Дом у озера Мистик - Ханна Кристин - Страница 7

— Сейчас — ничего. Я не хочу портить ей эту поездку. Мы ей расскажем, что… то, что будет нужно, когда она вернется домой.

— Отлично.

— Отлично.

— Завтра я пришлю кого-нибудь за некоторыми моими вещами. Машину я верну в понедельник.

Вещи. Вот к чему все свелось после стольких лет. Какие-то мелочи, которые были частью их жизни — его зубная щетка, ее термобигуди, его коллекция альбомов, ее драгоценности, — стали просто вещами, которые нужно разделить и упаковать в отдельные чемоданы.

Блейк взял конверт со стола и протянул его Энни:

— Открой.

— Зачем? Чтобы я могла увидеть, как щедро ты поделился со мной нашими деньгами?

— Энни…

Она махнула рукой:

— Мне безразлично, кому что достанется.

Блейк нахмурился:

— Энни, будь благоразумной.

Она дерзко посмотрела на него:

— То же самое мне говорил отец, когда я ему сообщила, что хочу выйти замуж за тощего, бедного как церковная мышь двадцатилетнего парня. «Энни, будь благоразумной. Тебе некуда спешить. Ты молодая». Но ведь я больше не молодая, правда, Блейк?

— Энни, пожалуйста…

— Пожалуйста… что? Не осложнять тебе задачу?

— Энни, посмотри бумаги.

Она подошла ближе к Блейку и посмотрела на него сквозь слезы:

— Есть только одно имущество, которое я хочу получить. — Ее горло сжал спазм, говорить стало трудно. — Это мое сердце. Я хочу получить его обратно в целости и сохранности. Это в твоих драгоценных бумагах предусмотрено?

Он закатил глаза:

— Мне следовало этого ожидать. Отлично. Если что, я живу в доме Сюзанны. — Он вынул ручку, достал из бумажника клочок бумаги и что-то написал. — Вот ее телефон.

Она не собиралась брать у него этот листочек. Блейк разжал пальцы, и листок, кружась, упал на пол.

Энни лежала на широкой двуспальной кровати неподвижно, слушая собственное дыхание и ровное биение своего сердца. Ей хотелось снять трубку и позвонить Терри, но она и так уже взвалила на лучшую подругу слишком большой груз. Они подолгу разговаривали каждый день, как будто разговоры могли уменьшить душевные страдания Энни, а когда беседы заканчивались, Энни чувствовала себя еще более одинокой.

Неделя прошла как в тумане, семь бесконечных дней с тех пор, как ее муж сообщил, что любит другую. Каждый пустой день и каждая одинокая ночь, казалось, откалывали от нее по кусочку, скоро она, наверное, станет такой маленькой, что никто ее и не заметит. Иногда она просыпалась с криком, ночной кошмар был всегда один и тот же: она стоит в темной комнате и смотрится в зеркало в золоченой раме, но в нем нет никакого отражения.

Энни откинула одеяло, встала с кровати и пошла в гардеробную. Там она открыла ящик с бельем и достала большую серую коробку. Прижимая коробку к груди, она на негнущихся ногах вернулась к кровати. В коробке лежали фотографии — памятные сувениры, накопившиеся за жизнь, ее любимые фотографии, которые она сама делала и хранила все эти годы. Она стала медленно перебирать снимки, внимательно разглядывая каждый. На самом дне коробки она нашла маленький бронзовый компас, подаренный ей отцом давным-давно. На нем не было гравировки, но Энни до сих пор помнила день, когда отец подарил ей этот компас, и слова, которые он при этом сказал: «Я знаю, ты сейчас чувствуешь себя потерянной, но это пройдет, и компас — гарантия, что ты всегда сможешь найти дорогу домой. А я всегда буду тебя ждать».

Энни сжала в руке маленький компас, пытаясь вспомнить, когда и почему она его сняла. Потом очень медленно снова повесила его на шею и вернулась к фотографиям. Она начала с черно-белых, с ее детства, запечатленного на бумаге «Кодак». Маленькие потертые фотографии с датой, отпечатанной сверху. Здесь были десятки снимков ее самой, несколько — отца и один — ее вместе с матерью. Всего один. Энни помнила день, когда была сделана эта фотография. Они с мамой готовили рождественское печенье. Мука была повсюду: на столе, на полу, на лице Энни. Отец вернулся с работы и, посмотрев на них, рассмеялся: «Боже правый, Сара, ты наготовила печенья на целую армию! Нас же всего трое…»

Несколько месяцев спустя их осталось двое. Тихий скорбящий мужчина и тихая маленькая девочка.

