Разборки олимпийского уровня - Леженда Валентин - Страница 43

Это был небольшой (для владельца пещеры) ящичек со съемными круглыми дисками, по которым ездила подвижная тонкая головка, сделанная из вовсе уж невиданного материала с вкраплениями бронзы.

Одиссей нажал ногой первый попавшийся плоский рычаг с нарисованной поющей птичкой. Непонятное устройство тут же ожило, наполнив пещеру странной музыкой с преобладанием ударных инструментов и разнообразных флейт.

Пожав плечами, царь Итаки нажал плоский рычаг повторно, и музыка прекратилась.

В пещеру вбежали встревоженные Гектор с Агамемноном.

— Эй, ты чего? — испуганно спросили они. — Нас чуть Танат не хватил. Парис от страха на скалу залез и теперь орет, как ненормальный, чтобы его оттуда сняли.

Одиссей выскочил наружу. Парис действительно сидел на скале над пещерой с круглыми от ужаса глазами и слушал гневные проклятия бегавшего вокруг костра Аякса.

— Он что, туда на крыльях взлетел? — ошарашенно спросил Одиссей.

Греки недоуменно развели руками.

— Мы в этот момент отвернулись, — виновато объяснил Гектор, — а он — фить, и уже наверху.

— Тартар вас всех побери! — Царь Итаки потряс кулаками. — На минуту вас ведь только оставил, сами теперь его оттуда снимайте.

И, сплюнув в сторону, Одиссей демонстративно вернулся в пещеру…

Что-то ему все это время не давало покоя. Что-то он в этой пещере увидел. Увидел мельком нечто очень важное, отложившееся на краю сознания.

— Так… — Одиссей остановился точно посередине пещеры, внимательно обведя ее взглядом.

Так и есть.

На колченогой тумбочке у кровати, рядом с бронзовым подфакельником стояла деревянная гравюра, изображавшая молодую улыбающуюся женщину невиданной красоты.

— Афина, нет, Афродита, — вслух произнес Одиссей, перебирая в памяти симпатичные мордашки и с каждой секундой все больше и больше понимая, что женщина на картине очень похожа на его покойную мать Антиклею.

“Но этого просто не может быть”, — спокойно подумал царь Итаки и поставил в этом неразрешимом вопросе жирную точку, решив, что сходство женщины на портрете с его матерью случайно. (Наивный человек! — Авт.)

А вот картина с изображением Лаэрта над ночным горшком великана никаких сомнений у Одиссея не вызвала, повергнув его в суеверный шок.

На картине ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был изображен ЕГО ОТЕЦ.

Одиссей медленно, словно сомнамбула, подошел ближе.

Вблизи портрет его отца оказался весь искромсан прямоугольными дырочками, а в центре картины торчала рукоять ушедшего до половины в каменную стену ножа.

Спасительный для психики ответ пришел в голову Одиссея сам собой.

Все сразу встало на свои места.

— Понятно. — Царь Итаки с облегчением вздохнул. — Шуточки известного хохмача Диониса. Ну, я тебе это припомню!

Неизвестно, какие еще угрозы последовали бы в адрес бога вина, слетев с уст взбешенного Одиссея, но тут пещера содрогнулась от чьих-то могучих шагов.

Чьих-то, гм…

Не будем мудрствовать лукаво, а скажем прямо: в пещеру возвращался великан.

Агамемнон, Аякс, Гектор и Парис были тут как тут.

— Одиссей, — истошно заорали они, — караул…

— Парис? — Царь Итаки обалдело вытаращился на бледного юношу, словно именно он и был чудовищным великаном. — Но как ты спустился со скалы?

— Как хозяина пещеры вдалеке увидал, — ответил за юношу Агамемнон, — так вниз кубарем и скатился. Там, оказывается, на камне выступы в виде ступеней были.

Возвращавшийся домой с прогулки великан громко икал, и Одиссей понял: путь назад отрезан.

— Быстро в вольер, — громко скомандовал царь Итаки.

— К козам? — испуганно спросили герои.

— К баранам, — злобно прорычал Одиссей, бросаясь в угол пещеры.

Бараны недовольно заблеяли, так как тусовка у них была довольно узкая, но греки пинками разогнали животных, спрятавшись между ними.

— О-о-о-о, — жалобно взревел великан, когда наступил голой пяткой на дотлевающий у входа в пещеру костер.

