Телевидение - Андреев Олег Андреевич - Страница 25

— А ты как? Тебе же нельзя на ноги опираться!

— Ничего, приспособлюсь как-нибудь. Только бы не вырубиться мне. Похоже, и у меня батарейки садятся.

— Как же вы с открытой раной в воду полезете? — испугалась Наташа.

— А что, есть другие варианты? Не боись, девушка. Я ее уже пару раз, уж извините, продезинфицировал. Уринотерапия так сказать. А потом, говорят, от холодной воды сосуды сжимаются, — глядишь, и остановится моя кровушка. Кстати, у тебя еще есть кульки в сумке? Нужно упаковать аппарат и “пушку” — это все еще может пригодиться.

Желоб и вправду был залит водой, которая тугим ручьем текла как раз в ту сторону, куда предстояло ползти жертвам катастрофы, — в нижний излом тоннеля. Оттуда наискось вверх, как обещал Слава, отходила штольня, ведущая в старый тоннель и на волю, к воздуху и свету. Течение было настолько сильным, что даже по этому слабому уклону можно было перемещаться без особых стараний. Главное — стараться держать голову над водой, так чтоб не захлебнуться, и при этом не ударяться о различные металлические детали под брюхом вагона.

Денису было относительно легко. Он полз, упираясь в скользкое дно вытянутыми руками, и время от времени сжимал зубами фонарик, который держал во рту, чтобы осветить на мгновение дорогу впереди. Слава двигался спиной вперед, забрасывая руки на бортики желоба и подтягивая свое почти плывущее полутело. Маленькая Наташа, плача от холода, усилий и страха, умудрялась даже идти, согнувшись в три погибели, — ей казалось, что она так меньше вымокнет, да и руки — основная ценность любого музыканта — будут целее.

Денис вдруг услыхал ее короткий вскрик и остановился.

— У? — спросил он, не выпуская изо рта фонарик, и сразу все понял: “афганца” между ними не было.

Хованский отложил фонарь на полушпалу, возвышающуюся над потоком, и нырнул. Он скользнул руками по лицу с приоткрытым ртом, ухватил ворот камуфляжной куртки и рывком вытащил тело на поверхность. Слава не дышал, но пульс на его холодном мокром запястье прощупывался. Денис пытался, обхватив туловище, резкими движениями сжать грудную клетку, чтоб вытолкнуть воду из легких, но это ему не удавалось, потому что Слава при этом как бы сидел.

Тогда Хованский встал на четвереньки.

— Наташ, я сейчас поднырну, а ты положи его мне на спину лицом вниз. Справишься? Только быстрей, потому что мне тоже дышать нужно.

Девушка справилась. Денис рывком привстал, тело калеки, зажатое между спиной Хованского и днищем вагона, дернулось, и Слава, закашлявшись, исторг струю воды прямо на шею спасителя. Денис посадил его себе на колени и попытался привести в чувство, но тот только надсадно хрипел и мотал головой.

Хованский пожалел о водке, которую они уступили панкам, стараясь предотвратить конфликт, и вдруг вспомнил об аптечной склянке спирта, что вез на работу для отмачивания переплетной кожи. Он подтянул к себе сумку, нащупал склянку, вынул зубами пробку — рука удерживала Славино тело — и влил обжигающую жидкость в его открытый рот. “Афганец” глубоко сипло вздохнул и довольно внятно произнес:

— Бля! Спирт…

— Ну ты нас и напугал, ныряльщик, — сказал Денис. — Я уж думал, что мы с Наташей вдвоем остались.

— Рано хоронишь, я еще вам пригожусь, — ответил окончательно пришедший в себя Слава.

— Давай-ка цепляйся за мою шею.

— Согласен. Самому мне уже невмоготу что-то. Но уже через пару метров пути Слава громко застонал.

— Черт, не могу так! Культи как раз в твою поясницу тыкаются — боль адская!

— Так, — решил Денис. — Переворачивайся на спину, смотри не свались. Наташа, а ты возьми мой шарф и привяжи его под мышки ко мне. Только не стягивай сильно.

После нескольких попыток девушке удалось захлестнуть вокруг двух тел и завязать крепким узлом длинный “артистический” шарф Дениса, которым он так гордился и с которого сдувал пылинки там, наверху, и маленькая группа снова двинулась вперед.