Энни провела пальцем по гладкой поверхности фотографии. Все годы ей часто не хватало матери: на церемонии вручения школьных дипломов, в день свадьбы, в день, когда родилась Натали, но никогда она не тосковала по матери так сильно, как сейчас. «Мама, ты мне нужна, — думала она в который раз. — Ты мне нужна, я хочу услышать от тебя, что все будет хорошо».

Она положила драгоценную фотографию в коробку и взяла другую, цветную. На этом снимке Энни держала крошечную новорожденную дочь в розовом одеяльце. Здесь был и Блейк, он был молодым, красивым и гордым, его большая рука бережно обнимала маленькую дочку. Энни просмотрела десятки снимков дочери с младенчества до средней школы, от детского печенья до туши для ресниц. Вся жизнь Натали лежала в этой коробке. Бесчисленные фотографии улыбающейся голубоглазой светловолосой девочки рядом со сменяющими друг друга мягкими игрушками, велосипедами и домашними питомцами. В какое-то время на семейных фотографиях перестал появляться Блейк. Почему Энни не замечала этого раньше? Но она искала не Блейка. Она искала Энни. Ей уже открылась правда, и эта правда причиняла боль, но она не сдавалась. Где-то в этой коробке, хранящей осязаемые воспоминания о ее жизни, она должна найти себя. Энни просматривала снимок за снимком, отбрасывая один за другим. Ее фотографий здесь почти не было. Как большинство матерей, она всегда была той, кто фотографирует. К тому же, когда ей не нравилось то, что получилось, когда она считала, что выглядит усталой, или толстой, или худой, или некрасивой, она рвала снимок на кусочки и выбрасывала. И вот теперь все выглядело так, словно ее вообще не было, словно она никогда не существовала в действительности. Эта мысль ее так испугала, что она взмахом руки отмела фотографии в сторону и, пошатнувшись, вскочила с кровати. Проходя мимо стеклянной двери на террасу, она увидела свое отражение: женщина средних лет в мужнином халате, неряшливого вида и с потухшими глазами. Во что она превращается, жалкое, плачевное зрелище!

Как он посмел так поступить с ней? Заполучить в собственность двадцать лет ее жизни, а потом выбросить ее, как старый ненужный свитер.

Энни подошла к гардеробной и стала срывать вещи Блейка с вешалок и швырять их на пол. Потом прошла в его кабинет, в его драгоценный кабинет. Рывком выдвинула ящик письменного стола и вывалила все содержимое. В глубине одного из ящиков она нашла многочисленные чеки — оплата цветов, белья, номеров отелей.

Ее гнев перерос в настоящую ярость. Она пошвыряла все в огромную картонную коробку: счета, квитанции, напоминания о встречах, корешок чековой книжки. На коробке она написала имя Блейка и адрес его офиса. А ниже мелкими буквами приписала: «Я занималась этим двадцать лет, теперь твоя очередь».

Закончив разбор бумаг, Энни почувствовала облег чение. Она медленно обошла свой безупречный, стильный пустой дом.

«Что мне теперь делать? Куда мне идти?»

Энни дотронулась до компаса, висящего на шнурке у нее на шее и словно очнулась. Возможно, она знала это с самого начала. Она вернется к девушке, которую видела на тех немногих черно-белых фотографиях. Вернется туда, где она была не только женой Блейка и матерью Натали.

Часть вторая

4

После нескольких часов, проведенных в полете и за рулем, Энни наконец свернула на арендованной машине на плавучий мост, соединяющий полуостров Олимпик с основной частью штата Вашингтон. По одну сторону моста бурлили волны в шапках белой пены, по другую — вода была спокойна и отливала серебром, как новенькая монета. Энни открыла окно и выключила кондиционер. В машину влетел чистый влажный воздух, и прядки волос надо лбом сразу стали завиваться крошечными колечками.