое значение разговорам, считая слова панацеей от всех бед, чем они не являются, и закрывая глаза на непременный побочный эффект – болезненное самопоедание.

Я от природы склонен к размышлениям и провожу много времени наедине с собой, что только усугубляет ситуацию. Возможно, было бы лучше, если бы я обсудил с кем-то смерть Джейсона и мои ощущения по этому поводу. Но я этого не сделал.

Вместо этого я провел время с Мэй, и сам факт простого общения с ней, попытки развлечь ее, кормление, укладывание спать после обеда, разъяснение шуток братьев Маркс во время просмотра "Спятивших животных" и "Утиного супа"[14], последовавшее за этим чтение вслух доктора Сойса[15] – при этом она сидела в шезлонге, а я в спальне, – одним словом, простая человеческая забота о ком-то, о маленьком человечке, оказалась более действенным средством, чем тысячи бесед с психотерапевтом, и я подумал, может, минувшие поколения были правы, считая это нормой.

Примерно в середине рассказа "Лисичка в Соксе" веки Мэй начали слипаться. Я подтянул простыню к ее подбородку и отложил книгу.

– Ты любишь мамочку? – спросила она.

– Да, очень. Спи.

– Мамочка любит тебя, – пролепетала она.

– Знаю. Спи.

– А меня ты любишь?

Я поцеловал ее в щечку, снова подтянул одеяло к ее подбородку.

– Я обожаю тебя, Мэй.

Но она уже спала.

Около одиннадцати позвонила Грейс.

– Как там мой маленький ужастик?

– Прекрасно. Спит.

– Надо же! Неделями напролет она ведет себя как суперхулиганка, но, проведя день с тобой, превращается в ангелочка!

– Ну, – сказал я, – по правде сказать, я разбился перед ней в лепешку.

Грейс хихикнула.

– Что, она и вправду хорошо себя вела?

– Да.

– Тебе стало полегче насчет Джейсона?

– Насколько это возможно, пока не думаешь об этом.

– Понятно. Как самочувствие после той ночи?

– Той, вдвоем? – спросил я.

– Да.

– Разве тогда что-то случилось?

Она вздохнула.

– Скотина.

– Эй.

– Что?

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже.

– Разве это не прекрасно?

– Самая прекрасная вещь на свете, – сказала она.

На следующее утро, когда Мэй еще спала, я вышел на крыльцо и увидел Кевина Херлихи, стоящего на улице внизу и облокотившегося на позолоченный "диамант", который он водил для Джека Рауза.

С тех пор как анонимный "друг" прислал мне "незабудьзаперетьдверь", я постоянно ношу с собой оружие, куда бы ни пошел. Даже когда спускаюсь вниз за почтой. Точнее сказать, особенно тогда, когда спускаюсь вниз за почтой.

Поэтому, когда я вышел на крыльцо и увидел на улице психа-Кевина, который глядел на меня снизу вверх, я успокоил себя тем, что, по крайней мере, мой пистолет тут, под рукой. К счастью, это была моя "беретта", калибр 6.5, с пятнадцатизарядной обоймой, потому что у меня было предчувствие, что с Кевином мне понадобится не один выстрел.

Какое-то время он молча разглядывал меня. В конце концов я уселся на верхнюю ступеньку, вскрыл три конверта со счетами, пролистал последний выпуск "Спина", пробежал глазами статью о "Машинери Холл"[16].

– Слушаешь "Машинери Холл", Кев? – наконец спросил я.

Кевин молча смотрел на меня и тяжело дышал.

– Хорошая группа, – сказал я. – Советую купить диск.

Не похоже было, что Кевин собирался бежать в "Тауэр Рекордс" после нашего разговора.

– Правда, они несколько компилятивны, но кто сегодня без греха?

Непохоже было, чтобы Кевин знал значение слова "компиляция".

Он молча простоял так минут десять, не сводя с меня глаз, тусклых и мрачных, как болотная вода. Полагаю, это был утренний вариант Кевина. Его ночная ипостась обладала горящими глазами, жаждущими убийства. Утренний Кевин больше напоминал призрак.

– Итак, Кев, думаю, точнее, вижу, ты не слишком разбираешься в музыке.

Кевин зажег сигарету.

– Я, кстати, тоже не разбирался, но моя напарница смогла убедить меня, что кроме "Стоунз" и Спрингстина есть и другие. Многие из них – полнейшие бездарности, другие, пойми меня правильно, удостоены слишком высокой оценки. К примеру, Морриси. Но, если взять Курта Кобейна или Трента Резнора, можно с уверенностью сказать: это ребята что надо, и это вселяет надежду. Хотя, может, я и ошибаюсь. Между прочим, Кев, что думаешь о смерти Курта? Считаешь, мы потеряли лучший голос нашего поколения, или это уже случилось после распада "Фрэнки едет в Голливуд"?

Резкий порыв ветра закружил по улице, и, когда Кевин заговорил, его голос превратился в отвратительный бездушный свист.

– Кензи, пару лет назад один чувак стянул у Джека сорок штук.

– Круто, – сказал я.

– Он собирался через два часа отбыть в Парагвай или куда-то к черту на кулички, но я-таки нашел его у его шлюшки. – Кевин швырнул сигарету в кусты перед домом. – Я положил его на пол лицом вниз, вскочил ему на спину и прыгал по ней до тех пор, пока позвоночник не треснул пополам. Звук был такой, будто взламываешь дверь. Точно такой. Один громкий хлопок и вместе с ним это потрескивание мелких щепок.

Резкий ветер вновь прокатился по улице, и заледеневшие листья в сточных канавах зашуршали.

– Одним словом, – сказал Кевин, – парень орет, его подружка вопит, и оба не отрывают глаз от двери этой засранной квартиры – не потому, что надеются на счастливый случай, который поможет им выбраться, а потому, что знают: они заперты на замок. Со мной. А я силен. И мне решать, каким именно способом они отправятся в ад.

Кевин вновь зажег сигарету, а я почувствовал холодный ветерок в своей груди.

– И все же, – сказал он, – я поднял этого парня. Я заставил его сесть, опираясь на сломанный позвоночник, затем я насиловал его подружку на протяжении, не знаю, часов трех. Чтобы он не брякнулся в обморок, брызгал ему в лицо виски. Затем я выпустил в его подружку восемь, возможно, девять пуль. Налил себе виски и долго смотрел парню прямо в глаза.

– И, знаешь, все исчезло. Его надежда. Его гордость. Его любовь. Все перешло ко мне. Мне. Я завладел всем этим. И он знал это. Я стал позади него. Приставил револьвер к его голове, к центру мозга. И знаешь, что я сделал потом?

Я ничего не ответил.

– Я ждал. Примерно пять минут. И что бы ты думал? Догадайся, что этот парень сделал, Кензи. Догадайся.

Я скрестил руки на коленях.

– Он умолял, Кензи. Этот парализованный мудак. На его глазах другой мужик только что изнасиловал и убил его девушку, и он был бессилен что-либо предпринять. Ему больше незачем было жить на свете. Незачем, и тем не менее он умолял оставить его в живых! Безумный, дерьмовый мир, Кензи.