Торнан-варвар и жезл Тиамат - Лещенко Владимир - Страница 85

– Решено: остановимся здесь, – сказал Торнан.

– Что-то мне тут не нравится, – беспокойно завертел носом Чикко.

– У тебя всегда что-то не так. – Марисса, спешившись, принялась расседлывать свою кобылу. – А по-моему, все прекрасно, – заявила она. – Травы много, погода теплая, разбойников не наблюдается, солдат тоже.

– Но эта груда камня, я слышал, пользуется дурной славой у местных жителей, – насупился Чикко.

– Вот поэтому мы тут и переночуем, – резюмировал Торнан.

Снаружи послышался приближающийся топот копыт. Чикко достал из-за спины арбалет, купленный по случаю.

Он увидел трех всадников. Двое из них были воины, в центре и чуть впереди ехал человек в синей с багрянцем длиннополой одежде. Они пронеслись по дороге, даже не взглянув в сторону храма, подняли тучу пыли и скрылись. «А не по нашу ли душу?» – встревоженно подумал Торнан. По лицам товарищей он понял, что, видимо, та же самая мысль посетила и их.

После того как они разбили лагерь под защитой нехороших развалин, было решено провести разведку. Нужно было выяснить, остались ли еще в городе храмы Великой Матери и могут ли служители помочь им, а заодно – прояснить обстановку. Оказаться в центре вдруг вспыхнувшей смуты никому не улыбалось.

Естественно, эту обязанность взял на себя ант.

Торнан вошел в город через Старые ворота вместе с шумной толпой, состоящей из монахов, торговцев и горожан, разносчиков с корзинками, набитыми снедью и пивом. Галдели и резвились детишки. Важно восседая на коне, северянин двигался по улицам, зорко осматриваясь и одновременно изображая из себя важного господина. Хемлин был старым городом, где новое стояло на старых фундаментах. Что было тут прежде, толком не знал никто. Издревле при строительстве фундаментов и рытье колодцев здесь находили следы древности – литые бронзовые наконечники стрел, светильники и алтари из глины тонкой работы, керамические трубы водопроводов, булыжные мостовые. Нижние ряды кладки многих домов, едва выступающие из земли, были сложены из гладко обтесанных камней, потемневших от времени. На стенах и сводах древних арок встречались изображения, которые почти невозможно было разобрать.

Перед Торнаном в небо устремлялась огромная главная башня цитадели, поражающая своими размерами и массивностью кладки. Перед ней раскинулась ярмарка. Выли и ржали цирковые животные, фокусники пускали изо рта струи огня; тут же кривлялись плясуны и жонглеры. Кулачные бойцы мерялись силой на помостах. Встречались и жрецы-митраисты – многие под ручку с грудастыми хохочущими бабенками. Мелькали и одеяния чинов инквизиции.

Худосочный прыщавый парень в черной хламиде с двумя неумело нашитыми литерами «С» на груди читал свою поэму, выкатывая глаза и придавая лицу зверское выражение – видимо, изображал вдохновение.

Почему именно во мраке и что именно осквернил виноватый, капитан так и не понял.

Тут и там сновали монахи, призывая еретиков покаяться; другие выкрикивали псалмы и строки из «Книги Солнца». Один забрался на бочку у дверей кабака и что-то пафосно излагал.

Торнан приблизился.

– Некогда изгнал с земли Митра Несущий Свет всякие нечистые народы, Охриманом порожденные, – вещал монах. – Всяческих эльфов, дворфов, гоблинов, гнумов и иных, дабы отдать землю любимому своему рабу – человеку. Бежали прочь, в свои темные страны, эти народы злокозненные. Однако ж затаили злобу на Светоносца и на людей. Ведомо всякому: мерзкие сии народы ждут в сумраке, дабы, дождавшись урочного часа, войти в мир наш и напасть на людей, отомстив за то, что любит их Митра Великий, и извести род людской под корень.

