Смерть в прямом эфире - Леонов Николай Иванович - Страница 42

Гуров прекрасно понимал: с точки зрения прокуратуры он, сыщик, творит беззаконие. Но ему необходим путь наверх, к мозговому центру заговора, и первая серьезная ступенька – Волох. Его необходимо сломать.

Сыщик курил, молчал, словно и забыл о сидевшем напротив преступнике.

– Но вы можете ничего и не доказывать, – сказал Волох, не замечая, что начал отступление.

– Случается. Однако у меня довольно редко. Мы можем пройти в санчасть, где сейчас содержится Шаров. Вы взглянете на него, прикинете, сколько он продержится. Учтите, когда Шаров начнет давать показания официально следователю прокуратуры, моя власть закончится и никакого торга не состоится. – Гуров понял, что все угадал правильно, Волох никуда не денется. Вопрос в том, достаточно ли он знает?

– Все равно, я братву сдавать не стану, – заявил Волох.

Начиналось театрализованное представление, сыщику стало скучно – подобное он слышал сотни раз. Волох плевать хотел на подельников, он рисовался перед собой и ненавистным ментом, сидевшим напротив.

– Нужны мне ваши Клыки, Курки, Головы, Челюсти… Тоже мне, боевой отряд! На базаре такие червонец пучок. Мне необходим лишь один человек. – Гуров начал возиться с новой сигаретой, держал паузу.

– Кто? – Нервы у Волоха никуда не годились.

– Угадай с одного раза, Игорь, – перешел на доверительный тон Гуров. – Маленькая подсказка. Он не из ваших, держится с тобой на равных, хотя за человека не считает. Когда ты выполнишь свою миссию, он не сдаст тебя ментам, велит убить.

– Эта сука из ГБ? – Волох усмехнулся. – Да ему жить осталось всего ничего.

– Так не пойдет. Грек мне нужен живой, здоровый и с петлей на шее. Ты мне отдаешь Грека, и мы с тобой расстаемся до твоего следующего прокола. Ну, обменивались вы с ним информацией. Давал ты ему «быков» для разового использования. Мне этого мало. Нужно чистое уголовное дело. Не может такого быть, чтобы он плавал в канализации и серьезно не испачкался.

– Да он же ваш!

– Нет, он чужой. И он мне нужен.

– Ну, мокрого за ним не числится, – начал рассуждать Волох. – Было раз, я получил от него героин.

– Годится, – Гуров кивнул. – Но он мне нужен с товаром в руках.

– Можно. Только мне требуется с ним встретиться, – сказал Волох.

– Не держи меня за дурака. Да и Грек уже знает, что ты здесь, и с тобой встречаться не захочет.

– Тогда не знаю, – пробормотал Волох.

– Я все за тебя должен решать? – Гуров изобразил праведный гнев. – Кто с намыленной веревкой на шее? Ты или я? Напишешь ему. Интересно то, что напишешь только правду. Витун валяется с ломкой, если ему срочно не передать дозу, вор сломается и заговорит.

– А кто передаст?

– Тебе своих забот не хватает? – Гуров вынул из ящика стола лист бумаги, разорвал, половину смял, вытер ею подоконник, расправил, положил на стол несколько газет, сверху мятый и грязный листок. – Пиши.

Волох задумался, начал было писать, но карандаш рвал бумагу, писать было неудобно.

– Давай, давай, ты лежа на нарах пишешь, там еще хуже. Пиши отдельные слова. Он мужик догадливый, поймет.

Кирилл Лукьянович Пузырев жил в двухкомнатной квартире в старом доме, расположенном на Петровском бульваре. Крепкий непьющий мужчина прекрасно сохранился, у определенной категории женщин даже пользовался успехом. Бывший офицер ГРУ чуть не половину жизни провел за границей и по известным лишь на небесах причинам остался жив, вернулся в конце восьмидесятых в Россию, где вскоре спокойно ушел в отставку. Он получил новые документы, имя и фамилию. Жизнь его состояла из сплошных загадок. Его могли арестовать контрразведчики многих стран, но почему-то не трогали. Пузырева трижды должны были арестовать дома, в Советском Союзе, однако не арестовали, даже помогли уволиться, получить квартиру, что в Москве дело далеко не простое.