Наконец они миновали вторую колесную тележку, для чего Денису пришлось поднырнуть с живой ношей на спине, и в свете фонаря засветился поток воды, падающий на сцепку. Под него им пришлось вылезать из-под поезда. За сцепкой желоб был заполнен темной массой из песка, глины и кусков бетона, уходящей за днище и стенки вагона, словно тело плотины, так что это было непреодолимым концом их пути.

— Посвети вправо, — попросил Слава совсем уже слабым голосом. — Что видишь?

— Углубление и что-то вроде ворот решетчатых.

— Вышли, значит. Теперь только бы открыть эти долбаные ворота — за ними подъем и выход.

Они выбрались на служебную дорожку и осмотрелись. Со стороны, куда они только что ползли, на тоннель наступала сплошная стена той же массы, что запечатала пространство под вагоном. Хованский сфотографировал вывал. При вспышке показалось, что стена эта дышит, напрягшись, словно огромный черный зверь перед прыжком. Потом Денис зажег фонарик, чтоб рассмотреть ее подробнее, и тут что-то ярко отразило луч и даже пустило зайчик света на стенку смятого вагона. Денис потянул это что-то, и в руке оказалось зеркало заднего вида с кронштейном из довольно толстого металлического прутка. Кронштейн был перекручен, словно проволока.

— Та-ак, стало быть, впереди полный амбец, — констатировал Слава, увидев это свидетельство катастрофы. — Поезд влетел в вывал и запрессовался в нем, как анкер в стенке. Никого там уже нет. Кого не убило сразу, тех этой пастой задушило. — Он указал рукой на “живую” стенку. — Ладно, царствие им небесное. Как двери-то откроем? Смотри, замчище какой.

— Дай я этой штукой попробую, — предложил Денис и попытался остатками кронштейна сломать замок, но ему не удалось.

— Нет, тут нужно по-другому, — сказал “афганец”, доставая пистолет. — Наталья, ты отойди подальше, а ты повернись, чтоб мне с руки было, — попросил он Дениса.

Освещая слабеющим на глазах фонариком дужку замка, Слава приставил к ней ствол пистолета и нажал на курок. Раздался грохот, и срикошетившая пуля звонко чмокнула стенку вагона. Замок остался невредимым.

— Черт, это только в кино менты с трех метров замки открывают, — разозлился Слава. — Попробую еще раз.

На этот раз он прицелился не в дужку, а сверху вниз в корпус замка, чтоб сдернуть его с толстой неподатливой железяки. Замок слетел только после третьего выстрела подряд. Звуки пальбы возвращались гулким эхом из черной пасти штольни за решеткой и сливались в один сплошной гром. Этого тоннель уже не выдержал: когда Денис, пропуская Наташу первой в спасительную темноту штольни, открыл решетчатую створку ворот, потревоженная стрельбой стена аморфной массы за его спиной вздохнула и прорвалась, как гигантский нарыв, смесью воды, песка и кусков искореженного бетона. Крюк арматуры, торчащий из одной из этих глыб, вцепился в куртку “афганца”, все еще крепко привязанного шарфом к спине Дениса, и поток увлек их обоих в просвет между вагонами, откуда они совсем недавно выбрались наверх.

Хованский судорожно ухватился за открытую им створку, чувствуя, как стали разжиматься слабеющие от холода и непомерного груза пальцы. Наташа бросилась было к ним, но Денис закричал;

— Уходи, уходи назад! Смоет.

Они висели в потоке омывающей их грязи и стонали. Денис — от неимоверного напряжения, а Слава — от боли в животе, пронзенном сквозь куртку стальным крюком, и собственного бессилия. Он нашарил в кармане нож-выкидушку.

— Прощай, браток. Найди наверху мать Славки-“афган…”, — раздалось позади Хованского, и он ощутил внезапное облегчение в пальцах.

Перерезанный шарф перестал давить на грудь и угрем соскользнул в поток густой жижи. Денис подтянулся и взобрался на решетку. Переступая по ее ячейкам и ежесекундно соскальзывая, он добрался до стены, спрыгнул на сухое пока еще дно штольни и, обессиленный, припал к Наташе, которая стояла с фонариком в руке и, немая от ужаса, наблюдала все происшедшее.

— Он меня… Асам… Он меня… Второй раз уже… Спас… А сам… — прерывисто дыша, пытался высказать Денис все, что думал о человеке, поведшем их к спасению и погибшем за них.