Телевидение - Андреев Олег Андреевич - Страница 15

Казанцев вскинул глаза. Нет, президент не шутил. Эту расхожую пошлость он повторил вполне серьезно. Казанцев внутренне напрягся. Неужели у человека нет вкуса? Впрочем, откуда у политика вкус? Наверное, только и есть, что вкус к власти.

— Вот вы сейчас думаете: банальностями сыплет президент… А я действительно считаю, что это великий народ. С тяжелой судьбой. Вот тоже расхожая мысль, — тут же отметил президент. — Что поделать — все важные мысли уже высказаны. И мы очень любим их повторять. Но вот вам более или менее свежая — чем ближе в Богу, тем больше искушение. — Он замолчал.

Казанцев ждал продолжения — непонятно было, какое отношение это имеет к их философскому разговору.

Но и президент ждал.

— Вы хотите сказать… — поторопил его Казанцев.

Президент кивнул.

— Вы хотите сказать, — догадался наконец и Саша, — что русский народ богоизбранный и все его мытарства от этого?

— Я хочу сказать, что мы с вами живем в великой стране. Наш народ прекрасен. Он терпелив и скромен, у него есть достоинство и честь. С нашим народом можно сдвинуть самое тяжкое дело…

— В сталинские годы, стало быть, он был ближе всего к Богу? — спросил Казанцев.

— Он всегда был близок к Богу. Знаете, как люди приходят к вере? Есть два пути: умом и сердцем. Умственная вера слаба и критична. А народ наш любит сердцем. Горячо и вечно. Чтобы жить в России — вот такой парадокс! — надо не умничать, надо любить…

Саша смотрел на президента и восхищался — тот говорил совершенно искренне. Нет, он не убеждал его, Казанцева, он просто приоткрывал свое, сокровенное, настоящее, глубокое. Саша впервые встречал такого президента. Да что там — он впервые встречал такого человека вообще.

— А что же ваша партия? — поинтересовался президент напоследок.

— Наверное, я не партийный человек, ничего у меня не получается.

— Ну и правильно. Не надо вам. Вообще партийным быть плохо — у каждого должна быть партия самого себя.

Казанцев вышел из кабинета растерянный и удрученный. Мысли о предательстве и трусости куда-то пропали. Он думал, что, наверное, что-то важное в этой жизни пропустил. И еще он думал, что не зря в России такой президент — наконец она дождалась. А потом снова вспомнилась Джейн.

* * *

Джейн тогда провела в России ровно неделю. Через три месяца приехала снова и тут же с головой окунулась в телевизионную кухню.

Нельзя сказать, что ее активность очень радовала руководство канала “Дайвер-ТВ”. Да и кому мог понравиться переход почти половины акций к сумасбродной девице.

Казанцев теперь пропадал на студии с утра до вечера. Они вчетвером — Гуровин, Крахмальников, Джейн и он — до одурения пили кофе, курили до горькой сухости во рту и говорили. Иногда орали друг на друга до хрипоты. Бывало, что хохотали, но чаще все-таки мрачно молчали, уставившись в пустоту. Это называлось разработкой политики канала. Конечно, Джейн все затеяла. Она посмотрела все передачи “Дайвера” и сказала, собрав начальство:

— Детский сад. У вас нет женщин и мужчин на телевидении. Вы все бесполые.

Саша вспомнил при этом свою проверку на половую принадлежность и слегка испугался — сейчас Джейн начнет хватать за причинные места Гуровина и Крахмальникова. Но вместо этого Джейн очень подробно и очень профессионально провела разбор дайверовских передач и вполне наглядно доказала всем, что их канал в лучшем случае любительское школьное телевидение. На нем нет ни настоящих сенсаций, ни настоящего анализа, он вообще работает без адреса, и самое приличное, что на нем есть, — реклама “магазина на диване”.

— Необходимо все менять. Ваш рейтинг — ноль целых четыре десятых на выпусках новостей. Знаете, что это значит? Это значит, что вас смотрят полтора пенсионера.

Гуровин с Крахмальниковым обиделись. Они считали себя профессионалами. Но в словах Джейн была трезвая правда. Канал не смотрели. Он не пользовался никаким весом. Действительно, районное телевидение. Впрочем, у них было оправдание — нет средств. Денег, которые вкладывали в канал Тимур с компанией, не хватало даже на эту убогость.

