Отважные(изд.1961) - Воинов Александр Исаевич - Страница 65

Коля молчал.

– Тебе нужно учиться... – продолжал отец. – Тебе нельзя не учиться!.. А я должен уйти... Я должен! – Он повысил голос, словно боясь, что Коля будет его упрашивать остаться. – Ведь я хорошо знаю район укреплений... Я только покажу – покажу, где стоят доты, и вернусь!..

Коля молчал, и его молчание было сильнее слов.

– А автомат мне еще можно носить? – вдруг спросил он.

– Нельзя, – сурово ответил отец, – теперь нельзя!

По улице шагали два бойца. Один высокий, другой едва доставал ему головой до груди. Они дошли до перекрестка. Остановились. Высокий нагнулся, поцеловал низенького, что-то сказал ему, повернулся и пошел дальше. А тот, что был ниже, в продымленном ватнике, смотрел ему вслед и совсем по-взрослому глотал слезы. И, только когда старший скрылся из виду, он прислонился к забору и заплакал навзрыд.

Глава тридцать восьмая

СОБЫТИЯ РАЗВИВАЮТСЯ

Издалека ветер донес в город едва слышный рокот артиллерийской канонады. Это соседняя армия выбивала противника из укрепленного района. На площади стучали кирки, врезаясь в мерзлую землю, – взвод саперов копал братскую могилу для расстрелянных гитлеровцами солдат. На завтра Ястребов назначил торжественные похороны.

По опустевшим улицам ходили патрули. Изредка проезжали машины с синими фарами. Разведка донесла Ястребову, что гитлеровцы, отступив к Новому Осколу, окапываются и подвозят резервы. Возможно, что они в ближайшие дни попытаются перейти в наступление.

Ястребов попросил командующего армией разрешить ему продолжать преследование противника. Однако в штабе армии были свои планы. Ястребову приказали организовать крепкую оборону города и ждать дальнейших указаний.

Сидя за своим рабочим столом, Стремянной разговаривал по телефону с командирами полков, когда с радиостанции ему принесли телеграмму из штаба армии. По тому, как улыбался сухопарый лейтенант, подавая ему листок с уже расшифрованным текстом, он понял, что его ждет приятное и значительное известие.

И действительно, телеграмма была очень приятная. Стремянной быстро пробежал ее глазами, невольно сказал: «Ого!» – и вышел в соседнюю комнату, где полковник Ястребов беседовал со своим заместителем по политической части – полковником Корнеевым, невысоким, коренастым, медлительным и спокойным человеком, любителем хорошего табака и хорошей шутки.

Они сидели за столом, на котором лежали оперативные сводки и карты, впрочем тщательно сейчас прикрытые, так как в комнате находился посторонний человек в штатском. Ему было, вероятно, лет под пятьдесят (а может быть, и меньше – месяцы, прожитые в оккупации, стоили многих лет жизни). Его темные, когда-то пышные волосы были так редки, что сквозь них просвечивала кожа, щеки покрывала седая щетина. Одет он был в старое черное пальто, из-под которого виднелись обтрепанные серые летние брюки. На носу у него кое-как держались скрепленные на переносице черными нитками, сломанные надвое очки с треснувшим левым стеклышком. Разговаривая с командирами, человек время от времени поглядывал на телефониста, который, сидя в углу, ел из котелка суп.

В стороне, у окна, стоял начальник особого отдела дивизии майор Воронцов. Он был одного возраста со Стремянным, но выглядел значительно старше – может быть, оттого, что имел некоторое предрасположение к полноте. Слегка прищурив свои небольшие карие глаза, он спокойно курил папиросу, внимательно и с интересом слушая то, что рассказывал человек в пальто. В руках он держал несколько фотографий, уже, очевидно, им просмотренных, выжидая, пока Ястребов и Корнеев просмотрят другие.

Мельком взглянув на постороннего, Стремянной подошел к Ястребову и, сдерживая улыбку, громко произнес:

– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться!..

Ястребов удивленно и строго посмотрел на него.

– Бросьте эти шутки, Стремянной!.. У нас тут дело поважнее... Познакомьтесь. Это местный фотограф. Он принес нам весьма интересные снимки... Их можно будет кое-кому предъявить. – И Ястребов протянул Стремянному пачку фотокарточек.

