Дом у озера Мистик - Ханна Кристин - Страница 6

— Блейк…

Он услышал в ее голосе нотку надежды и вдруг понял, чтo она должна была подумать утром, когда он позвонил.

Черт! Как он мог быть таким дураком!

Она попятилась от двери, опустив руки и разглаживая несуществующую складку на платье.

— Входи, входи. Ты…

Она отвела взгляд, Блейк успел заметить, что она покусывает нижнюю губу, эта привычка, выдававшая ее волнение, у Энни осталась еще с юности. Блейк решил, что она собирается что-то сказать, но в последний момент она молча повернулась, пошла по коридору и вышла на просторную многоуровневую террасу, обращенную на тихий участок пляжа Малибу.

Как же Блейк жалел, что пришел! Видеть ее боль, ее тревогу, видеть, как она непрестанно поправляет платье и теребит волосы, — только этого ему не хватало. Энни подошла к столу, на котором на изящном серебряном подносе стоял кувшин с лимонадом — его любимым — и два хрустальных стакана.

— Натали устроилась на новом месте хорошо. Правда, я разговаривала с ней только один раз, я собиралась сама позвонить ей, но… это было трудно. Я боялась, что она что-нибудь поймет по моему голосу. И конечно, она спросит про тебя. Может быть, мы позвоним ей вместе… позже… пока ты здесь.

— Мне не следовало приходить. — Слова Блейка прозвучали резче, чем он хотел, но он больше не мог слышать ее жалобный, дрожащий голос.

Рука Энни дрогнула, лимонад пролился мимо стакана и растекся лужицей по мраморному столу. Она не повернулась к нему, и он был этому рад. Он не хотел видеть ее лицо.

— Почему же ты пришел?

Что-то в ее голосе застало Блейка врасплох. Что это было, смирение, боль? Его глаза защипало от слез, оказывается, это больно — ему не верилось. Он достал из кармана конверт с подготовленным им проектом временного соглашения о разделе имущества, молча наклонился и через ее плечо бросил его на стол. Край конверта попал в лимонадную лужицу, и по бумаге стало расплываться мокрое пятно. Блейк не мог отвести взгляд от этого пятна.

— Энни, это бумаги…

Она не двинулась с места, не ответила, просто осталась стоять к нему спиной. Ссутулившаяся, вцепившаяся в край стола, она выглядела жалко. Блейку не нужно было видеть ее лицо, чтобы понять, что она сейчас чувствует. Он видел, как на мраморную столешницу, словно капли дождя, падают ее слезы.

3

— Мне не верится, что ты это делаешь. — Энни не собиралась ничего говорить, но слова вырвались сами. Блейк не ответил, тогда она повернулась к нему. Невероятно, но после почти двадцати лет брака ей сейчас было невыносимо встретиться с ним взглядом. — Почему?

Именно это ей действительно хотелось понять. Она всегда ставила интересы семьи на первое место, всегда делала все, что в ее силах, чтобы те, кого она любила, были довольны и чувствовали себя защищенными. Это началось задолго до того, как она познакомилась с Блейком, еще в детстве. Ее мать умерла, когда Энни была еще ребенком, и она научилась прятать свою печаль под замок и хранить ее вдали от сердца. Не умея осмыслить свою потерю, она сосредоточилась на скорбящем отце. С годами она стала Энни, которая заботится, Энни, которая дарит любовь. Но теперь ее муж больше не хотел ее любви и не хотел быть членом семьи, которую она создала и о которой заботилась.

Блейк тяжело вздохнул и сказал:

— Давай не будем перебирать все снова.

Его слова подействовали на Энни как пощечина. Она подняла голову и посмотрела на Блейка:

— Перебирать? Ты шутишь?

— Ты когда-нибудь понимала, когда я шучу? — Блейк взъерошил волосы. — Я не подумал, какое заключение ты можешь сделать из моего утреннего звонка. Прости.

«Сделать заключение». Эти сухие официальные слова, казалось, еще больше отдалили их друг от друга.

Блейк приблизился к ней, но в последнюю секунду остановился в двух шагах.

— Я о тебе позабочусь. Вот что я пришел сказать. Тебе не нужно беспокоиться о деньгах или о чем-то еще. Я хорошо позабочусь о тебе и Натали. Обещаю.