— Деньги будут, но не это главное, — сказала Джейн. — Вы сидите на двух стульях. Кто такой этот Булгаков?

— Видный политик, — ответил Гуровин.

— Он только вам видный. Это пройдоха и жулик. Вы его тащите вверх, а он вас тянет вниз. У него на роже написано: обману. К черту Булгакова. К черту политику вообще. Вам надо встать над схваткой. Вы должны ненавидеть всех этих придурков в галстуках, которые берутся править страной, не умея даже застегнуть собственную ширинку. Они все обосрались, а вы хотите измазаться в их дерьме.

Саша внутренне восхищался. Не тем, что говорила Джейн. Он сам подсказал ей многие аргументы. Он восхищался тем, как она владела русским. Ему бы так говорить по-английски.

— Все, больше мы никого не раскручиваем. Резко меняем сетку вещания. Информационный блок будет выходить семь раз в день. Замучайте своих корреспондентов, чтоб я больше не слышала — “к сожалению, никто не смог прокомментировать это происшествие”. Пусть ищут связи, пусть дают на лапу, лезут во все замочные скважины. У нас должен быть эксклюзив. Теперь еще — кто у вас дизайнер?

Гуровин с Крахмальниковым переглянулись. Своего дизайнера у студии не было. Кое-какие заставки и эскизы декораций делала Ирина Долгова: она когда-то закончила полиграфический.

— Долгова ваша — прекрасный новостной редактор, вот пусть и займется своим делом. Я пригласила дизайнера из Штатов. Он приезжает через два дня. К этому времени у нас должна быть готова концепция.

Гуровин открыл рот. Крахмальников закашлялся. Они считали, что разговором все и обойдется. Так резко брать быка за рога они не привыкли.

Двое суток до приезда дизайнера они просидели в кабинете Гуровина, ломая голову над тем, что Джейн называла концепцией. Пришлось поднапрячь все свои знания в живописи. Цветовую гамму имиджа канала рожали в муках. Оказалось, что со вкусом у всех большие проблемы. Впрочем, на одном сошлись сразу — красного не будет. Не будет черного и коричневого. А что будет — не знали.

Перед самым приездом дизайнера кое-как сошлись на фиолетовом и охре.

Когда дизайнеру (а им оказалась негритянка — толстушка, хохотунья и выпивоха) изложили идею, она состроила такую гримасу, словно ей предложили съесть живую лягушку. Тут же выдернула из своей необъятной сумки фломастеры и изобразила на листке нечто в фиолетовых и охристых тонах. Показала всем, а потом недвусмысленным жестом тщательно помяла листок и сделала вид, что подтерлась.

Еще дня два она ходила по студии, заглядывала во все закоулки, долго сидела и смотрела на дикторов, крутила кассеты с записями передач, а на третий день выдала:

— Green and blue.

— Зеленый и голубой? — переспросил, поморщившись, Крахмальников.

— М-да, — криво улыбнулся Гуровин. — Отличный вкус. Экологи и педики.

— Я себе не представляю, — сказал Крахмальников. — Посмотреть бы эскизы…

Он не договорил.

Негритянка раскрыла на столе ноутбук и ткнула пальцем в экран. Головы собравшихся склонились к цветному дисплею. Это был не просто эскиз — это была трехмерная декорация новостных передач с эмблемой студии, криминальных передач — тоже с заставкой, аналитической и детской программ, ток-шоу, даже заставки к кинопоказам там были.

— Когда она успела? — изумился Гуровин.

— Она работает, — коротко ответила Джейн.

Действительно стильное оформление канала было решено в голубых и зеленых тонах. А эмблема включала белую надпись с голубым оттенением и зеленый шарик, который придавал эмблеме устойчивость, задор и многозначительность.

Через месяц канал преобразился. Правда, негритянка взяла столько денег, что хватило бы на раскрутку трех новых проектов. Но работа того стоила.

Крахмальников разогнал половину своих корреспондентов, набрал новых, которые в самом деле рыли землю, но доставали настоящий эксклюзив. Крахмальников понял это тогда, когда на студию стали звонить с Би-би-си и Си-эн-эн, прося разрешения использовать материалы “Дайвера”.