Но есть еще одна беда – остались на Земле их отродья, потомки от соития нелюдей с людьми. Сколь много их среди нас – за века отравленная нелюдская кровь далеко разошлась среди народов и племен. Горцы – от дворфов с гнумами и цфергами происходят, а кочевники – от кентавров с орками. Есть также люди, от болотников произошедшие, и от русалок с водяными и корриганами – те больше на берегах живут и рыболовством промышляют. И иные многие – на Дальнем Всходе и Заморском Западе, в землях черных и смуглых также их премного. А лишь тот, в ком течет чистая людская кровь, достоин войти в обновленное царство мира сего!

Желтосутанник вытер рот, переводя дух.

Воспользовавшись случаем, к импровизированному помосту через нахмуренных зевак протиснулся пожилой седоватый священнослужитель Митры в коричневом потертом облачении. Должно быть, сельский попик или служка при часовне.

– Брат мой! – укоризненно и недоуменно произнес он. – Что ты такое говоришь? Разве в священных книгах наших такое написано? Разве сказано где, что есть люди, благодати Митры лишенные? И как думаете вы определить, в ком демонская кровь течет?

Торнан двинулся дальше – не встревать же ему в спор двух поклонников одного бога, которые его поделить не могут?

Он прогулялся по базару, прислушиваясь к разговорам. Но среди всяких незначащих слухов и сплетен не выловил ничего, что могло облегчить их задачу.

Затем капитан прошелся по Хемлину, где ни разу не был, но который не так уж плохо знал по рассказам своего учителя. И дивился, узнавая места, что часто упоминал старый Корчан – беглый служитель божий из этих мест.

Вот удивительно: сбежал ведь отсюда чуть не из-под виселицы – в заговор поиграть вздумал. А вот тосковал человек – послушать его, так лучшего места и не сыскать.

«Бывало, выйдешь из Книжного квартала, свернешь на Мельничную улицу, пройдешь до дома вдовы Араж и задами – к Соборной площади, – делился он воспоминаниями юности. – Можно по Коронной и Гнилому переулку, но так короче. И там, через переулок от Собора Митры – он еще при отце моем был храмом Небесного Волка, но потом солнцепоклонники его откупили, – так вот, там кабачок есть: „Мышь в чернильнице“. Собираются там люди приличные, не грузчики какие – все больше книжники, писцы, школяры. Выпивка там хорошая, и девочки чистые, с которыми поговорить можно, а не только поваляться…»

Торнану, впрочем, город не так чтобы и нравился – видал он и побогаче, и почище. Верхние этажи складывались из грубо обтесанного песчаника, кренясь под собственной тяжестью. Узкие улочки были завалены мусором сверх меры – порой приходилось слезать с седла и вести коня под уздцы. Вымостка – там, где она была – оказалась неровной и небрежной. Этакое уютное захолустье с претензией.

Но при всем этом, пожалуй, впервые за время пребывания в Логрии, он почувствовал что-то родное, во всяком случае – не чужое в окружающем. Не то чтобы что-то определенное, но… Нечто мучительно знакомое было разлито в окружающем. В линиях узоров, которыми были расписаны глинобитные стены домиков предместий, в резьбе оконных наличников, в вышивках на рубахах. Даже отдельные слова местного говора были похожи на звучание его родного языка. В конце концов, и название страны звучало похоже на то, как именуется его родной край.

Он вспомнил старые легенды, слышанные в детстве и юности, – что когда-то беспощадный Арфасаиб, пришедший в земли антов, не только ограбил их подчистую и не только издевался над несчастными побежденными, запрягая женщин в телеги, но еще и угнал на свою войну чуть ли не всех молодых мужчин. Так что после его ухода вождями и волхвами было постановлено, что, дабы народ антский не исчез, каждому из оставшихся надлежит взять себе не меньше четырех жен.

Вспомнил он и другие предания, что услышал уже от Корчана, в промежутках между уроками письма. Что когда-то, в давние-давние времена, часть андийцев бежала от войн и смут на восток, и что-де от их смешения с борандийцами и прочими лесовиками анты и происходят.

Но он тут не для того, чтобы размышлять над старыми преданиями и тем более любоваться красотами и красотками.