Окрыленная мечтой - Либби Патриция - Страница 15

— У меня такое чувство, что мне рады не больше, чем чуме, я только скажу несколько слов и откланяюсь. Мне жаль, что я расстроил тебя тем вечером, принцесса. Может быть, мне стоило использовать другой подход — медленный и ненавязчивый. Гарт, по-моему, делает успехи с его помощью. Но мне нужно было найти тебя настоящую, хотя бы на мгновение. Я должен был удостовериться, что ты все еще способна любить.

Керри вцепилась в свою кофейную кружку и, глядя прямо ему в глаза, убеждала себя, что не чувствует ничего, кроме злости.

— Держитесь подальше от моей жизни и моих мыслей, доктор Тейлор. Я не нуждаюсь в психоаналитике, тем более таком никудышном, как вы.

Он встал.

— А можешь ли ты на самом деле выбросить меня из своих мыслей, принцесса?

Он повернулся и пошел к другому столику, за которым сидели доктор Келлер и доктор Гейвнау.

«Посчитаю до десяти, — подумала Керри, все еще не отпуская кружку. — Из всех самодовольных…» Ее мысленная тирада вслед Бретту была прервана гнусавым голосом из интеркома:

— Доктора Тейлора в отделение скорой помощи. Немедленно.

Меньше чем через десять минут Керри услышала тот же гнусавый голос. Она как раз входила в лифт.

— Мисс Кинкайд в операционную номер три. Немедленно. Повторяю: мисс Кинкайд в операционную номер три.

«Экстренная операция. У Гарта на восемь было назначено удаление селезенки. Может, началось кровотечение? — Керри нажала кнопку пятого этажа. — Или это кто-то новый? Бретта вызвали в отделение скорой помощи… Нет, он не взял бы меня на операцию! После всего, что случилось. Операция требует огромного напряжения, и он не стал бы осложнять ее еще и личными разногласиями с членами команды. Бретт для этого слишком хороший врач. Он не станет рисковать жизнью пациента».

Керри успокоилась.

Через несколько мгновений ее спокойствие улетучилось без следа. Она бы ни с кем не спутала высокого, широкоплечего доктора, нагнувшегося над умывальником для обязательного предоперационного мытья рук.

— Соберись, Керри, — сказал Бретт необычно ровным голосом. — Это Кончита… вернее, то, что от нее осталось. Она ужасно обгорела. Больше семидесяти процентов, и все — третьей степени.

— Господи, нет! Как, Бретт?

Он натянул с ее помощью латексные перчатки.

— Мне сказали, что ее ночная рубашка загорелась от обогревателя. Черт, Керри, боюсь, мы не сможем ей помочь.

Он резко повернулся и быстро прошел в операционную, но Керри успела заметить, как его лицо скривилось, будто от боли.

Керри попыталась внутренне собраться, чтобы легче воспринять вид маленькой Кончиты. Но ни угрюмое предупреждение Бретта, ни тот опыт обращения с обожженными пациентами, который она получила во время стажировки, не подготовили ее к тому, что она увидела лежащим на операционном столе. Кончита была в сознании. Все ее тело, кроме лица, шеи и правого плеча, сочилось лимфой и кровью. Смуглое лицо девочки посинело и совершенно потеряло подвижность, стало похожим на посмертную маску. Жизнь почти покинула его. Только по карим глазам, затуманенным болью, можно было понять, что сердце Кончиты еще бьется, протестуя против того, что не могло вынести.

Керри схватилась за столик с инструментами, чтобы не упасть, и проглотила готовый вырваться всхлип ужаса. Затем ее глаза, в которых был беззвучный вопрос, встретились с глазами Бретта. Как… с чего начать спасение ребенка, которому, казалось, уже нельзя было помочь ничем, кроме милосердного избавления от страданий?

Бретт ответил вслух, обращаясь не только к ней, не только к остальным, собравшимся помочь, но в первую очередь к себе. Он старался укрепить собственную веру.

— Я никогда не приму вердикта, что случай безнадежен. До тех пор пока не пойму, что мы сделали все возможное. С этой минуты каждый из вас должен вложить в свой труд не только умение. Вы должны отдать свои сердца этой девочке, почувствовать с ней личную эмоциональную связь.