К слову сказать, циклоп ходил искать свою потерявшуюся сандалию.

Каким образом, спросите вы, он ее потерял?

Да ночью коты местные под пещерой уж больно громко песни любовные ревели, в них-то своей правой сандалией великан и запустил. Но переусердствовал малость, забросив сандалию далеко к морю.

В расстроенных чувствах невыспавшийся циклоп в одной левой сандалии зашел в пещеру.

Греки, замершие среди меланхолично жевавших травку баранов, молча ужаснулись.

Великан был просто чудовищен.

В смысле размеров он был чудовищных, а так мужик себе как мужик. Только глаз правый, словно у морского пирата, черной полоской был перевязан. Встреть такого нормальных стандартных размеров где-нибудь на Родосе, и вовсе он не будет казаться тебе чудовищным. Даже можно сказать наоборот, он покажется обаятельным, и грех будет не угостить этого симпатягу вином, дабы послушать удивительные истории о его пиратских рейдах у берегов Лесбоса либо Гоморры.

— Е-мое, — громко произнес великан, осматривая свою пещеру. — Что-то я не понял…

— Наше присутствие заметил, — прошептал Аякс, за что получил по лбу от Одиссея.

— О… — в отчаянии взревел циклоп. — Кто слопал мои запасы сыра, о… кто выпил все мое вино?

— Мы выпили, — хмыкнул Агамемнон, еще не совсем протрезвев.

— О… — продолжал сокрушенно реветь великан. — Кто слушал мою музыку, у-у-у… Кто воспользовался моим любимым ночным горшком?

Греки недоуменно переглянулись.

— Чего? — прошептал Одиссей, и все почему-то сразу посмотрели на Аякса.

— А что я, что сразу я? — с вызовом хрипло прошептал герой. — Ну, стоит себе горшок большой в белый горошек, как же таким не воспользоваться? Снаружи ведь негде, сплошные скалы, ни кустика, ни деревца.

— Скотина, — прошипел сквозь зубы Одиссей. — Ну, я с тобой потом еще разберусь…

— О… — еще раз взревел циклоп, после чего горько зарыдал.

На греков мощно пахнуло перегаром.

— Да он же пьяный, — догадался Агамемнон.

— Будем отступать, — сделал вывод Одиссей и принялся обдумывать гениальный… хотя нет, лучше сказать, хитроумный план побега.

А великан тем временем, утерев мокрый красный нос, стал швырять хорошо отточенный нож в портрет Лаэрта, целясь прямо в его идиотскую улыбку.

“Вот сволочь”, — подумал Одиссей, мысли которого складывались в нужную мозаику с трудом. Но оно и понятно: вина чужого меньше пить надо было.

На шару ведь не жалко ни чужого напитка, ни своего организма.

Если кто в данной ситуации и веселился, так это Аякс, который пьян был, словно еж, упавший в чан с бродящим виноградом. Упился, в общем, герой больше всех, благо бычье здоровье позволяло.

Сначала Аякс сидел вроде как тихо, но потом его разобрало, и он начал приглушенно хихикать. Греки, понятное дело, зашикали на него, но тот на гневные рожи друзей внимания не обращал.

Затем Аякса окончательно развезло, и он стал басом блеять, подражая главному в стаде барану, который уже около часа лежал в обмороке, сраженный исходившими от греков винными парами.

— Гомер! — встревоженно позвал любимого барана великан, прекратив метать нож. — Что с тобой?

— Бе-э-э-э, — еще пуще прежнего заблеял потешающийся Аякс.

И тут герой допустил непростительную ошибку — с пьяных глаз все напутал и громко залаял.

— Эй, кто там? — не на шутку испугался циклоп, освещая факелом угол пещеры.

— Гав-гав, — ответил Аякс и жалобно так добавил: — Мяу-у-у-у…

Бедняга Парис в этот момент частично поседел, а Одиссею было не до идиотов-друзей. Одиссей напряженно думал.

— Ах вы, — сказал великан, снимая левую сандалию, — проклятые коты, вы уже и сюда забрались.

М-да.

Умственные способности циклопа оставляли желать лучшего. Короче, грекам крупно повезло.

— Эх, была не была! — Одиссей махнул рукой и, повернувшись к друзьям, строго приказал: — Оставайтесь на месте, бараны.

Бараны в ответ согласно закивали.

— Итак, на счет три, — шепотом подбодрил себя царь Итаки. — Раз, два, три…