Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера - Леонтьев Борис - Страница 45

В зале начался бунт.

– Это недопустимо! – воскликнула средних лет дама, сидевшая в бенуаре.

– Вон его! – хрипло хохотнул встельку пьяный брюхан, сидевший на галерке.

– Элемент без имени! – взвизгнул дискантом тааищ c седоватыми отвисшими усами.

– Хватит тут фордыбачить! – проскрежетал, размахивая руками, гражданин c фосфоресцирующими глазами.

– Пиявка подзаборная! – крикнула суфлерским шепотом гражданка c муфтой в руках.

– Кино давай, оператор!

– Жги свечи!

– Сапожники!

– За что мы деньги платим!

– Это ж свинство!

– Долой со сцены!

– Да что же это такое!

Здесь по рядам зрителей прошелестело одним махом:

– Даешь боевик! Даешь! Даешь!

Далее зал и охал, и ахал, и хрипел, и бурно хохотал, и свистел.

Лектор был невозмутим.

– Товарищи! Сколько же можно порскать?! Прекратить улюлюканье! Зачем показывать мне ваш низкий культурный уровень?! Если кто имеет вопросы, прошу задавать. Товарищи! Спокойнее! Спокойнее! Лекция продолжается!

Остап откинулся на спинку сиденья и в тот момент, когда на сцене появилась массивная фигура мужчины в белом кунтуше и начала наступать на лектора, а лектор отступал, как затравленый зверь, серьезно спросил:

– Сестру Диоскуров заинтересовала совархитектура?

Сестра Диоскуров заразительно смеялась.

– Псевдопериптер без античного храма! – Элен закрыла лицо руками. – Тебе не кажется, что он идиот?

– Эта мысль мелькала у меня в голове. Скорее всего, у него обворовали склад ума. Может, оставим этого потерпевшего на съедение разгневанной публике?

Но не успел он закончить, как в зале погас свет. Показ боевика был возобновлен. Под взрыв аплодисментов, вспыхнул экран. Пальба, пальба, пальба. Белые выводят на расстрел красных бойцов. «За глумление над дворянами, за подлую защиту хрен знает какой революции именем России приговариваю вас к смертной казни через расстреляние!» Осечка. Опять осечка. Снова осечка. Ругательства. «А повесить их!» Рвется веревка. «Топите их, господа!» Топят. Утопили. Всплыли. Поплыли. Затрещал пулемет...

Через какие-нибудь полчаса Остап и Элен вышли на Садовое кольцо и вскоре пошли по Божедомке, прошли сберкассу, канцбум, бакалейную лавку, оставили позади пожарную каланчу, миновали Выползов переулок и сошли по ступенькам спирального спуска в Екатерининский сад. Здесь они сели на скамейку. Остап надорвал пачку «Норда» и закурил папиросу.

– Ах, как хочется в Париж, в Лондон, – тихонечко шепнула Элен, – поближе к цивилизации и подальше от социализма.

– Я вижу, что твое сердце тоже оцарапано Советской властью!

– Здесь тихо, пустынно, но тихо, – прошептала Элен. – Ты действительно меня любишь?.. Или я одна из гаек твой комбинации?

Остап молчал, но ему понравились обе части вопроса.

– Ты пришел в банк, познакомился c начальником отдела междугородних переводов, наговорил кучу комплиментов. Это можно понять... А потом заговорил о любви. Странно, не правда ли? Или я – пешка в большой игре?

– Пешка может стать ферзем! Но все не совсем так. Женщина знает смысл любви, мужчина – ее цель.

«А, впрочем, чем она рискует? – Остап обнял Элен за плечи. – Даже если подлог всплывет... все можно списать на опечатку машинистки».

Элен положила свою изящную головку на плечо Бенедера.

– Да, действительно, я тебя люблю... – признался Остап.

Он наклонился и поцеловал Элен в шею. Элен запрокинула голову.

– Эти слова исходят из сердца великого комбинатора?..

– Мое сердце находится в голове, как у Наполеона.

Элен не обиделась.

– Помнишь, у Есенина: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» – Остап согнул руку в локте, взял другой рукой нежные пальцы Элен и положил их на свою грудь. – Послушай, как оно бьется... Это все оттого, что у меня в голове шумит фруктовый сад.

– Как ты говоришь? Жизнь прекрасна, несмотря на недочеты?