Бретт просил о том, что было недопустимо для каждого врача и каждой медсестры. Эмоциональная связь с пациентом никогда не приветствовалась. И все же Керри знала, что он был прав. Отданное сердце иногда не дает умирающему пациенту перейти границу между жизнью и смертью. Поэтому он вызвал ее ассистировать? Он решил, что ее сострадание окажется сильнее их личных разногласий? Бретт знал, что девочка была ей небезразлична, знал еще до того, как это понадобилось Кончите.

Бретт начал впрыскивать плазму и антибиотики через вену на плече девочки, а Керри в это время разложила инструменты. По команде доктора Келлера, который успел вымыть руки и занять место ассистента, она распылила над жалким обнаженным тельцем дезинфицирующую жидкость из аэрозольного баллона.

С губ Кончиты сорвался стон, в котором было мало человеческого, и она потеряла сознание. Анестезиолог, доктор Краммер, отступил от стола. В нем больше не было нужды. Природа все сделала за него.

Бретт начал срезать с тела девочки обуглившуюся плоть и остатки одежды. Он работал со всей возможной скоростью. Керри знала почему. Сгоревшая плоть отравляла организм Кончиты. Это могло закончиться тяжелым общим сепсисом.

Доктор Келлер, который был специалистом по ожогам, специальным инструментом стал срезать тончайшие слои кожи с шеи и плеча Кончиты. Кожа затем укладывалась на очищенные участки тела для уменьшения потери жидкости.

— При таких серьезных ожогах не существует лучшего перевязочного материала, чем собственная плоть пациента, — объяснил он двум интернам, наблюдающим за операцией. — Со временем, если их не уничтожит инфекция, эти маленькие островки кожи разрастутся и сформируют новый кожный покров.

Часы тикали, как сердце.

Сколько еще времени у Кончиты в запасе? — устало думала Керри. И если она чудесным образом, благодаря искусству Бретта и остальных и чьим-то молитвам, не умрет в течение этих первых самых тяжелых часов, сможет ли она пережить те опасности, которые еще ждали своей очереди? Смертью грозили: сепсис, токсикоз, отказ почек и многое другое.

С момента начала инъекций и переливаний и до момента, когда Бретт вместе с доктором Келлером переложил изуродованное тельце на раму Страйкера — специальный аппарат, разработанный для уменьшения контакта тела пациента с любыми поверхностями, — прошло три часа и двенадцать минут.

Когда все наконец закончилось и Кончиту увезли в блок интенсивной терапии, Керри сдалась утомлению, которое давно уже пробовало ее на прочность. Она прислонилась спиной к зеленым плиткам стены, опустила голову, чтобы никто не видел, и заплакала.

На ее плечо легла чья-то рука, и голос, в котором чувствовалась не меньшая усталость, тихо сказал:

— Мне жаль, что тебе пришлось вынести это. Но я собрал для Кончиты лучшую команду, в которой не обойтись было без первоклассной хирургической медсестры. Ничего личного. Ты мне веришь?

Она стерла слезы ладонью.

— Конечно. И я благодарна тебе за это.

— Хорошо. Тогда моту я попросить тебя еще кое о чем?

Она напряглась, посмотрела на Бретта снизу вверх. Какими усталыми были эти серые глаза!

— Это зависит от того, Что ты попросишь, — осторожно сказала она.

— Ты не побудешь со мной и Кончитой, пока она не вернется в сознание? Она знает тебя. Ты ей нравишься. Все… любая вещь, несущая ей физическое или эмоциональное облегчение, может отдалить от нее границу между жизнью и смертью.

Как много он делает, подумала Керри. Значительно больше, чем можно было ожидать от него, как просто от хорошего врача. Как он сказал? Хороший хирург отдает пациенту и сердце, и руки, и душу. И тут, почувствовав, что восхищение Бреттом перерастает в поклонение, Керри поспешно бросила анализировать его положительные качества.

— Я сделаю все возможное, чтобы помочь Кончите. Ты же знаешь это. Мог бы и не спрашивать, — просто ответила она.

Его голос потеплел, и усталость, казалось, стала в нем менее выраженной.

— Спасибо. Бодрствовать не одному всегда легче. Нам принесут кофе и сандвичи. Это будет долгая ночь, Керри. И нелегкая.