Всего несколько человек знали о причинах «везения» агента. Он был человек абсолютно беспринципный и крайне жестокий. Он не работал с агентурой, не занимался шпионажем, являлся высококвалифицированным «ликвидатором». Будучи человеком недюжинной фантазии и ловкости, использовал в работе все виды оружия, транспорт, взрывчатку, даже яды, которые, казалось бы, уже были сняты с вооружения. Когда контрразведка страны его пребывания выходила на убийцу, готовилась к задержанию, Пузырев спокойно предлагал ей свои услуги. У любой спецслужбы в стране имеются враги. Когда вставал вопрос, что выбрать: арестовать убийцу или, используя его талант, избавиться от нежелательного лица, всегда выбирали второе. Он убивал красных, белых, желтых, коричневых, мужчин и женщин.

В восемьдесят девятом на Лубянке вновь встал вопрос о его аресте. Как обычно, нашелся человек, который спросил: «А чего мы добьемся? Да, он сука и ликвидировал двух наших ребят. А сколько он убил всяких других, нам не нужных?»

Шли годы, люди умирали, все меньше оставалось профессионалов, знающих подноготную Пузырева. Когда развалился Союз, один крупный генерал, решая судьбу данного индивида, сказал: «Мы не возмущаемся, что пистолет стреляет? Не ломаем его, не выбрасываем, кладем под подушку. Оружие всегда может понадобиться».

Горбачев. Реформы. Ельцин. Смутное время. За границей о двойном-тройном агенте давно забыли, а в Москве о нем знали всего два человека. Они очень берегли Пузырева, уверенные: его время еще придет.

Кроме перечисленных достоинств, ликвидатор обладал уникальными внешними данными. Чуть выше среднего роста, нормального телосложения, он умел естественно сгорбиться и сделаться коротышкой, мог неожиданно выпрямиться, обрести гусарскую осанку и сразу стать высоким. И лицо было самое что ни на есть усредненное, бесцветное, потому незаметное, в общем, никакое. Но стоило ему вымыть голову, чуть тронуть брови, губы, ресницы гримерными карандашами, Пузырев превращался в красавца. Костюмы он носил безукоризненно, при желании мог сойти и за дипломата и за сантехника. А может, в нем жил великий актер? Кто знает?

С соседями по дому он держался предельно вежливо, но на дистанции, люди к нему относились неплохо, считали вышедшим на пенсию сотрудником МИДа или Внешторга. Он был дважды женат. Первый раз в молодости, следуя оперативной необходимости. По той же причине оставил супругу в Центральной Европе, молча ушел из дома и растворился в неизвестности. Второй раз Пузырев женился, уже вернувшись окончательно в Россию, у жены обнаружился рак легких, она сгорела за несколько недель. Он привык жить один, больше попыток создать хотя бы видимость семьи не предпринимал. Денег у него было в достатке плюс солидная пенсия, ежемесячно он получал от хозяев пять тысяч долларов и мог купаться в роскоши, но жил неброско, хотя ни в чем себе не отказывал. У него имелось несколько приходящих девочек, он их называл санитарками.

Пытаясь разнообразить свою жизнь, Пузырев преподавал в детской спортшколе, занимаясь с подростками стрельбой. И развлечение, и рука не отвыкает, остается в тренинге.

Пузырев отлично понимал: раз деньги платят, значит, работа не окончена, относился к этому философски. Так было всю жизнь, так жизнь и закончится. Когда в августе раздался телефонный звонок и Пузырев узнал голос Грека, то не удивился, не испугался. Он решил, что находясь столько лет в конспирации, назначать конспиративную встречу глупо, и радушно сказал:

– Я сегодня абсолютно свободен, загляни на чашку чая.

Грек, как и договорились, пришел днем. Конечно, такой визит являлся грубейшим нарушением элементарных правил конспирации, но гэбисты справедливо решили, что нечего на воду дуть, никто их не знает, не помнит, никому они давно не интересны.

Выпив по чашке чая и обсудив нынешних политиков, перешли к делу. Грек выложил на стол фото Голуба, спросил:

– Ты «ящик» смотришь?

Пузырев взглянул мельком, отодвинул фотографию.

– Какие сроки?

– На твое усмотрение, – ответил Грек. – Существует небольшая сложность. Начальство желает, чтобы он умер на телецентре.