Стремянной взял у него из рук десяток еще не совсем высохших фотографий, отпечатанных на матовой немецкой бумаге с волнистой линией обреза. На этих фотографиях были сняты эсэсовцы. На одной – во время игры в мяч, без мундиров, в подтяжках, с засученными до локтей рукавами рубашек. На другой – они сидели вокруг стола в мундирах при всех регалиях и дружно протягивали к объективу аппарата стаканы с вином. Среди них было несколько женщин. На третьей – гитлеровцы были сняты в машине, каски и фуражки низко надвинуты на глаза, на коленях – автоматы. Не забыли они сняться и у подножия виселицы в самый момент казни, на кладбище, среди уходящих вдаль одинаковых березовых крестов...

На этих же фотографиях – то сбоку, то на заднем плане – виднелись какие-то фигуры в штатском. Они, видимо, тоже участвовали в происходящем, но чувствовалось, что это люди подчиненные, зависимые и между ними и их хозяевами – огромная дистанция.

– Да, эти фото нам будут очень полезны, товарищ генерал, – согласился Стремянной и, отступив на шаг, незаметно для Ястребова передал за его спиной телеграмму замполиту.

– Опять – генерал! – уже рассердился Ястребов.

– А что, собственно, вы, товарищ генерал, придираетесь к начальнику штаба? – сказал, улыбаясь, Корнеев. – По-моему, он совершенно прав, вы и есть генерал... Вот, смотрите! – И он протянул Ястребову телеграмму. – За освобождение города вам присвоено звание генерал-майора и вы награждены орденом Красного Знамени...

– А дивизия?.. – спросил Ястребов.

– Никого не забыли, Дмитрий Михалыч. А дивизии объявлена благодарность. Приказано наградить всех отличившихся, – сказал Стремянной, уже не сдерживая своей радости.

Ястребов читал телеграмму долго-долго и почему-то сердито сдвинув брови. Наконец прочел и отложил в сторону.

– Прямо невероятно, – сказал он вполголоса: – четыре события, и все в один день!

– Три я знаю, товарищ генерал. – Стремянному ново и даже как-то весело было называть Ястребова генералом. Ведь всего несколько месяцев тому назад он был подполковником, а в начале войны – майором. – Первое событие – освобождение города. Второе – присвоение вам звания генерала. Третье – орден... А четвертое?

– Ну, это самое незначительное, – смущенно сказал Ястребов: – мне сегодня исполнилось сорок пять лет.

– Поздравляю, Дмитрий Михалыч! – сказал Корнеев, крепко пожимая ему руку. – Отметить это надо! Такие дни бывают раз в жизни!..

– И я вас поздравляю, товарищ полк... – Стремянной вдруг сбился, махнул рукой и обнял Ястребова, – дорогой мой товарищ генерал!..

Ястребов с трудом высвободился из его могучих объятий.

– Ладно, – шутливо сказал он. – Поздравления принимаю только с цветами... Давайте покончим с делом. Спасибо вам, товарищ Якушкин, – обратился он к фотографу, который все это время безмолвно стоял в стороне, однако всем своим видом участвуя в том, что происходило в комнате. – Вы поступили совершенно правильно, передав в руки командования эти фотографии. Благодарю вас за это. Я вижу, трудно вам тут было, и в тюрьме насиделись досыта. Как только фотографии вам удалось спасти?

– Я сверток с ними облил варом, и в огороде закопал. Вот и сохранились...

– Хорошо придумал!.. Вот вам записка. – Ястребов нагнулся над столом и, взяв листок бумаги, написал на нем несколько слов. – Идите к начальнику продовольственного снабжения – он выдаст вам паек...

– Спасибо, спасибо, товарищ генерал! – Якушкин широко улыбнулся, обнажив длинные желтые зубы, пожал всем по очереди руки и направился к дверям.

– Ну, Воронцов, – обратился к майору Ястребов, когда дверь за Якушкиным закрылась, – ведь важный материал он нам доставил? А? И человек, по-моему, занятный...

– Да, несомненно, – согласился Воронцов, собирая фотографии в пачку. – Я заберу все фото, не возражаете?

– Забирай, забирай, – кивнул Ястребов и протянул ему карточки, которые были у него в руках. – Это для твоего семейного альбома, а мне ни к чему... Изучи как следует. Это такие документы, от которых не открутишься...