Энни смотрела на него так, словно не понимала, о чем идет речь.

— Девятнадцатое февраля. Блейк, ты помнишь эту дату?

Его шикарный загар мгновенно уступил место сероватой бледности.

— Право, Энналайз…

— И не надо говорить мне «право, Энналайз». Девятнадцатое февраля. День нашей свадьбы. Помнишь этот день, Блейк? Ты сказал, ты поклялся любить меня, пока смерть не разлучит нас. Ты тогда пообещал и заботиться обо мне.

— Это было так давно…

— Ты думаешь, у таких обещаний есть срок годности, как у пакета молока? Господи…

— Энни, я изменился. Черт, мы были вместе больше двадцати лет, мы оба изменились. Я думаю, тебе без меня будет лучше. Ты сможешь сосредоточиться на всех своих хобби, на которые у тебя никогда не было времени. Ну, ты знаешь… — Блейк явно чувствовал себя не в своей тарелке. — Например, заняться этой твоей каллиграфией. И писать рассказы. И рисовать.

Энни хотелось сказать ему, чтобы он убирался к черту, но слова в ее голове смешались с воспоминаниями, и она не могла произнести ни звука. Блейк встал рядом. Его шаги по каменным плиткам пола словно резали ее слух.

— Я набросал проект соглашения. Условия более чем щедрые.

— Ты от меня так легко не отделаешься.

— Что?

Энни поняла, что удивила его, и этого следовало ожидать. За годы, прожитые вместе, Блейк привык, что Энни никогда ему не возражала. Она всегда смотрела на него снизу вверх.

— Я сказала, Блейк, что ты от меня так легко не отделаешься. На этот раз я не собираюсь облегчать тебе жизнь.

— В Калифорнии ты не можешь отказать мне в разводе.

Блейк произнес эту фразу уверенным голосом профессионала.

— Я знаю законы. Но ты не забыл, что я годами работала бок о бок с тобой, создавая твою адвокатскую контору? Или ты помнишь только те часы, которые сам провел в офисе? — Она приблизилась к нему, сдерживая себя, чтобы ненароком его не коснуться. — Если бы ты был клиентом, что бы ты себе посоветовал?

Он потянул накрахмаленный воротничок рубашки.

— Это к делу не относится.

— Ты бы посоветовал подождать, дать время на то, чтобы остыть. Ты бы порекомендовал пробное раздельное проживание. Я сама не раз слышала, как ты это говорил. Боже, Блейк, неужели ты даже не дашь нам шанса?

— Энналайз…

Она прерывисто вздохнула, и ей удалось сдержать слезы. В эту секунду все висело на волоске.

— Пообещай, что мы подождем до июня, когда Натали вернется домой. Мы снова поговорим, посмотрим, где мы окажемся после нескольких месяцев, проведенных врозь. Блейк, я отдала тебе двадцать лет. Ты можешь дать мне три месяца?

Энни чувствовала, как проходят секунды, каждая оставляла на ее душе зазубрину. Она даже слышала размеренное дыхание Блейка — своего рода колыбельную, под которую она засыпала на протяжении половины ее жизни.

— Хорошо.

Она испытала огромное облегчение.

— Что мы скажем Натали?

— Господи, Энни, ты же не думаешь, что у нее от этой новости будет сердечный приступ. У большинства ее друзей родители развелись. Это половина нашей чертовой проблемы: ты всегда только о Натали и думаешь. Скажи ей правду.

Энни почувствовала первые искры настоящего гнева.

— Блейк, не смей выставлять меня сумасшедшей матерью. Ты не из-за этого от меня уходишь, ты уходишь потому, что ты эгоистичный козел.

— Эгоистичный козел, который полюбил другую женщину.

Слова Блейка ранили Энни так глубоко, как он и хотел. К глазам ее подступили слезы, затуманивая зрение, но она не дала им пролиться. Зря она стала с ним сражаться, надо было понимать, что ей не победить, у нее нет в этом опыта, а для него оскорбительные слова — его профессия.

— Это ты так сказал.

— Отлично. — По его подчеркнуто ровному тону Энни поняла, что разговор окончен. — Что ты хочешь сказать Натали и когда?

Единственный вопрос, на который у нее был ответ. Может быть, как жена и любовница она полная неудачница, но позаботиться о своей дочери она сумеет.