– Несмотря на недочеты... или, как кильки в томате... Если честно, то ты во многом права. Я пришел к начальнику отдела, руководствуясь одним желанием – сделать из него, как ты сама выразилась, невидимую гайку моей комбинации... Ты не обижайся, Элен. Но я нашел нежную и удивительную девушку... Я еще никогда и ни c кем не был так откровенен... даже слова куда-то проваливаются... В свое время в Черноморске у меня был подобный случай...

– Случай?

– Прости, я волнуюсь... не до красивых слов. В Черноморске была неплохая комбинация, связанная c одним гражданином. И мне пришлось, я подчеркиваю, пришлось «влюбиться» в симпатичную девушку. Того гражданина я потерял, она знала адрес – все просто. Но я увлекся. Нет, высоких чувств не было – вокруг да около... Если бы тогда наивный Козлевич, (помнишь, я тебе рассказывал про него?) остановил свою «Антилопу» у того самого серенького домика c обыкновенной серенькой вывеской «Отдел записей актов гражданского состояния»... Если бы да кабы... я бы тогда у него спросил: «Адам, это что? Так нужно?» – «Обязательно», – ответил бы он. – «Слышите, Зося, (ее звали Зося Синицкая,) Адам говорит, что это обязательно нужно». – «Ну раз Адам так говорит...» И мы бы вошли в серенький домик влюбленными, а вышли бы супругами: передо мной стояла бы жена, а я стал бы простым управдомом. Мечты... мечты... мечты идиота. Ничего этого не произошло. Приятны воспоминания о минувших невзгодах...

– Значит, все зависило от водителя «Антилопы»?

– От обстоятельств, моя прекрасная Елена! Его величество случай правит миром... C тобой, Элен, все по-другому! Да, я сначала говорил тебе комплименты ради этой дурацкой комбинации. Но ведь уже и тогда я выражал свое восхищение тобой. В какой-то момент внутри меня что-то щелкнуло, зажглось, задергалось, закипело. Такого никогда не было... Я понимаю, что семейная жизнь это вытрезвитель любви... любви... Ты поедешь со мной?

Элен сидела, задумавшись.

– Я брошу к вашим ногам мир, моя царица! У нас будет свой дом в Швейцарии... в бананово-лимонном Сингапуре... или в городе моей мечты... По широким ступеням вы спускаетесь к серебристому лимузину. На вас темное вечернее платье, бриллантовое колье... Лиловый негр вам подает манто, и вы... Вы едете со мной, Элен?

– Ты действительно этого хочешь, дорогой Парис?

– Да, мы соединены судьбой для блаженства! Но здесь оно невозможно!

– Но там у тебя еще нет дома c широкими ступенями: ни на Женевском озере, ни на Елисейских полях... – Элен добродушно смеялась.

– Благодаря тебе, дорогая, мы сменим этот Екатерининский сад на Елисейские поля.

И влюбленный Парис в двух словах описал ей аферу, связанную c денежным переводом.

– Это низко, Остап! – вспыхнула Элен, чувствуя, что к горлу подступил комок.

– Только не уходи. Это слишком просто... Ты можешь кричать, обвинять – все, что угодно, но только не уходи.

– Это очень низко.

– Я скажу честно и поэтому, может быть, грубо: человек потому и получился из обезьяны, что сумел взять дубину и начал колотить ею по головам других обезьян... Совесть – это хорошая штука, когда она есть у других.

– Но ведь все это шито белыми нитками.

– Завтра или послезавтра деньги уже будут на спецсчете Внешторга.

– А причем тут Немешаевск?

– Связующее звено.

– Меня могут уволить.

– Не думаю.

– Ты не оставляешь мне никакого выхода.

– Что ты здесь теряешь? В этой стране кончилась прекрасная эпоха.

– Значит, ты меня обманул: пока я ходила на мнимую встречу c твоим Корейко, ты подпечатал бланк перевода?

– Не мог же я прийти к начальнику отдела переводов и сказать: «Здравствуйте, товарищ! Помогите, пожалуйста, подделать перевод?» – «Для чего?» – «Да, пустяки: мне не хватает для полного счастья десяти миллионов!»

– И ты использовал меня.

– Мне очень хочется показать тебе Париж во всей его красоте! Ты поедешь?

– Ты меня подло подставил.

– Ты права: я не ангел!

– Ты мошенник.

– Да, в честности меня упрекнуть нельзя.

– Ты лгун.